вернуться назад
А. Волынцев
ЛИТЕРАТУРА ВЛАДИМИРА КОРОВИНА
В Озёрск пришло печальное известие: 2 мая не стало поэта № 1 нашего города – Владимира Фокеевича КОРОВИНА. 6 мая его похоронили в Воронеже, где он жил в последнее время. Казалось, совсем недавно мы записывали это интервью, совершенно не предполагая, что оно будет последним…
***
«Когда мы говорим об атомах, язык можно использовать лишь поэтический», – сказал датский физик-теоретик и общественный деятель, один из создателей современной физики Нильс Бор. В принципе, этими словами лауреата Нобелевской премии по физике можно было бы навсегда завершить дискуссию между «физиками» и «лириками», если бы ссылка на авторитеты кого-нибудь когда-нибудь в чем-нибудь убеждала.
В возможности совместимости «физика» и «лирика» в одном лице я убедился, общаясь с поэтами Снежинска и Озёрска, где пишущий стихи математик или инженер – явление вполне естественное. «Заповедники», что еще скажешь…***
Однажды он попросил называть себя «на ты» и по отчеству. Отчество у него редкое. От него сразу почему-то веет исконной Русью, жарким хлебом, пылью грунтовых дорог и свежестью лесных родников… Фокеевич…
Я так и не смог переступить внутренний барьер, считая чрезмерными нахальством говорить «ты» человеку, который старше тебя на четверть века.
Впрочем, это ничуть не помешало нашему общению и совместному труду. Вместе с собратьями по литобъединению «Синегорье» мы работали над общими сборниками, антологиями, альманахами, колесили по области, встречаясь с любителями литературы в других городах. Однако особо я рад, что мне довелось поучаствовать в создании его сборника «В логове «кузькиной матери». Удивительная, честная и в то же время – поэтическая проза… Такой вот оксюморон…
Количество его побед во всевозможных литературных конкурсах переросло в качество, и он стал первым в Озёрске членом Союза писателей России. Чуть позже – лауреатом Всероссийской литературной премии имени Д.Н. Мамина-Сибиряка.
Наконец, мы выбрали время просто пообщаться «без галстуков», но «под микрофон». Владимир Фокеевич КОРОВИН говорит не спеша, взвешивая каждое слово, как человек, привыкший отвечать за то, что говорит.
ПЕРМСКОЕ ДЕТСТВО
– Владимир Фокеевич, откуда вы родом?
– Родом я из деревни на юге Пермской области. У нас там прекрасные леса. Здесь таких нету, в Сибири тоже нет. Там изредка встречается даже дуб, лиственница, липа… Здесь, кстати, известен липовый мед башкирский. А мы жили на границе с Башкирией как раз. Запах стоит летом… Весной – черемуха пахнет… Просто белые хлопья. Как там у меня в стихотворении: «Здесь черемухи громоздятся облаками…»
– Кто были ваши родители?
– Родился я в семье сельских учителей. В то довоенное время полстраны еще было неграмотных, поэтому сельский учитель – чуть ли не дворянское сословие было: люди уважаемые, получали зарплату, а не трудодни. Жизнь, можно сказать, мне улыбнулась. Но всё перепутала война. Отца взяли на фронт. Он погиб под городом Ржевом. Мне, как и многим другим, повезло в том, что раньше семьи были патриархальные, рядом жили деды, бабушки, и у меня был замечательный дед. Он был неграмотный совершенно, но обладал живым умом, практичностью. Родом он был из хорошей семьи (типа купеческой). Даже фотография есть его дяди – купца первой гильдии. Дед научил меня и сено косить, и другим сельскохозяйственным работам.
