вернуться назад
Г. Ярцев
ЯДЕРНЫЙ ДОЛГОЖИТЕЛЬ
Сейчас известно, что почти все будущие озерчане пересекали границу "запретной зоны" поневоле. Одни – этапом: в Озёрске разместили 10 лагерей, в том числе два женских. Другие - по приказу: город и комбинат возводили военные строители. Третьи, технические специалисты, – по спецнабору через партийные органы. Среди командированных по "путевке обкома" был и Василий Шевченко – потомок запорожских казаков. Предки его в XIX веке обосновались под Белгородом на хуторе Батлуков. Василий Иванович появился на свет 6 июня 1923 года во время сенокоса прямо в поле. Мать обмыла новорожденного, покормила грудью, положила под копну и: продолжала работать.
– Василий Иванович, как складывалась ваша жизнь?
– Я закончил сельскую восьмилетку. Средняя школа была за 50 километров от дома, поэтому решил ехать в Харьков, чтобы работать и учиться. Мать и старшая сестра возражали, а отец смастерил деревянный сундучок, купил билет и дал пять рублей.
В Харькове родных не было, я пошел в райком ВЛКСМ. Секретарь посетовал: "Тебе 15, на производство не возьмут". Но все-таки помог: меня приняли гардеробщиком на станкостроительный завод им. Молотова. Выдавал спецодежду рабочим, по вечерам учился в средней школе. Как только мне исполнилось 16, перевели в отделение крупных деталей. А в 1941 году я уже работал начальником планово-диспетчерского бюро цеха.
– В восемнадцать лет вы освоили систему планирования и технологического контроля в цехе. Очевидно, планировали и дальше двигаться по служебной лестнице? В то время, говорят, среднее образование открывало путь даже в директора заводов.
– Да, но 22 июня началась война. Записался добровольцем. Не взяли по возрасту. Чтобы попасть на фронт, пытался поступить в военное училище: в сентябре 1941 года пришла разнарядка на двух курсантов. Отправились с другом в военкомат. Представитель из Москвы отрезал: "По указанию товарища Сталина берем только с 22 лет!". Возвратились на завод. Навстречу главный инженер: "Срочно эвакуируемся в Куйбышев, принимай состав".
Оборудование загрузили на платформы. На одной сделали фанерную будку для жилья, положили матрасы. Начальник снабжения Финкильштейн дал канистру спирта: "Сейчас на железной дороге трудное положение, идут военные эшелоны. Загонят вас в тупик, будете стоять. Днем сиди тихо, а ночью иди к диспетчеру, ставь бутылку спирта. Он тебя отправит".
В Куйбышеве встретил представитель наркомата. Сказал, что Харьков сдали немцам. Вручил деньги, продлил командировки и отправил на Южный Урал.
– Василий Иванович, получается, что свою жизнь с Уралом вы навсегда связали в начале войны?
– Да. Первым уральским городом, в который мы приехали, был Троицк. Разгрузили оборудование на территории бывшего дизельного завода, смонтировали. Только наладили выпуск 45-миллиметровых мин, новый приказ: перебазироваться в Челябинск на опытное производство тракторного завода.
На ЧТЗ начинал электриком, затем электромехаником, через год назначили начальником отдела связи и испытаний. Это был отдел, которому подчинялись гражданская связь, диспетчерская служба и спецсвязь. Последняя применялась на испытании танков. Главный конструктор Кировского завода (так назывался ЧТЗ с октября 1941 года) Жозеф Котин прямо с колес начал подготовку нового производства.
За разработку и внедрение мощного танка ИС-1 в 1943 году завод наградили орденом Ленина. Сталин своим приказом выделил миллион рублей на премирование. В приказе отдельным пунктом прописал – 500 тысяч израсходовать на банкет. В ресторане "Южный Урал" накрыли шикарные столы: с икрой, колбасой, копченостями. А мы за три года так изголодались... Сели. Кто-то двухлитровый графин с водкой спрятал под стол. Официантка недосчиталась бутыли и как заорет на весь зал: "Графины – на стол! Генерал дал команду: водки будет столько, сколько сможете выпить".
Но конфуз случился как раз с генералом Котиным. Он пригласил на тур вальса красавицу из нашего отдела Тоню Киселеву. Они сделали первое па и упали: слабые были, толком уже три года не пили, не ели.
– Как вы попали на "Маяк"?
– В июле 1946 года меня вызвали в обком ВКПб. Предложили заполнить анкеты. Ничего не объяснили. Сказали только, что так положено кандидату в члены партии. Потребовалось часа три или четыре. Прошел год, давно забыл об этом, уже готовился к отъезду в Харьков – поступать в институт. А в конце июня 1947 года меня пригласил директор завода Гуревич: "Ты поступаешь в распоряжение обкома партии. Отделу кадров дана команда тебя рассчитать. Немедленно".
