вернуться назад
Б. Чигирин
БУДЕМ ЖИТЬ, ДОКТОР!: А.И. АРХИПОВА
Наша телега продвигалась мимо танков, самоходок и колонны еле шедших солдат. На станции мы приняли новых хирургов, только что окончивших институт, получили кое-какие медикаменты, почту, и в обратный путь.
Лошади, еле передвигая копыта, грязли в размоченной дождями глине. Телегу сильно тряхнуло на ухабе, и злой на весь мир Маркелыч, еще с довоенных лет профессиональный биндюжник, устало гортанным голосом посоветовал своим пассажирам:
– Товарищи офицерши, кучнее сядьте. Нынче едем не по Крещатику, осторожнее, чтобы не получить неприятностей.
Маркелыч с марта 1942 года – «водитель» брички нашего медвзвода. Говорят, до войны был знатным биндюжником в Херсоне. Его земляки рассказывали, что когда вечерами, после рабочего дня, он заходил в пивную, все кто его знал, снимали картузы, уважительно приветствуя известного на весь город извозчика.– Товарищи дохтурши, вот за энтим поворотом и наш медбат, как раз на большой лесной поляне, – указав кнутом в сторону, Маркелыч хлестнул по задней части медбатовской лошади. От неожиданного удара наша тягловая сила рванула в сторону и телегу вновь тряхнуло. Маркелыч, прикрикнув «ну милая, ну кляча моя родненькая, поддай немного!» стал подгонять лошадь, скорее, в надежде на небольшой отдых и миску каши с лендлизовской солониной.
Поляна напоминала лесной муравейник. Большие брезентовые палатки стояли по кругу. По его периметру где на хвойных ветках, а где на носилках лежали перебинтованные раненые. Санитары, словно белые муравьи, то и дело кого-то уносили с улицы в палатки, других выносили и клали здесь же, рядом. А кого и волокли за опушку леса в большую яму, вырытую легко-ранеными несколько дней тому назад.
Подходя к штабной палатке, Аня увидела лежащего в беспамятстве молодого лейтенанта. Она склонилась над ним и внимательно вслушивалась в каждое его слово. Лейтенант бредил: «Петро, снаряды, снаряды... Огонь!»
Блуждая в пространстве своих мыслей, он пытался приподняться и взмахнуть рукой, но силы покидали его и каждый раз он падал на носилки, умолкая на некоторое время. Аня своим носовым платком вытерла его мокрое лицо и долго всматривалась в его полуоткрытые глаза. Это был первый раненый, которому она пыталась помочь. Первый здесь, на фронте. Это лицо, эти огромные юношеские глаза она будет помнить всю свою жизнь. И даже в 90 лет сможет воспроизвести увиденное до мельчайших подробностей.
Под Новый 1919 год в деревне Вольновка Саратовской области у Ильи Ивановича и Елены Степановны Архиповых родился третий ребенок – девка. И нарекли ее Анной. По тем временам отец Анны Илья Архипов был самым грамотным на всю деревню. Он окончил 4 класса церковно-приходской школы и гордился этим. Писал он всей деревне письма, разные прошения, читал газеты, а иногда и книжки. Любовь к знаниям привил и своей дочке. Когда Анюта еще босоногой девчушкой бегала по деревне, то делала себе из тряпок куклы и начинала играть в докторшу. А если деревенские мальчуганы играли в Чапая, то Анна была либо санитаркой, либо сестрой милосердия. Сызмальства Анюта любила лечить кошек и собак. Смазывала йодом раны мальчишек со своей улицы после очередных их «разбойных нападений» на соседские сады. Так со своей мечтой и пришла в 1939 году в Саратовский медицинский институт. Из семи вступительных экзаменов только обществоведение сдала на четверку, все остальные – на пять. И приняли Анюту... Да нет, уже не Анюту, а Анну Ильиничну на первый курс педиатрического факультета. Училась Анна отменно. Ни анатомия, ни латынь, ни патофизиология не страшны были ей. Все предметы сдавала на твердую пятерку. Все было хорошо, пока не пришла война.
Из воспоминаний Анны Ильиничны Архиповой.
– Как сейчас помню первый день войны. Страшно было. Все студенты рвались добровольцами на фронт. После сообщения по радио, которое передал Юрий Левитан, мы все прибежали в институт. Перед нами выступил профессор кафедры военно-полевой хирургии Сергей Иванович Миротворцев. Студенты его обожали, лекции Сергея Ивановича считали слушать за счастье. Он еще в японскую служил ординатором в госпитале. Его речь была краткой, но впечатляющей.– Учить всё до блеска, – как сейчас помню его слова, – вы должны уметь сделать для раненого всё и даже больше чем можете.
