...В 2008 году в Озерске была переименована площадь возле Дворца культуры «Маяк» – в честь легендарного директора комбината Бориса Васильевича Броховича, который возглавлял «Маяк» почти двадцать лет: с доброго брежневского 1971 года до перестроечного 1989-го. Озерчане сразу пошутили на этот счет:

– Вот Комсомольская площадь стала «дедовской». И по праву…

Имя Броховича до сих пор ставят в один ряд с Курчатовым. И тоже по праву – это была целая эпоха и настоящий золотой век Озерска…

Из биографических баек часто приводят историю о том, как молодой Брохович поступал в Ленинградский институт связи и на экзамене по русскому языку сделал пять ошибок в слове «Виссарионович» – и это в самый разгар сталинских репрессий! Просто написал имя по-белорусски.

Он родился в 1916 году на Витебщине, и белорусский говорок засел в нем прочно. После фиаско в Ленинграде настырный паренек уехал в Томск, в индустриальный институт – его и закончит перед самой войной. В годы войны Брохович попадет на Челябинский ферросплавный завод в должности начальника подстанции. Это чуть не сломало ему судьбу. Электрохозяйство было сделано с большими нарушениями еще на стадии проекта. В итоге из-за нарушения техники безопасности погибли три человека, а Брохович оказался на допросе у следователя как «враг народа». Поэтому, как только его вызвали в обком и направили под Кыштым, он принял это предложение не раздумывая.

Тридцатилетний инженер-электрик Брохович приедет на Базу-10 в 1946 году в числе первых специалистов и сразу возглавит отдел оборудования. И сразу же сойдется с И.В. Курчатовым, словно их судьба вела навстречу друг другу. Курчатов называл его Брохом, тот в ответ – Игорем. По-другому трудно было вместе наматывать километры, выбирая место для строительства радиохимического завода, главным энергетиком которого Брохович будет назначен.

В 1950 году Броховича переведут на новую должность – начальником смены на реактор АВ-1. С этого времени вся его дальнейшая судьба будет связана с реакторным производством. Здесь судьба его сведет с будущим академиком Анатолием Петровичем Александровым, который принимал у него экзамен по физике реактора. Смущенный не то белорусским акцентом, не то своеобразным пониманием физики, Александров отзовется о своем экзаменуемом: «Как-то он подозрительно выражается в отношении замедленных нейтронов…»

Реакторы испытывали человека на прочность не раз. Броховичу придется лично расшивать, переоблучаясь, «козлы» в реакторе, выковыривать зависшие урановые блочки, принимать нестандартные решения. И все это без нервов и истерики.

Специфика производства, сопряженная с постоянной опасностью, естественно, вырабатывала свой стиль руководства. В атомном проекте не было места ни самодурству, ни расхлябанности, ни чванству, ни многословию. Вообще, Борис Васильевич был скуп на реплики, терпеливо выслушивал оппонентов, иногда осаживал, если те «лезли на рожон». Вместе с тем в «наказаниях за принципиальные ошибки» был непреклонен. Сам рассказывал, как однажды уволил четырех товарищей, которые сделали крупную аварию, и никого не взял назад: «На нашем производстве это нельзя прощать. Разве Чернобыль можно простить?»

Нештатных ситуаций на «Маяке» было достаточно много – в силу все той же специфики. Здесь важно было принимать быстрые, но правильные решения. Например, каким сверлом сверлить…

Эта история произошла осенью 1975 года: на одном из реакторов зависли блоки в двадцати каналах. Об аварийной ситуации сразу же было доложено в Москву. Поврежденные блоки нужно было выкручивать. А вот в вопросе, каким сверлом это делать, специалисты главка запретили использовать привычные и эффективные каленые сверла. Времени на споры терять было нельзя, и Борис Васильевич принял ответственность на себя: «Будем работать калеными», – и сам встал к специальной штанге, которую рабочие крутили вручную. Ему хотели сказать, мол, не директорское это дело. Все решил один его взгляд – взгляд человека, досконально знавшего этот реактор еще с момента пуска…

Б.В. Брохович принял комбинат в примечательное время, когда происходила большая реконструкция и реорганизация всего радиохимического производства и, по сути, был выстроен новый, с иголочки завод.

Рисуя картинки с 235-го завода, многие не скрывали эмоций. «Сотни больших и малых зданий, построенных в разные годы, переплетались с совершенно новыми цехами. Могучие КРАЗы-самосвалы деловито снуют по территории завода. Здесь же – колоритные серебристые составы железнодорожных вагонов для перевозки отработанного ядерного топлива, похожие на кадры из фантастического фильма…»

Когда производство оружейного плутония было налажено в штатном режиме, на заводе-235 принялись за решение застарелых проблем с отходами, и это оказалось поворотным в судьбе предприятия. По какому наитию Б.В. Брохович сделал ставку именно на эту тематику, ставшую для комбината настоящей золотой жилой, остается только гадать. Но именно при нем на «Маяке» была разработана уникальная технология переработки ядерного топлива.