На следующий день явился в кабинет заведующего оборонным отделом обкома. За одним столом – полковник, за другим – капитан НКВД. "Вы направляетесь на новое производство. Нужна ваша специальность. Чем будете заниматься – сказать не можем, но с сегодняшнего дня вы никому не имеете права рассказывать или писать о вашей будущей работе и ее местоположении".
– Известны ли случаи наказания за разглашение секретов?
– За одно лишь упоминание Кыштыма как места работы можно было попасть в лагерь. Такой случай произошел в конце 40-х годов с Иваном Белоглазовым, главным прибористом первого реактора. Его осудили на пять лет. Когда ему выделили квартиру, он поехал в Челябинск за семьей. На проводы пришли друзья. Один настойчиво допытывался: где работаешь? Иван сказал: в Кыштыме. Ночью, уже в Озёрске, его арестовали. Сидел здесь же в одном из лагерей.
Когда меня отправляли на "Маяк", офицеры НКВД проинструктировали: железной дорогой доедете до Кыштыма, на станции вас встретит грузовик номер такой-то.
Поездом "Челябинск – Уфалей" добрался до старинного городка, в котором не раз бывал. Машина уже стояла. Проехали центр, церковь, мясокомбинат, свернули в лес. Я начал волноваться. В свете фар было видно, что ехали мы по дороге, сделанной из досок. Километров через семь увидел шлагбаум. Машину остановил часовой с автоматом, из-под "грибка" вышел капитан, проверил документы. Когда выскочили на горку, увидел внизу освещенный периметр лагеря. В голове мелькнуло: арестовали, здесь буду сидеть. Пока перебирал в уме, за что, машина проскочила мимо. Выехали к двум новым баракам на берегу озера. Проводили в комнату. Обстановка вся новая, белоснежная постель. Ну, думаю, значит, я – не заключенный.
– Вы долго находились в неведении?
– На следующий день с утра меня встретил главный инженер Базы-10 (первое название "Маяка". – Прим. автора) Ефим Павлович Славский. Открыл личное дело. Сказал: такой специалист нам нужен, но придется поехать в Москву, поучиться. Написал записку и запечатал конверт. И опять ни слова о том, что это за новое производство. Конверт приказал вручить при личной встрече какому-то Курчатову. И дал инструкцию, как добраться до лаборатории: с Казанского вокзала пройти налево в Рязанский тупик вдоль зеленого забора до проходной. Там выпишут пропуск в лабораторию.
Приехал. Встретил меня полковник НКВД, опять отправил по схеме: выйти на станции метро "Сокол", сесть в 16-местный автобус, у которого на правом лобовом стекле цифра 17. Никого ни о чем не спрашивать, на вопросы не отвечать, просто сесть: автобус отвезет на Покрово-Встречную улицу, там – лаборатория № 2.
– 24-летнего молодого человека такая секретность, наверное, насторожила?
– Нет. Все было в духе того времени: только что закончилась война, везде висели плакаты, призывающие к бдительности. На заводе работал с секретными документами: В общем, провели меня в приемную и пригласили в кабинет. За столом – приятный улыбающийся мужчина с редкой бородкой. "Как там Ефим?" – спросил меня Курчатов, протягивая руку. Я не сразу понял, что речь идет о Славском. Смутившись, ответил: нормально. Вручил пакет от Ефима Павловича.
Игорь Васильевич прочитал, нажал кнопку. Зашел молодой человек. "Через три месяца, – сказал Курчатов, показывая на меня, – этот уралец должен быть специалистом нашего дела". Но ничего не объяснил: какого дела, каким специалистом я должен стать.
И только на следующий день мне рассказали, что по всей стране отобрали группу молодых способных ребят для подготовки руководителей смен промышленного реактора. Я в их числе. Разместили нас в трех финских домиках напротив здания Ф-1. Каждый вечер Игорь Васильевич заходил, задавал вопросы, объяснял тонкости управления атомным "котлом".
– График учебы был напряженным?
– Очень. 7 ноября 1947 года должны были пустить реактор. В сентябре мы сдали экзамены. Но реактор не был готов к пуску. Берия дважды менял руководство Базы-10. Курчатов отправил группу на Урал, а мне предложил остаться. Сказал, что пригодятся мои знания в области радиотехники: создается группа дозиметрии. В Москве я оставался до конца февраля 1948 года. В начале марта прибыл на Урал.
На реакторе полным ходом шли монтажные работы и наладка. По рекомендации Курчатова меня назначили начальником дозиметрической лаборатории. 7 июня "Аннушку" (так шутливо называли реактор "А" первые эксплуатационники) пустили, а 19 июня атомный "котел" вышел на проектную мощность.
Василий Иванович Шевченко проработал в атомной отрасли 55 лет. На прошлой неделе ветеран "Маяка", потомок донских казаков и специалист Танкограда решением горсовета стал почетным гражданином города Озерска.
Источник: Ярцев, Г. Ядерный долгожитель : [ветеран ПО «Маяк» Василий Иванович Шевченко] / Г. Ярцев // Челябинский рабочий. – 2008. – 24 июня. – С. 7.