"В память о времени и людях": Полнотекстовая база данных об Озёрске
Персоналия

вернуться назад

В. Рискин

ПОЭТ В ОЗЁРСКЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОЭТ


Не в Сибирь, так на Урал

      Сам Георгий Георгиевич свои способности в литературе оценивает скромно: дескать, только пытаюсь что-то сказать людям. Но в городе он уже заслужил известность и признание своими довольно откровенными, едкими и занозистыми стихотворными строками. Автор в них присутствует в роли балагура-рассказчика, повествующего весьма свободно, а то и фривольно на заданную, но очень интересную тему. Похоже, автор работает в жанре народного лубка с мотивами твардовского Теркина и филатовского Федота-стрельца. Проскакивают нотки, ассоциирующиеся с губермановскими «гариками», однострочьями Вишневского и рубайями Хайяма. Внешний бытовизм его произведений и легкость слога не исключают серьезного проникновения в проблему.

      – Все, кого вы упомянули, вставьте в этот ряд еще и Иртеньева, большие поэты, – соглашается Кашков, – но я никому не подражаю, не копирую. Наверное, потому, что пишу адресно. Вот, например, своей жене посвятил:

                  Помнишь, милая, как утро
                  Начинали с Камасутры
                  И в любой свободный миг
                  Мы с тобой в кроватку – прыг!

      Или, пардон, говорю правду о нас всех здесь сидящих:

                  Живот и лысина растут,
                  А главный орган все слабеет.
                  И ничего исправить тут
                  И лучший доктор не сумеет.
                  И как уже ни гоношись,
                  Идет к закату наша жизнь.

      Когда беседуешь с творческим человеком, то непременно ищешь корни его творчества. Родители у Георгия были фронтовиками, защитниками Ленинграда, где он сам после войны и родился. В 1949-м отца вызвали в Смольный и сообщили, что партия посылает его на Урал. Кашков-старший отказался, сославшись, что у него только что родился сын. «Не хочешь на Урал, поедешь в Сибирь!» – жестко ответили в обкоме. Так ленинградская семья оказалась в «сороковке». Новорожденного Гошу выкармливали молоком коровы с подворья будущего директора комбината Бориса Броховича.

      – Когда начал писать стихи? – задумался Кашков. – Лет, наверное, в 15. Влюбился и стал изливать свои чувства на бумаге. Но моя возлюбленная высказывала симпатии другому, и переживания, сменившиеся жестоким разочарованием, только подлили масла в поэтический костер. Почему выбор пал на другого? Жили мы бедно, оттого и штанов у меня приличных не было. А мой оппонент щеголял в костюмчике. Я же был вынужден после восьмого класса пойти в техникум, так как там давали неплохую стипендию.


Кому наследие дано

      Угасшее чувство не остудило пробудившуюся страсть к сочинительству. Вскоре у Кашкова накопилось достаточно стихотворений. Автор собрал их в папочку и послал в журнал «Юность». Юному дарованию ответил редактор Андрей Дементьев. Ответил довольно нелицеприятной критикой. От обиды Георгий бросил писать. Но в крови, в душе продолжал бродить поэтический ген, посеянный отнюдь не первой любовью. Его мама Галина Николаевна была известным в городе радиоочеркистом (80 ее материалов прозвучало в городском эфире). А если копнуть глубже, то стихи писал и дед Георгия – Николай Николаевич Образцов. Умел слагать в рифму отец.

      Но Галина Николаевна пошла дальше всех. В толстом журнале была опубликована ее повесть «Лена», посвященная фронтовым разведчицам. Прототипом главной героини стала сама: в качестве радистки ее дважды забрасывали за линию фронта в тыл врага. Воспоминания печатала «Ленинградская правда».

      И вот однажды вместе с сыном Галина Николаевна пошла в литобъединение «Синегорье». Там Георгий временно отложил поэтическую лиру и взялся за документальную прозу: написал пару очерков. Один – о своем товарище, кандидате в мастера спорта по боксу. Очерки звучали по радио. Паренька отметили и предложили поступать на журналистику.

      – Но у меня была другая мечта, – делится воспоминаниями Кашков, – я в то время увлекался футболом, работал на 22-м заводе, а играл за сборную города. Хотел стать вратарем, как Лев Яшин. Однако послушался совета и поступил на факультет журналистики. Год проучился, пока не понял, что это не для меня. Короче, отдал себя работе: долгое время был на военной приемке, потом перешел в ОТК на 156-й завод.