С учебой сразу не очень получилось, потому что маму перевели директором в другую школу, в другую деревню и ходить приходилось в школу за пять километров. И морозы были покрепче, чем теперь. А какая одежда у детей тогда была? Пять километров по сугробам, по снегу… Жить приходилось на квартире, в интернате. Я, конечно, завидую теперь тем детям, у которых есть и комната своя и прочее…
«УЧЕБНО-ТРУДОВЫЕ» БУДНИ
– Тем не менее, школу окончил, поступил в техническое училище в Свердловске. И после его окончания был направлен на работу на наше предприятие ФГУП «ПО «Маяк», где и проработал в основных цехах (основные – это мягко сказано), в цехах не просто вредных, а спецвредных и особо вредных. Это, в общем-то, многовато…
Учеба моя продолжалась уже в нашем родном городе, в вечернем институте. Мне это очень нравилось, я с удовольствием учился. Познавательно и интересно… Были прекрасные преподаватели. Дело в том, что наше предприятие – первенец, флагман атомной промышленности. И нам в институте преподавали те специалисты, которые работали еще с Курчатовым и с другими. Очень хорошая была школа преподавания. Об этом говорит тот факт, что из двадцати человек в нашей группе пятеро защитили диссертации, причем один – докторскую. Когда он сюда приезжал потом, то говорил: «Я как специалист раскрылся полностью. Мне не хватает только «Нобеля».
Тогда у страны, полностью обескровленной, находились средства на подготовку специалистов, на их содержание и прочее. Я, как сын погибшего солдата, получал стипендию. Она составляла 360 рублей. А мама, будучи директором школы, зарабатывала 700 рублей. Нам, кроме того, выдавали форму, одежду и так далее.
Преподаватели в техническом училище тоже были интересные… Особенно запомнился директор. Он пользовался колоссальным авторитетом. У него была характерная особенность: половина лица была темного цвета, почти черного – въелись крапинки от пороха. Он танкистом был на войне. И здесь на работе тоже встречались фронтовики. Мне довелось работать с троими из них. Они служили в армии, в действующей армии авиамеханиками. Это, например, старший инженер Чурин, Андреев из ЦЗЛ – ученым был. Так что школа, видимо, в армии тоже была хорошая…
В один из приездов домой, на родину, смотрю: трактор остановился. Через некоторое время глянул: он уже стоит без двигателя. Никто к нему не приезжал. Вручную сняли двигатель. А утром трактор уже работал. Вот и армия была такая. Несмотря на колоссальное преимущество немецкой техники, тем не менее, оказывали достойное сопротивление.
«МАЯКОВСКИЙ» СПЕКТР
– Чем занимались на работе на «Маяке»?
– Нас приняли на работу в дозиметрию. Это работа такая, очень неквалифицированная, лаборантом работать. Но, тем не менее, находилось время на учебу. Прямо на работе. У меня там и учебники были. Потому что работал по большей части дежурным дозиметристом. Лет пять я трудился в этой должности. Причем в начале – по пятому разряду. Потом поступил в институт. Нас, поступивших в институт, перевели на должность техников, а потом уже оттуда меня пригласили на завод 20 сменным инженером.
Когда оформлял документы, мне в отделе кадров сказали: «Вы – самый молодой инженер на нашем заводе». Мне было двадцать два года тогда. И дальше уже работал инженером.
Работа была такая… Очень опасная. Потому что работали по допускам. Время работы было и полчаса, и пять минут. И за это время человек уже получал предельно допустимое облучение. Если переоблучился – премию снимали. Об этом говорится в моей книге с красивым, на мой взгляд, названием, «В логове «кузькиной матери». Кто такая эта «кузькина мать», наверное, объяснять не надо. Это известные слова Никиты Сергеевича Хрущова. На обложке книги мы поместили изображение завода 25. Это был самый «грязный» завод в свое время.
А трудовой стаж у меня получился полвека. Ровно.
ДЛЯ ПОЛЬЗЫ ТЕЛА
– В те годы многие увлекались какими-нибудь хобби. А вы?
– Да, многие работники «Маяка» чем-то увлекались. Особенно в 1960-1970-е годы. Очень было распространено увлечение спортом. Причем, когда приходили молодые специалисты из институтов, им сразу задавали вопрос, каким видом спорта они занимаются. Было много лыжников и представителей других видов спорта. Это действительно так. Я выбрал борьбу.
– Почему именно борьбу?
– Прежде всего, потому, что мужчина должен чем-то заниматься. И, откровенно говоря, мне, как и любому молодому человеку, хотелось создать семью, а для этого я должен быть «женихабельным», если можно так выразиться.
