вернуться назад
В. Рискин
ПОЗВАЛИ ПОЭТА К МИНИСТРУ
В России поэты от Дениса Давыдова до Николая Гумилева совмещали творчество с военной службой. Даже Пушкин, пусть и без большой охоты, надевал порой форму камер-юнкера. А вот стражи порядка, будь то полицейские или милицейские, во все времена не часто к штыку приравнивали перо. Поэтому инспектор отделения по делам несовершеннолетних Озерского УВД 23-летний лейтенант Михаил Ваганов - редкое исключение.
ДЕДОВ ДОМ
Редкое, но меткое. В самом деле, не каждому дано быть приглашенным к министру внутренних дел Рашиду Нургалиеву. И не за усердие на службе, а за стихи. Причем не "датские", не "форменные", а самые обыденные. Например, за такие:
Когда крапива за окном
Поднимется до пояса,
Мой дед присядет на крыльцо
И над косой наклонится.
Он точит медленно ее,
Его работа ладится,
Он верит в то, что все пройдет
И как-нибудь наладится.
Его не радует прогресс,
И, встав с восходом розовым,
Он по старинке ходит в лес
За веником березовым.
А по ночам средь тишины
Стареющей окраины
Грустит, что рядом нет жены
Галины Николаевны.
И, вспоминая о былом,
Из детства вечной памяткой
Я снова вижу дедов дом
С кирпичною завалинкой,
А вдоль него сосновых дров
Высокие поленницы
И лес малиновых кустов
Что ягодами делится.
И, словно яблоневый цвет,
Случайным ветром сброшенный,
Я вновь стучусь в закрытость лет
Как будто гость непрошеный.
И от себя бегу тайком,
Не веря в то, что сбудется,
Туда, где встретит старый дом
На самой дальней улице.
Не сразу и заметишь, что в первых двух строфах явные нелады с рифмой, а яблоневый цвет никак не может стучаться в ворота. Да и оборот "гость непрошеный" не блещет новизной. Но все эти неувязки тушуются-стираются под обаянием поэтичности чувства и точности облагороженных тем же чувством бытовых деталей. А строка "грустит, что рядом нет жены Галины Николаевны" погружает молодого автора на глубину пронзительной нежной тоски, присущей только истинно русской поэзии.
НЕУПРАВЛЯЕМЫЙ ДИМА
Поэты обычно живут на цыпочках, то есть хоть на несколько сантиметров, но подымаясь над землей, а головой и вовсе задевают облака. Только вот Михаилу витать в небесах должность и связанные с нею обязанности не позволяют. Тем более в милицию пошел очень даже осознанно, путь туда проложили гены: Мишин отец Анатолий Ваганов - полковник, боевой офицер, еще недавно работавший заместителем начальника Миасского УВД, а до этого - Кыштымского. Михаил закончил Челябинский юридический институт, специализировался на следователя. Но в Озерске следовательских вакансий на тот момент не было. Ему предложили на выбор - в участковые, в ГАИ в опера, в дежурную часть. А он сделал свой самостоятельный шаг - пошел работать с непростыми подростками. - Я столкнулся с малообъяснимым для меня явлением, - говорит Михаил, - мои подопечные не были настроены на контакт с инспектором. Только на отрицание. Стало понятно, когда узнал, кто у них "воспитатели". Нет, не семья и не школа, а бывшие осужденные. Один такой вышел из колонии и сколотил банду из малолетних. Полгода эта группа совершала правонарушения. Все прекратилось, когда главаря снова посадили.
Как бы мимоходом лейтенант Ваганов проговорился: пока группировку не разогнали, ему приходилось не раз ночевать в своем кабинете, потому что оперативные действия велись чуть ли не круглосуточно.
А сколько ему пришлось повозиться с совершенно неуправляемым пацаном по имени Дима! Тот делал, что хотел. Мелкие кражи - не в счет. Не проходило недели, чтобы Диман не "выстреливал" в школе. Он мог спокойно "послать" учителя реальным матом, замахнуться на педагога стулом со словами: "Я тебя прямо здесь уложу!"
- Для него не было авторитетов ни в школе, ни за ее пределами, - констатирует Ваганов, - не считался даже с директором. Поэтому я не знал, с чего начать. Да, беседовал с ним, с его мамой. То есть профилактическая работа проводилась большая. Даже когда я уходил в отпуск, общение с Димой не прекращалось: меня замещал мой друг и коллега - инспектор Алексей Скрыгин. В итоге наш подопечный изменился, и вот уже несколько месяцев нет поводов для беспокойства. Если так дальше пойдет, то к сентябрю я сниму его с учета.
Все, оказывается, просто. Провели большую профилактическую работу, и школьный беспредельщик исправился. Впору объявлять инспекторов вторыми Макаренко, книги которого, кстати, Михаил читал, еще не догадываясь, что они ему пригодятся в конкретной профессии.
Но великий педагог-реформатор тут ни при чем. Да и книжки далеко не всегда могут помочь в конкретной ситуации. И не найти в "Педагогической поэме" или "Флагах на башнях" того способа, с помощью которого был укрощен буйный нрав Димы.
- Нельзя человека загонять в угол, - размышляет Ваганов, - когда нет выхода, один ломается, а другой, вроде Димы, становится агрессивным, как бы оправдывая печать неисправимого. Так и было: любой его проступок сопровождался одной фразой: "Вон из класса, маму - в школу!" В ответ - вспышка озлобления: Однажды при очередном разговоре я пообещал его отправить в центр временного содержания несовершеннолетних. А куда еще, если он угрожал убийством учителю! И тут я по растерянным глазам понял: ему туда очень неохота ехать.