От вратаря до капитана

      Так, может быть, и получился бы из Кашкова чистой воды технарь, если бы еще в юности судьба не привела его на завод 25. Взяли Георгия не работать, а в воротах стоять, поскольку там существовала сильная футбольная сборная. Одновременно зарождалась и заводская команда КВН. Если в футболе Кашков был вратарем, то здесь, к собственному удивлению, его выбрали капитаном.

      – В первом же сезоне мы стали чемпионами. Моя заслуга, видимо, в том, – предполагает наш собеседник, – что удалось мобилизовать хороших, но разрозненных ребят на результат. А центром притяжения стал сценарий, который написал я. И дальше стал писать для КВНа.

      Успех команды, базирующийся на текстах Георгия, помог ему переломить себя и вновь обратиться к поэзии. Стихотворчество стало своеобразной отдушиной, возможностью выговориться в лирическом ключе, поскольку трудовая деятельность нашего героя отнюдь не способствовала самовыражению. Говоря проще, о тонкостях службы Кашков не может, да и не имеет права распространяться. И не только нам, газетчикам, но и близким людям. Его работа скрыта за завесой секретности. В этом, наверное, и смысл известного, слегка видоизмененного постулата: «Поэт в Озёрске больше, чем поэт». Невозможность открыто говорить и обсуждать перипетии своей профессии на протяжении десятилетий подвигает человека к иному виду самовыражения. Может быть, поэтому в Озёрске больше, чем где-либо, «на душу населения» поэтов, писателей, приверженцев иных жанров культуры. Но Кашков с его оригинальным стилем тут своего рода исключение.

      Товарищи по производству ценят в Георгии не столько его чувство слога, ритма и размера, сколько отзывчивость. Наверное, у половины коллектива есть его стихи, посвященные друзьям по случаю их дней рождений, юбилеев и прочих личных праздников.

      Однако есть у него произведения выстраданные. Рождаются они, когда задается вечным вопросом: «Почему у нас не так, как у других народов? Почему чередом идут революции, войны, непонятные перестройки, странные дефолты? Почему мой дед, отец, мать, я и мои дети строили, строили, а созданное нами оказалось в руках кучки хитроватых, жуликоватых, нагловатых личностей?» И тогда рождается такое: «Им бурду бы пить на нарах, они ж коньяк жрут на Канарах!»

      Или из монолога депутата:

                  Пить и есть хочу я всласть, потому и рвусь во власть
                  Вот займу повыше кресло, буду без проблемы красть
                  Ведь уже давным-давно на Руси заведено:
                  Коль украл муки мешок – тут же попадешь в острог,
                  Коль украл угля вагон или нефти эшелон –
                  В худшем случае отправят на почетный пенсион.
                  Ну, а в Думу попадешь, там уже не пропадешь,
                  Только рот не разевай на кремлевский каравай.

      В то же время поэту не откажешь в объективности, когда он уточняет, что «Депутатов много честных, неподкупностью известных».


Внутренний удар

      Особняком для Кашкова стоит тема войны. Прекрасно помнит, как родители с подчеркнутой торжественностью отмечали День Победы. А свои ощущения он впаял в строчки:

                  Каждую ночь 45 лет подряд
                  Поднимает в атаку своих солдат
                  Безногий и безрукий комбат.

      Из стихов, посвященных матери:

                  Пуля упала, пуля устала
                  С пылью смешалась, мусором стала
                  Как ни хотела, не долетела
                  Не поразила девичье тело
                  Ниточку жизни не порвала
                  Видно, счастливою мама была.

      Георгий Георгиевич достаточно пристрастно оценивает свое творчество, признается, что хотел бы достичь той глубины проникновения в поэтический образ, как, например, Роберт Рождественский в его стихотворении о маленьком человеке: «Жил на земле человек маленький». Мы спорить не стали, лишь отметили, что любое творчество открыто людям, когда автор пишет искренне, сопереживая, не фальшивя и не подыгрывая моде. У Кашкова это очень даже неплохо получается.

      – Иной раз завидую своим коллегам по литобъединению «Синегорье», – признается наш собеседник, – так все быстро у них выходит, такие они плодовитые! Я же так не могу. Мне, чтобы писать, нужен внутренний удар, желание осмыслить происходящее и дать свою оценку. Какое мое самое большое желание? Конечно, написать и издать книгу. О чем она будет? Хотелось бы написать о своем современнике. Еще надо закончить поэму «Озерчане». Всё-таки я поэт родного для меня города Озёрска…



Источник: Рискин, В. Поэт в Озёрске больше, чем поэт: Г. Кашков // Челябинский рабочий. – 2004. – 19 окт. – Режим доступа: http://mediazavod.ru/articles/daily/obshchestvo/16962/