26 октября исполняется 100-летие со дня рождения известного государственного деятеля, одного из создателей атомной промышленности Советского Союза, человека, который более 30 лет возглавлял министерство среднего машиностроения – Ефима Павловича Славского.

В последние годы стало появляться много публикаций и воспоминаний о годах создания и становления новой отрасли, о руководителях и крупных ученых, связавших свою жизнь с атомной промышленностью. К сожалению, в ряде публикаций основное внимание уделяется тиражированию весьма сомнительных фактов, при этом на второй план отодвигаются время и атмосфера описываемых событий, отсутствие докуметальных подтверждений и т. п.

Е.П. Славский – человек сложной судьбы и сложного времени для нашей страны. На его долю выпало немало жизненных испытаний, в его руках была сосредоточена огромная власть, которой, с позиции наших дней, ему не всегда удавалось разумно распорядиться. Чтобы понять эпоху, нужно понять людей, ее творивших. Поэтому так важны для нас живые воспоминания его соратников и сослуживцев, в которых Е.П. Славский предстает перед читателем интересной, колоритной, противоречивой фигурой с присущими человеческими слабостями и недостатками.

Сегодня мы предлагаем Вашему вниманию выдержки из воспоминаний Ангелины Константиновны Гуськовой, трудовой путь которой начинался на ПО "Маяк".

Различие в возрасте между мною и Е.П. Славским составляет почти четверть века. Особенно в молодости, когда я впервые увидела Е.П.; да и потом, когда узнала его ближе, я ощутила, что это очень большое различие. Е.П. ассоциировался для меня не только с тем высоким положением, которое он занимал к этому времени – зам. Начальника Первого Главного управления, зам. Директора комбината №817, министр среднего машиностроения, но и со своим легендарным прошлым. Е.П. принадлежал к тому, для меня известному лишь из книг поколению, которое революция подняла на гребне крутой своей волны. В его прошлом и батрачество у помещика, и сабельный поход по Ставрополью и Крыму в составе Конармии, о котором он так колоритно рассказывал мне, и трудное студенчество, прямо из которого он шагнул на посты главного инженера, начальника цеха и директора цинкового завода в городе Орджоникидзе.

Организационный талант, инженерный склад мышления, обращенного в будущее, слитность со своим народом и страной, подкрепляемые смелостью и богатырским здоровьем, позволили Е.П. выносить все эти многолетние безразмерные физические и психологические перегрузки!

Считаю для себя огромным подарком судьбы возможность прикоснуться к этой удивительной личности. В отличие от многих других своих "знакомств" с И.В. Курчатовым, Б.Л. Ванниковым, Б.Г. Музруковым, А.А. Бочваром, я никогда не была нужна Е.П. как врач. Иногда он был посредником между мною, молодым тогда врачом, и одним из этих "великих пациентов", иногда о ком-то, обыкновенном труженике отрасли, конкретно меня спрашивал или просил помочь. Очень скупо говорил о своих болезнях и тогда, когда они уже посещали его, но всегда интересовался моим мнением о состоянии физического и душевного здоровья профессионалов и населения, вовлеченных в орбиту атомной отрасли промышленности или применявших его изделия. Так было все годы, от первой встречи на Урале на ученых Советах и секциях советов, и до грустных и трудных дней ухода с поста министра на почетную пенсию.

В памяти моей об Е.П. остались очень разные этапы общения. Сугубо официальные, но всегда неординарные по его манере держаться – на комбинате, во время его приездов или работы там. Я видела его чаще в окружении соратников, достаточно ярких личностей. Он был крупным, богатырски сложенным, склонным к полноте человеком. Однако легко двигался, обладал громким голосом, очень выразительной речью, иногда гневной, иногда шутливо-грубоватой. Из его рук я получала первую и единственную награду на комбинате – медаль "За трудовую доблесть". Е.П. один из первых, в Георгиевском зале Кремля поздравил нас с присуждением Ленинской премии в 1963 г.

Удивительная доступность и конкретные решения были результатом встреч в период его работы министром. Все они тактично и четко реализовались его помощниками и секретарем, никогда не подчеркивающими размеры дистанции, несомненно, отделявшими меня от Е.П. все эти годы.

Удивительные три недели жизни "совсем рядом" с ним и Б.Л. Ванниковым в специальном вагоне (я – в качестве врача у тяжело больного Б.Л.), с которым они совершали инспекционную поездку по уральским комбинатам (Озёрск – Верхнейвинск – Тура), совсем особый этап близкого повседневного общения.