Когда мы еще знакомились с городом, зашли по пути в спортзал, там тренировались борцы. Тренер (он был в элегантном костюме, не в спортивном) спросил: «Вы по какому вопросу?» Мы ответили, что решили посмотреть, нельзя ли заняться спортом, борьбой в частности. Тогда еще были свежи воспоминания о Поддубном, и многие пришли в борьбу после фильма «Чемпион мира».
Тренер нам сказал: «Что ж, олимпийских медалей я вам не гарантирую, но обещаю, что года через три все девочки при виде ваших фигур будут кипятком писать». Мне это было ни к чему, чтобы кто-то кипятком обжигался. Но в принципе, действительно, когда пришел новый тренер, Владимир Сергеевич Мусатов, он просто удивлялся и восторгался, какие развитые были фигуры у нас. И сказал: «Я из вас мастеров быстро сделаю!»
Ну, сделать не сделал, но это так было. Вдобавок было же дополнительное питание, радиация еще не успела подействовать на организм, росли мы… Недаром нас называли «шоколадниками». Потому что даже шоколад включался в рацион. В общем, вырабатывались определенные качества, необходимые и в повседневной жизни. И надо сказать, люди меньше пили. Спортсмены, как правило, не курили. И когда теперь говорят про Трампа, что он до двадцати пяти лет не пил и не курил, я думаю: «Так я на него похож… Только не президент!» (Смеется.)
Еще я хорошо рисовал. Хотел быть художником. Здесь пришел в студию, преподаватель посмотрел, спросил: «Чем занимаешься? Чем собираешься заняться?» Сказал, что собираюсь поступать в институт. «Вот и поступай в институт, а живописью не занимайся, ты в ней ничего не заработаешь!»
И он прав. Моя сестра стала профессиональным художником…
– И как?
– Трудно людям этой профессии.
– Возвращаясь к теме «женихабельности»: удалось реализоваться в этой области?
– Да. У меня один сын. Я с ним серьезно занимался. Даже на работе говорили, что у меня талант педагога.
– Потомственный…
– Наверное… Ну, например… Сын окончил нашу английскую школу с медалью. При поступлении в институт выбирали тот, где самый свирепый конкурс. Приняли. На физика-теоретика он учился. Но забрали в армию. В то время, в 1990-е годы, был период, когда молодежь всю смели. Видимо, чтобы не митинговали. После армии ушел в профессионалы. Служил в звании подполковника аналитического отдела главного разведывательного управления Генерального штаба. Я, конечно, не спрашиваю, чем он занимался, потому что понимаю, что мне этого не следует делать. Сейчас, после выхода в отставку, работает на Чукотке.
ЛИТЕРАТУРНОЕ НАЧАЛО
– На одном старом фото молодой Иван Иванович Гашев (будущий председатель городского совета ветеранов) вручает молодому Владимиру Фокеевичу Коровину (будущему члену Союза писателей России) награду. Что это была за история?
– История-то обычная… Раньше были увлечения не только спортом, но и литературой. Собирались литературные вечера. У нас полный зал заполнялся. На «большой земле» даже стадионы заполнялись. Мы вот с вами были в Снежинске, где пять часов читали стихи. И это уже воспринимается как что-то исключительное. А тогда такое увлечение было…
Ну, и я не остался в стороне. Прихожу как-то с работы, слышу – читают моё стихотворение по местному радио. Тут небольшая компания собралась, где активно себя проявлял Валерий Ефименко и еще ряд молодых авторов. В городе стали проводиться литературные конкурсы. Я их выигрывал… Может, это и нескромно звучит, но это так было. И на фото – подведение итогов очередного конкурса…
– Что сказалось? Выращенный в спорте характер борца? Или отполированное перо художника слова?
– Не то и не другое. Скорее врожденное желание смотреть на мир несколько по-иному. Чуточку глубже. Увидеть что-то большее. Это, наверное, от моего деда. Он всегда находил особый почерк в любой сельхозработе. Это и привлекает в авторах. Я, например, сам тоже люблю читать стихи неизвестных авторов, которые мало пишут, зато они ценят слова. К нам, бывает, приезжают: один пятьдесят книжек написал, другой – сорок…
– А как вы увлеклись литературой?