Слова профессора Миротворцева стали для меня не просто лозунгом, а всей моей жизнью. Наш педиатрический факультет стал вторым лечебным. Днем учились, а вечерами и ночью были на практике в госпиталях. Учились без выходных, без каникул, да еще рыли противотанковые рвы. Тогда со временем никто не считался. Все было для фронта, для победы.
– Ну что, товарищи офицеры, экзамен устраивать вам не будем. Теорию вы сдали в институте, а здесь экзамен будет принимать у вас сама жизнь. На обустройство даю вам час, а потом – за работу.
Принимал новое пополнение комиссар. Командир батальона с ночи не выходил из операционной палатки. Раненых было много. Харьков немецкие войска отдавать не хотели. Да и замполит многое не сказал молодым девчонкам, вчерашним студенткам, не по годам ставшим взрослыми.
– Товарищ майор! – обратился к комиссару Маркелыч.
– Что, Маркелыч?
– Прости старика, прошу вас, товарищ майор, не сказывай молодым дохтуршам, что неделю тому бомбой убило врачей.
– Не сказал, Маркелыч. Не сказал. Девчата молоденькие, хрупкие. Им еще предстоит горюшка хлебнуть.
Разместив свои пожитки в дальней палатке и надев халаты, выданные на несколько размеров больше, Анна со своей подругой пошли искать замполита. Когда проходили мимо палатки, где расположилась операционная, их окликнули. Девчата остановились. Перед ними сидел мужчина лет сорока пяти в окровавленном халате. Он курил трубку, наслаждаясь табачным дымом.
– Барышни, кто будете? Почему не знаю вас?
– А мы новенькие, – без всяких задних мыслей ответила подруга Анны.
– Ну, тогда я старенький, – полушутя ответил им мужчина. – Давайте знакомиться. Командир батальона, майор медицинской службы...
Не успел майор представиться, как девчата вытянулись перед командиром по всем правилам Устава.
– Хирурги?
– Так точно, товарищ майор. После Саратовского медицинского, – четко отрапортовала Анна.
– Сергей Иванович Миротворцев у вас преподавал?
– Так точно, – ответили молодые лейтенанты.
– Ну и отлично. Тогда вам в эту палатку. А я пойду подремлю. Устал немного, а вечером поговорим за чаем.
Майор медленно поднялся со скамейки и, не спеша, затягиваясь дымом, побрел в противоположную сторону. Приказ командира не обсуждается.
Палатка была разделена ширмой на две части: предоперационная и непосредственно то место, где стояли два стола, на которых оперировали раненных. Один стол был свободен, а на втором ...
Девчата не успели рассмотреть, что делали на втором столе, как железным голосом кто-то спросил у них:
– Что надо, кто такие? Маски, маски оденьте.
Но не успели новенькие ответить, как за их спинами послышался знакомый голос комиссара:
– Игнатьевна, это наше пополнение. Новые хирурги.
– Если хирурги, то должны знать, что без масок им здесь делать нечего. В предоперационной бахилы, маски, и пусть моются. Юля, – грозно позвала санитарку старшая операционная сестра, – обожги таз и приготовь раствор руки мыть врачам. А вы не стойте, идите мыть руки. Раненых сегодня много, одни мальчишки, – уже мягче, как-то по-матерински закончила Марта Игнатьевна.
Старшая операционная сестра была добрым человеком. Но очень строгим. Она всегда любила повторять, что о смерти думать нет времени. Сама она была из Киева. На фронт ушла во второй день войны. С тех пор ничего не знала о своем муже, детях, отце и матери. Вымыв руки, Анна стояла с покрытыми стерильной салфеткой руками и ждала, когда операционная сестра начнет ее одевать. Но объявили срочную эвакуацию. По полученному сообщению, немецкие танки прорвались и маршем шли к опушке, на которой располагался госпиталь.
– Не стойте, снимайте стерильное и идите заниматься отправкой раненых, – командным голосом распорядилась Марта Игнатьевна. Она не командовала новыми молодыми хирургами. Она помогала им выживать в первый фронтовой день.
Не успели свернуть несколько палаток, прозвучал отбой.
– Издержки нашего времени, пошли, доктора, мыться, сейчас пойдут раненые, – заключила Марта, – а вас-то хоть покормили?
Посмотрев в глаза молодым докторам, Марта вздохнула и окрикнула высокого, грузного санитара.
– Василек, лейтенантов нужно чаем напоить. Им сейчас заступать, а они еще и не ели.
– Зараз принесу, Игнатевна. Сама, небось, тоже с утра и крошки во рту не держала? Ох, не я командир твой! Не я!