И, наконец, последние 5 лет, смею сказать уже дружеских встреч в доме Е.П., где он, по его выражению, "доживал век бобылем" вместе со своей умненькой очаровательной внучкой Женей. Могу только жалеть, что из-за неизжитого стеснения, бывала там реже, чем надо бы... Мне так всегда было интересно общаться с Е.П., да и он, кажется, бывал рад моему приходу и доверительно беседовал со мною подолгу на самые различные темы.

В это время Е.П. "отошел от дел", но, кажется, еще больше был полон дум и размышлений о прошлом и будущем дела, которому была отдана большая часть его длинной жизни.

Я не могу судить об Е.П. как об инженере, говорят, и в этом он был талантлив и находил эффективные неординарные технические решения. Об этом расскажут его сослуживцы.

Но государственный масштаб его личности неизменно впечатлял меня. Конечно, Е.П. был представителем власти той эпохи: авторитарной, не останавливающейся перед жесткими и нелегкими для людей решениями, но и к себе высоко требовательным, умеющим подчинять всё интересам страны, так, как он их понимал. Удивительно охватывал Е.П. сложную панораму событий и объектов, размещенных в огромном пространстве страны и в их сегодняшнем облике и в перспективах на будущее.

Е.П. не употреблял модного ныне слова "системный подход". Но я в его рассказах о городах-рудниках, городах-заводах отрасли, в переплетении решений, чисто технических и кадровых, с высокими социальными требованиями к обеспечению жизни людей, вовлеченных в особую отрасль, – видела воочию существование системы: сложной, гибкой, взаимовлияющей в своих структурах.

Е.П. очень гордился размахом строительных работ, особенно любил он такие города, как Навои, Шевченко и, конечно, Озерск, считал их "родными" для себя. Он смело переставлял на огромных пространствах страны людей, которым доверял, посылая их то на созидание нового, то на решение неожиданно возникших трудностей и бед. А позднее зачастую брал их к себе в аппарат министерства. Со многими из своих пациентов, успевших поработать на "Маяке" и в Томске, в Красноярске и в Дмитровграде и других объектах, – я говорила об этих переездах, – люди воспринимали их как трудные, но обоснованные и мудрые решения, гордились оказанным им доверием. Я видела, как росли и обучались люди в отрасли – от юных техников на "Маяке" до главных инженеров и руководителей, и это не только в отрасли, но и на других предприятиях страны: энергетики, металлургии, машиностроения. Отрасль стала отличной школой кадров для страны.

Е.П. думал и о будущем наших закрытых городов. Он очень хотел, чтобы люди знали как можно больше и раньше о возможности использования некоторых специальных технологий отрасли для мирных целей. Очень гордился Е.П. использованием мирного взрыва для гашения горящего нефтяного фонтана и огорчался, что не получил разрешения на своевременную публикацию об этом огромном успехе. Как это было бы актуально и сегодня, я ощутила на чтениях в Думе о возможностях использования мирных ядерных взрывов для решения актуальных проблем, например, экологически бережной разведки недр, безоговорочно отвергаемый невежественными политиками!!

Далеко не всегда мог Е.П., как один из руководителей "Маяка", оградить людей на первом атомном предприятии в годы его становления от реальной опасности облучения. Он мог только разделить ее с другими (что и делал всегда, включая его последний обход промплощадки Чернобыльской АЭС после аварии, о чем он мне тоже подробно рассказывал).

Были и у нас, врачей, острые схватки с Е.П. за вывод людей с опасных участков. Но то, что из 2500 больных на "Маяке" 90% восстановили свое здоровье благодаря своевременному переводу, лучшее свидетельство, что в этих схватках не было побежденных, и мы вместе добивались реализации приемлемых решений. Ну, уж, зато делалось все, чтобы жизнь этих героев-тружеников стала лучше, хотя бы вне сферы их напряженной и небезопасной профессиональной деятельности. Во многом благодаря Е.П. отрасль законно гордилась медицинскими, культурными и оздоровительными учреждениями городов-спутников объектов, сетью санаториев-профилакториев, обеспечением людей жильем, продуктами, овощами, и т. п.

Об этом вспоминают и руководители заводов, и строители отрасли. И мне Е.П. с гордостью рассказывал, как он лично с председателями колхозов в Средней Азии договорился о поставках овощей и фруктов на комбинаты и рудники, что не удавалось достичь ранее. Е.П. всегда щедро помогал учреждениям, с которыми ему приходилось контактировать по тем или иным вопросам. Ведь это в его представлении была тоже помощь стране, будь это камера гипербарической оксигенации в Институте хирургии РАМН, или современное оснащение детской больницы города, или удобное сельскохозяйственное орудие.