– Что же касается литературы… Тут произошел такой случай. Дело было в детстве. Однажды гулял я по школьному двору. Мне надоело играть в прятки с другими детьми, я решил играть в демонстрацию. Ходил, топая ногами, и выкрикивал всякие лозунги. Лозунгов я особо не знал и выкрикивал: «Военлук – мамин длук!» Отец-то у меня погиб, и один из учителей обращал внимание на нашу семью. Мама взяла меня на руки и заплакала. А другой педагог (кстати, очень известный в будущем, ставший в свое время главным геологом Чукотки) перехватил меня на свои руки и сказал: «Предлагаю сегодняшний день считать днем становления и началом творческого пути Владимира Коровина!» И добавил: «Фокеича». Это было первое произведение, какое я написал.
Писал потом много, как говорят, в стол. Участвовал в работе городского литературного объединения «Синегорье»…
А тут как-то наша поэтесса Евгения Изварина показала мои стихотворения екатеринбургским поэтам, потом мне предложили вступить в Союз писателей России. Что я и сделал…
– Что за медаль украшает ваш лацкан?
– Это литературная премия имени Мамина-Сибиряка. Она всероссийская. Их дают штук по несколько в год. Как мне сказали, в Челябинской области я – седьмой. Когда меня принимали в Союз писателей, один известный у нас автор спросил: «А зачем вам это нужно?» Я сказал, что, во-первых, здесь очень интересные, красивые женщины, и в их коллективе быть просто интересно…
– Это профессионально поэтическое или профессионально «маяковское»?
– А с женщинами вообще получалось так… Я работал в лаборатории, и на коллектив в тридцать человек нас было двое мужчин. Как-то привычно было в женском коллективе. Ну, и они как-то интереснее, женщины, чем мы, мужики. И разговоры у них более ёмкие. Да и по образованию если судить, у нас в стране женщин с высшим образованием раза в полтора больше, чем мужчин. И это естественно. Они и проблем больше решают.
«ЗАКРЫТАЯ» ТЕМА
– В книге «В логове «кузькиной матери», в главе, посвященной деду, есть до сих пор закрытая во многом тема трудармии. Почему об этом не говорят?
– Потому что тема очень тяжелая. Непопулярная. Работать надо было целыми днями. Официально был 12-часовой рабочий день, а норму раньше, чем через 15 часов, выполнить было невозможно. Из питания был только килограмм хлеба. И всё. Больше практически ничего не было.
Дед вспоминал, что, когда он работал в трудармии, бабушка (жена его) использовала связи со своими братьями, которые были крупными руководителями и имели определенные возможности, например, выдавали ей пропуска на железную дорогу. Она брала «бадейку жизни» (как ее называли), в которую входило мёду килограммов пятнадцать, масла, и ехала в Нижний Тагил, где работал дед. И даже несмотря на это силы уходили. Хорошо, встретилась знакомая, грамотная женщина, которая помогла написать заявление, и начальство пошло навстречу. Как дед выразился: «Потому что уж больно я его ублажал» – выполнял по 100–150, а иногда и по 200 «прОцентов». И поэтому его перевели во вспомогательный цех. Там он уже ожил.
Вообще же ежесуточно кого-нибудь увозили на труповозке. Чаще всего, когда на ногах стоять уже не было сил, просто падали на станок. И всё. Погибали. Очень тяжелые потери были… Тем более что в трудармии были рабочие низкой квалификации, и их не особо и берегли. Естественно – жизнь в бараках.
Дед рассказывал, что был у них такой начальник смены, по фамилии Веточкин, он вызывал к себе, если ты норму не сделал, бил в живот кулаками и выпинывал из кабинета: «Иди, работай!» Я думаю, это для того, чтобы, получив определенные повреждения, человек окончательно терял здоровье и умирал раньше времени. А раз умер – пришлют другого, «свежего». Из колхоза откуда-нибудь. Тяжелый труд был в трудармии, поэтому об этом и не пишут.