Эта тема – остекловывание отходов – была предельно засекречена, и до сих пор ряд других ядерных держав не могут повторить этот опыт. Суть в том, что жидкие радиационные отходы словно ввариваются в стекольную массу, отвердевают внутри и находятся там, как черепаха в панцире. Затем стеклянные блоки помещаются в хранилище в строго определенном порядке, чтобы можно было достать любую сборку, не трогая остальные.

Именно при Броховиче к середине 1980-х годов была установлена первая промышленная печь. Рассказывают, что всего за один год непрерывной работы такая печь заключила в стекло столько кюри радионуклидов, сколько было выброшено при Чернобыльской трагедии. О многомиллионной валютной выручке, которую приносит эта технология сегодня, лучше скромно умолчать…

И все-таки главной страстью Бориса Васильевича оставалось реакторное производство и новые технологии, сводившие риск аварий к нулю. Первым таким детищем стал реактор «Руслан», потреблявший урана в разы меньше, чем его предшественники, и введенный в эксплуатацию в 1979 году. Реактор был больше похож на бассейн – семь метров абсолютно чистой воды. При всей сложности и дороговизне монтажа и оборудования он обеспечивал настолько «безрисковую работу», что за пульт управления можно было посадить школьника, обязав его лишь соблюдать регламент действий.

Но еще больше «отличилась» его «боевая подруга» – «Людмила». Она была настоящим произведением искусства, где главную скрипку играла тяжелая вода с дейтерием в основе. В силу безопасности работы реакторы такого типа даже назвали «ленивым», мол, «они настолько стабильны, что эмоциональному человеку сидеть на пульте даже неинтересно…»

Именно в «Людмиле» в полной мере проявит себя железная, стальная коммерческая хватка – и здесь Б.В. Брохович тоже как в воду глядел…

«Людмилу» сегодня называют по-разному – кто первым коммерческим реактором, кто «королевой изотопов». И то и другое верно: изотопы можно применять для стерилизации пищевых продуктов, очистки сточных вод, повышения урожайности, изменения свойств полимеров и полупроводников. Наконец, в медицинском оборудовании – для лечения онкологических заболеваний.

Завод по производству изотопов стал хорошим подарком на будущее. В пореформенную эпоху 1990-х годов за озерскими изотопами, как за горячими пирожками, выстроится очередь из иностранных покупателей – на экспорт будет уходить почти 95 процентов всей радионуклидной продукции. На 75 процентов потребность в них обеспечивает именно «Людмила»…

«Молодежь встает на ноги, старики уходят», – говорил Борис Васильевич в отношении своих реакторов. «Руслан» и «Людмила» знаменовали собой конец прежней эпохи, закат уран-графитовых реакторов, «Аннушки», легендарного первенца. Она была остановлена 16 июня 1987 года, проработав без малого сорок лет. Рассказывают, что был большой митинг. Ветераны прощались с реактором как с живым и любимым существом, а в центре «пятачка» реактора установили графитовый кирпич с букетом алых роз, выращенных в заводской оранжерее…

Простился с реакторами и Б.В. Брохович, оставив пост директора комбината...

Однажды Б.В. Брохович скажет, что ничего выдающегося он не совершил – просто работал; а вот люди, с которыми шел рядом, – это и есть самое ценное.

При нем вырос новый молодой Озерск, высокий, с широкими улицами и проспектами, бегущими к набережным Иртяша и Большой Наноги. Б.В. Брохович был в курсе всех городских проблем: отчеты и сводки о них поступали директору наряду с производственными.

В лихие 90-е в своей небольшой скромной квартире бывший директор «Маяка» готовил книгу воспоминаний «О современниках», приводил в порядок бумаги. «Я всю жизнь вел записи. В свое время мать сожгла 40 моих записных книжек, боясь арестов и гонений. Осталось 20, да еще много других документов...»

В одной из записей он отметит примечательную вещь: «Почему я всю жизнь люблю рыбалку и охоту? В молодости это было связано с романтикой, желанием расслабиться. Уху мы варили по-пушкински:

Ну, у нас были отступления: вместо форели – окуни, ерши, вместо шабли вливали в котел стопку водки... Когда стал старше... Охота и рыбалка научили следовать правилу: больше, чем тебе надо, не лови, не хватай, не хапай. Этот принцип и в жизни один из главных...»

В 2001 году видные горожане собрались на юбилее Броховича – легендарному директору исполнилось 85 лет. Когда он появился в дверях, зал встал, и аплодисменты не умолкали долго. Борис Васильевич немного постоял, обводя глазами присутствующих, прижал руку к сердцу, поклонился...

Потом, как водится, поздравления, поздравления…

Он встал и сказал в ответ «большим людям» без всякой дипломатии: «Вы не меня поздравляйте, а пенсионерам помогите. Стыдно, когда они мыкаются. Помогите женщинам в городе с работой. Почему для них рабочих мест ни черта нет? Должны же вы что-то делать. Это же ваш престиж. Это все с неба не свалится. Все надо зарабатывать своим трудом. Я больше говорить не буду. Большое спасибо, что вы терпели меня…»

Источник: Лютов, В. Трудно быть Брохом : [Б.В. Брохович] / В. Лютов, О. Вепрев // Вечерний Челябинск. – 2014. – 29 августа. – С. 7.