Будучи очень здоровым человеком, Е.П. с искренним (хотя и скрываемым часто за шуткой) сочувствием относился к болезням и бедам своих соратников и товарищей. Я вспоминаю его удивительный такт и бережность к тяжело больному Б.Л. Ванникову во время нашего совместного путешествия по Уралу, его деятельную заботу и участие к Б.Г. Музрукову, тревогу и огорчения за И. В. Курчатова, житейскую помощь пострадавшему при аварии А.А. Каратыгину и многим, многим другим!

Вот уж поистине, как у В. Маяковского, он "к врагу вставал железа тверже, а к товарищу милел людскою лаской". Е.П. умел резко и категорично отвергать надуманные претензии, необоснованный поиск привилегий и льгот, я помню, что на мой вопрос о его решении в одном таком случае обращения к нему домой, он лаконично ответил мне: – "Спустил с лестницы".

Вниманием друзей по работе Е.П. дорожил. Как об этом говорил А.Г. Мешков, у него остались в качестве ценностей к моменту ухода из жизни только ордена и сувениры (чаще шутливые), памятные по работе отдельных комбинатов. Именное оружие, саблю, фотографии, поздравления он показывал мне в своем "домашнем музее" с соответствующими теплыми комментариями.

Отдыхал он активно – на лыжных прогулках, азартной охоте, рыбной ловле, о чем вспоминают люди, делившие с ним эти развлечения. Я лишь раз была спутницей Е.П. в Уральской тайге, где мы заблудились, очень взволновав этим Б. Л. Ванникова. В последние годы появилась возможность и потребность обратиться к другим видам отдыха – книгам. Интересно, что может быть, впервые в жизни в размышлениях о пережитом Е.П. привлекла поэзия. Выбор его был закономерен, он показывал мне и читал (в книгах были закладки, свидетели повторного обращения к тексту) стихи Фета, Тютчева, Апухтина.

С большим интересом Е.П. расспрашивал меня о городах и учреждениях Америки, в которых мне удалось побывать. Вместе с ним мы сопоставляли "их Окридж и Лос-Аламос – с нашими ЗАТО". А одну книгу на английском языке об Окридже попросил оставить, чтобы внучка Женя ему еще "из нее повычитывала что-то для размышления".

Рассказывать ему было очень приятно, вопросы были такие заинтересованные и обращали мое внимание на что-то очень, наверное, существенное и, может быть, не всегда оцененное до конца. Сквозила и явная гордость: – "А мы до этого дошли своим умом", "сделали не хуже", а "что-то и у них не сразу получилось".

Хочется сказать еще и об одном смелом (режим!) и добром для меня поступке Е.П. и Б.Л. Ванникова. Во время нашего с ними путешествия по Уралу, впервые за полгода разлуки с семьей они на несколько часов отпустили меня в Тагил, домой для встречи с родными. А когда папа, мама и сестра пришли меня проводить на вокзал для дальнейшего следования, тепло и сердечно пообщались с ними. Особый (длительно сохранившийся и позднее) интерес у Е.П. вызвала работа моей сестры – историка Т.К. Гуськовой, занимавшейся проблемами становления горнозаводской промышленности на Урале и роли в этом ряда поколений семьи Демидовых.

Может быть, при этом какие-то исторические параллели и возникали у Е.П., но он очень детально позднее расспрашивал меня о том, как удалось в XVIII и первой половине XIX в. сделать уральский металл лучшим в мире. От сестры (через меня) Е.П. с гордостью узнал о прочности уральского железа, покрывавшего своды Вестминстерского Аббатства Великобритании, об уральской меди – в статуе Свободы США. Это было нужно и важно для Е.П. в его любви и гордости за "великую державу". Наверное, так можно любить только то, во что вложена частица души и сердца, чему отдана жизнь.

Я думаю, что память об Е.П. и его великих заслугах перед страной должна быть передана новым поколениям. Мне кажется, в наше трудное время переосмысления всего предшествующего этапа нашей истории, в безусловной необходимости, как критического анализа ее горького опыта, так и закономерной гордости за имевшие место великие свершения, имя Ефима Павловича Славского должно занять прочное, почетное место.

И это не только дань его достойной жизни, его прошлому, но и полезные уроки для не менее сложных задач страны в будущем – в создании новых отраслей промышленности, в сохранении и приумножении науки государственной значимости.