СВЕТ НЕЗАБУДОК
– После «Логова» у вас выходили и еще книги. Какая из них самая свежая?
– Это книга «Свинцовые незабудки». На нее мне написал отзыв Александр Моисеевич Городницкий: «…Достаточно прочесть несколько стихотворений из первой части книги «Свинцовые незабудки», чтобы понять, что перед вами настоящий поэт, способный в коротких стихах четко отобразить боль и любовь к стране, которой нужны не эйнштейны, а матросовы.
Перед читателем не только поэт, но и гражданин, настоящий патриот, всей своей трудовой жизнью заплативший за право говорить правду о цене победы, которая могла бы быть и меньше, чтобы дивизии подо Ржевом не лежали послойно.
Переживший в детстве ленинградскую блокаду, я физически ощущаю, «когда живые позвонки скребет железо Круппа». Только настоящий художник может увидеть, как вершины хребта впрессованы в небо, как в обойму, или как копна волос вспыхивает утренним солнцем.
Я рад, что с автором этой книги у нас одна система ценностей, которая не конвертируется на валюту. И, хотя Владимир Коровин – человек не первой молодости, я от всей души хочу пожелать ему долгих творческих лет». Александр Городницкий.
А книга «В логове «кузькиной матери» – в основном, очерки о производстве и о том, что связано было с моей работой, с товарищами, коллегами, с семьей. Это проза.
У меня еще есть несколько книг, в том числе групповых сборников. Например, почему-то я понравился свердловчанам, там у них большое литературное сообщество, они меня уже журналах в десяти печатали…
– Какая тема в поэзии наиболее близка?
– Не знаю… Основная тема периодически меняется. То одна, то другая. Но если посмотреть, то все-таки больше – военная тема. И когда у меня спрашивают, почему я пишу о войне, то я отвечаю, что пишу не о войне, а против войны. Не могу принять это действие никаким образом.
Когда спрашивают профессиональные военные, офицеры: «В каком звании ты служил?» (а я – «рядовой, необученный»), это, конечно, приятно.
– Да, это признание.
– Вообще, чтобы писать, надо знать тему хорошо. Взять, к примеру, Михаила Анчарова, одного из известных бардов у нас сейчас. У него есть такие строчки:
Пулеметы выли,
Как суки в мороз;
Пистолеты били в упор.
И мертвое солнце
На стропах берез
Мешало вести разговор.
Каково, а? «…мертвое солнце на стропах берез» – какой образ! А почему «как суки в мороз»? Я вспомнил, что немецкие пулеметы обладали скорострельностью в три раза большей советских. И не «так-так-так – говорит пулемет», а буквально выли, такая частота стрельбы была. Они телеграфные столбы перерезали. Вот что значит, когда автор владеет темой.
– У вас две книги, где в названии фигурируют незабудки. Чем близок, чем дорог вам этот образ?
– Давайте я просто прочитаю свое стихотворение «Незабудки».
Было в доме родном и просторно, и звонко,
И сирень за окошком когда-то цвела.
Обойди бы его стороной похоронка,
До сих пор бы, наверное, мама жила.
Где я только не жил и где только я не был!..
Но все тянет туда, где под скромным крестом
Незабудки блестят, как осколочки неба,
Разнесённого вдребезги в сорок втором.
Вот… Запомнились незабудки под крестом…
– Это отец погиб в 1942-м?
– В 1942-м, да. При проведении операции «Марс», которую возглавлял Жуков. В общей сложности подо Ржевом погибло около двух миллионов советских солдат. Это самые тяжелые были потери. Пытались освободить от блокады Ленинград.
В 1942-м у нас закрылся последний танковый завод. В Сталинграде. Большая часть населения под оккупацией оказалась. Поэтому наша пехота должна была в сугробах атаковать. Без поддержки танков. Истребительная авиация у них всегда по скорости превосходила нашу, на протяжении всей войны. Поэтому были очень большие потери.
В Ленинграде, я заметил, целыми полянами растут подснежники. У нас, в Перми, так растут ромашки. И много бывает незабудок…
– Литературное творчество – что для вас?