Чай был горячий и вкусный. Настоящий черный чай! В тылу давно не пили такого. От этого чая и воспоминаний о довоенных временах Аню с подругой разморило. На какое-то время девчонки даже забыли, где они.
– Ну, все, чай попили, быстрее мыться. Работы сегодня много, девчонки, – по-матерински, по-доброму Марта улыбнулась и ушла в операционную.
День был на исходе. Темнело. Где-то высоко над верхушками сосен виднелась старая луна, слегка освещая поляну лесного госпиталя. В палатках зажгли керосинки. Лесную размеренную жизнь нарушала сова. Она сидела где-то рядом на дереве и зычно своей странной ночной песней подпевала звучащему со всех сторон человеческому стону. Если внимательно вслушаться, то этот стон напоминал эхо огромного колокола на церковной колокольне. Его звук, словно утренний туман, стелился по земле, унося с собой отошедшие в иной мир солдатские души. А сова все продолжала свою унылую песню...
– Не дам резать, делайте, что хотите, а руку отрезать не дам! – пытаясь соскочить с носилок, кричал из последних сил молодой парнишка лет восемнадцати.
Здоровой рукой он пытался оттолкнуть от себя санитаров, а вторая, если ее можно было еще назвать рукой, болталась на оголенной мышце. Лицо солдатика было влажным от пота, постепенно принимало землистый оттенок с заостренными чертами лица. Первой на крик отреагировала Марта как истинная хозяйка операционного блока – большой палатки:
– Это что еще за детский сад? Ты что, баба или мужик? Чего орешь? А вы что стоите, как истуканы! – Марта набросилась на санитаров, – на стол его и быстрее, что, не видите, какой он? Дайте ему стакан спирта. Юля! Сто граммов рядовому.
Солдатик залпом выпил принесенную жидкость. На некоторое время он успокоился.
– А отрезать руку я не дам. Я же столяр. После войны обещал мамке стол красивый смастерить, – уже спокойно, почти полушепотом сказал солдатик.
– Миленький, да я и не думаю тебе руку отрезать. Ты еще ей и стол сделаешь, и девчонок обнимать будешь, – обрабатывая операционное поле, пыталась Анна успокоить раненого. Она поймала себя на мысли, что уже не первую минуту прокручивает в голове все то, чему ее учил профессор Миргородский. Этот случай не был похож на то, что изучала Аня по учебникам и хирургическим атласам. Рана зияла осколком кости, но молодого хирурга успокаивало то, что основные мышцы и сосуды были целы. Пришлось на ходу продумывать весь ход операции с учетом состояния тканей, сломанной кости и состояния больного. Оперировала под местной анестезией. Всю операцию она разговаривала с солдатом, пытаясь отвлечь его внимание.
– Ты сам-то откуда, милок?
– Доктор, не заговаривайте мне зубы.
– А я и не заговариваю. Устала, весь день и поговорить не с кем. Так ты откуда?
– С Вятки я. Такую реку знаете?
– Слыхала. А я с Волги.
– Доктор, у вас всегда такие грустные глаза?
– Они не грустные, а сосредоточенные. Мне же нужно руку твою спасти.
- Что же вы делаете, мать... больно же!
– Потерпи, милок, потерпи, сейчас обезболю, и все пройдет. Новокаин!
Анна не успела протянуть руку к операционной сестре, а Марта уже держала полный шприц с анестетиком.
– А как тебя зовут, герой?
– Какой я там герой? Вот наш старшина... Больно, доктор.
– Так как нас зовут?
– Кого это нас?
- Тебя?
– Санька. А вы тоже молоденькая!
От его слов Анна покраснела, но из-за маски, которая была на ее лице, Санька этого смущения так и не увидел. Так всю операцию и проговорили. Через несколько дней Александра с загипсованной рукой увезли в тыл. До станции везли на телеге, а там санитарным эшелоном далеко за Волгу.
К полуночи оперировать закончили. Стянув с себя коричневый от стерилизационного пара халат, Анна вышла на улицу. Воздух был слегка влажный. Уже витал запах бабьего лета. Вздохнув всей грудью, она слегка потянулась, поправила халат и присела на лавочку, что стояла возле входа в операционный палаточный блок. Небо было черно-синее, с мириадами мерцающих звезд. Тени огромных сосен чудились сказочными великанами. Тишина. Ночь входила в свои права. И только изредка доносились стоны тяжелораненых. Редки были такие спокойные ночи, когда спал весь наш медицинский батальон. Война давала всем работу. И вся эта работа была на грани износа человеческих сил и человеческой души.
Источник: Чигирин, Б. Будем жить, доктор! По дорогам военной юности [А.И. Архипова] / Б. Чигирин // Конкретная газета. – 2011. – 3 февраля. – С. 6; 17 февраля. – С. 6.