Наверное, это очень важно - обладать способностью в беспросветном полугодовом диалоге с трудным подростком уловить слабый проблеск маячка надежды. Инспектор уловил и сказал: "Давай, Дима, договоримся: ты перестаешь нагружать меня лишней работой, а я на суде (в центр направляют через суд) поручусь за тебя, скажу, что ты способен исправиться без изоляции".
ОСТРОВ ОТМЕНЯЕТСЯ
За Михаилом Вагановым числится 35 таких "Дим" и еще 10 неблагополучных семей. Курирует он и детский дом. У его коллег нагрузка не меньше. Еще меньше побед в деле перевоспитания. А хотелось бы побыстрее всех нелегких подростков сделать "легкими" в учебе и поведении?
- А как же, - невесело улыбается Михаил, - мы на эту тему нередко говорим с коллегами. Мнения самые разные. Есть радикальные и невыполнимые: свезти их всех на необитаемый остров и там оставить. Я бы предложил другое и тоже вряд ли выполнимое - увеличить штат инспекторов раз в тридцать. Чтобы на каждого приходилось не сорок-пятьдесят гавриков, а пять. Вот тогда каждый будет ежедневно под присмотром. А если серьезно, то скажу банальную, но единственно правильную вещь: все должно начинаться и продолжаться в семье. Именно там заложен пласт правильного или неправильного воспитания. Школа? Пусть на меня не обижаются учителя, но там с детьми работают слабо. А нас, инспекторов, используют как пугало: вот придет дядя-милиционер и тебя накажет.
Знать бы этому подростку, что "дядя-милиционер" в лице Михаила Ваганова не о выборе наказания размышляет поздними вечерами. Он, может, весь в думах о несовершенстве человеческого механизма и в надежде его капитально отремонтировать. Привести в порядок не с помощью кувалды и лома, а таким тонким, изящным инструментарием, как стихотворные строчки: Писать Миша, как водится, начал еще в школе. Но все, что сотворил в то время и даже позже, лет до двадцати, считает несерьезным. И зря! Никуда не денешься от успехов в областном конкурсе "Серебряное перышко", от признания несомненного поэтического таланта. И еще пристрастного, взыскательного отношения к своему творчеству. Вон его куда менее одаренные сподвижники по перу успели не по одному сборнику выпустить, а он к своей первой книге не решается подступиться.
- Никакая это не взыскательность, - парирует Михаил, - а вполне трезвая оценка. Я как-то лет через пять перечитал все, что написал в школе, и понял, что многое - довольно наивно. Пройдет еще пять лет, и наивным может показаться то, что пишу сейчас.
КНИГА ПО ПРИКАЗУ
Стихи для Михаила Ваганова - своеобразный отчет о пересмотре некоторых своих взглядов. Например, вчера верил в незыблемость, в несокрушимость мужской дружбы, а назавтра стал сильно сомневаться. И это не образ, а реальность: Был у него лучший друг. Единственный приехал в Челябинск к нему, курсанту юридического, на присягу. А потом взял и предал. Причем мерзко - украл его редкий по тем временам и дорогой сотовый. Для Михаила это стало ударом. И нет уже рядом того "друга": схлопотал три года за другое преступление, а боль не уходит и подвигает на такие строчки, навеянные аналогичным рассказом пожилого сослуживца-следователя:
Он судим был потом по статье уголовного кодекса,
След его затерялся в одном из советских ИТУ,
Ну а я бросил пить, потому что навечно запомнился
Мне ворованной водки неискренний привкус во рту.
Нынче все зажило. Все, как прежде, работа-призвание,
Есть семья, есть квартира и свой небольшой кабинет,
И на прошлой неделе досрочно представили к званию,
Ну а друга с тех пор у меня настоящего нет.
Но чего вспоминать: Жизнь умеет сложиться по-всякому,
Я живу как живется в далекой уральской глуши,
И внутри у меня не заполненный дружбою вакуум
Вместо доброго сердца и русской широкой души.
Что касается Михаила, то нет у него дружеского вакуума. Другое дело - стал повнимательнее к выбору друзей, и число их свелось к двум-трем. И стихи о дружбе продолжает писать. Вот еще одно сочинил. Однокласснику Жене Евгенову, уехавшему в далекую Новую Зеландию и живущему там, в городе Крайст Черч.
Мы с тобою летим навсегда отмененными рейсами.
Заблудившись во времени и часовых поясах,
Говорим об одном с незнакомыми нам стюардессами
Мы на разных, но, в общем, родных языках.
Мы на разных концах, хорошо хоть в одном полушарии.
Я - вверху, ты - внизу. Только это, конечно, не в счет.
Лишь куплета припев - "От России, мой друг, до Австралии",
А до Новой Зеландии несколько строчек еще.
Теперь насчет книги: Вот съездит в августе Михаил к министру Нургалиеву, который пригласил его в числе других творческих личностей в милицейских мундирах в Москву, и министр предложит ему выпустить книгу. А предложение от вышестоящего командира для человека в форме, считай, приказ. Хоть ты и поэт, но прежде всего - милиционер.
Источник: Рискин, В. Позвали поэта к министру: [лейтенант милиции и поэт Михаил Ваганов] / В. Рискин // Челябинский рабочий. - 2007. - 7 августа. - С. 7.