– Творчество и есть. Человек создан что-либо создавать. У каждого есть такое стремление. Для кого-то это огурцы вырастить. Для другого – что-то другое… А литература – это познание мира и умение об этом рассказать. Для этого и дана речь культурному человеку. Не ради увлекательного, но пустого сюжета. Нет.
Хотя настоящую литературу читать довольно трудно. Например, когда мне еще тридцати не было, я взялся читать Хемингуэя. Прочитал несколько книг. Читал не спеша, чтобы вникнуть, обдумать и так далее… А после сорока у меня уже не получается так читать. Говорят, что к 80-ти годам мозг человека уменьшается на 120 граммов. Может быть, поэтому (смеется). Время такое пришло.
ВНЕЛИТЕРАТУРНОЕ ХОББИ
– Помимо литературы и спорта, у вас было и еще одно увлечение: охота. Что, в свою очередь, тоже нашло отражение в стихах. Откуда это увлечение?
– Охота у писателей почти профессиональное занятие. Вспомним Тургенева, вспомним Хемингуэя и многих других… Кто-то из них писал, что это занятие мужское. Это ведь не просто убийство, потому что, когда пройдешь тридцать, сорок, а может, и пятьдесят километров за день по болотам, и даже если никого не возьмешь, – все равно в удовольствие. Это очень хорошая физическая подготовка. Свежий воздух, которым дышишь весь день…
Я всегда любил свежий воздух. И начальство даже отпускало меня «за свой счет» помочь престарелым, как я в заявлении писал, родителям. Заготовить сено. Я приезжал на неделю или дней на десять – косить сено и мог побыть со своими братьями, с родными.
Кроме того, многие охотятся с собаками. Это значит, что надо научиться мыслить категориями собаки. Даже не столько собаки, сколько тех существ, на которых ты охотишься. Проэкстраполировать, куда убежал заяц или кто-нибудь еще. Вычислить его наиболее вероятное местонахождение. Это увлекательно…
И ВСЕ-ТАКИ…
– Иосиф Бродский на том знаменитом судебном процессе сказал о себе: «Я – поэт». Вы себя больше к кому относите? К сотрудникам ФГУП «ПО «Маяк»? К физикам? К химикам? К лирикам? К прозаикам? К поэтам?
– К спектральщикам. Большую часть жизни занимался спектральным анализом. И очень старательно этим занимался. Изучать эти массы линий, определять концентрации – в этом я достиг определенных успехов. Эпиграммы не только я писал, но и на меня писали, отмечая, что я – «ходячий микрофотометр». И действительно, я мог определить визуально точнее, чем существовавшие тогда приборы. Сейчас другие, наверное, пошли. У нас было как: где-то с 1940-х годов спектрометры стояли. С момента пуска. Первые английские были, потом наши, с середины 1950-х. Я через 50 лет ушел, а они еще оставались без изменения (смеется). Такое у нас положение было с техникой на предприятии.
– Может, настолько приборы надежные, что не было надобности в их замене?
– В том числе и надежные. Но качество было другое. Бывая на других предприятиях (в Челябинске, на металлургических), я просто восторгался теми приборами. У нас пока таких не было. Сейчас, говорят, очень хорошие приборы пришли, совершенно другие, новые. Народу стало меньше, где я работал. Было пять инженеров, стало только три, количество сократилось, а точность увеличилась. Сдвиги есть все-таки…
***
Да, сегодня глядя на биографию Владимира Фокеевича можно сказать, что он отработал и за себя, и за своего так рано погибшего отца. Пятьдесят лет на ФГУП «ПО «Маяк» – это стаж, вызывающий особое уважение.
Однако для Озёрска Коровин – это еще и уникальный поэт и прозаик, чьи книги заняли достойное место в Центральной городской библиотеке рядом с проверенными временем классиками…
Источник: Волынцев, А. Литература Владимира Коровина [Последнее интервью с В.Ф. Коровиным; 2 мая не стало поэта №1 нашего города] // Ozersk74.ru. – 2020. – 11 мая. – Режим доступа: http://www.ozersk74.ru/news/politic/414515.php