вернуться назад
В. Лютов
НЕСЕКРЕТНАЯ ИСТОРИЯ ОЗЁРСКА: ЧАСТЬ 3
Реактор в полной мере можно назвать удивительным произведением инженерного искусства. Он был красив и сложен одновременно. Реактор завораживал еще на строительстве котлована. Но настоящая эпопея развернулась с началом монтажа, где многое приходилось решать на ходу, принимая нестандартные решения. Задачи тоже говорили сами за себя.
Например, под реактор пришлось уложить металлическую подушку весом 80 тонн, или смонтировать плиту из нержавеющей стали, в которой находилось свыше тысячи технологических отверстий и на которой устанавливалась графитовая кладка. Поражала и инженерная «начинка» реактора. Было установлено более пяти тысяч всевозможных приборов, реле, щитов управления, самопишущих устройств, почти шесть тысяч запорной арматуры: муфт, задвижек, кранов для подачи воды. Весь реактор был буквально усыпан электрическими проводами – рассказывают, что кабеля хватило бы протянуть от Челябинска до Екатеринбурга.
Все инженерные схемы проекта назывались ласково: Татьяна, Ольга, Роман, Елена. Правда, собственно реактор монтажники назвали «самоваром» - грубо, но по сути точно. В целом, объект «А» - атомный реактор – вошел в историю под именем Аннушка.
1 марта 1948 года началась укладка графитовых блоков. За этой ответственной операцией постоянно следил главный конструктор Н.А. Доллежаль. Предстояло уложить почти 500 тонн чистейшего графита – ровненько по отверстиям с отклонением не более полумиллиметра.
Это приходилось делать в идеальной чистоте – любое загрязнение привело бы к разрушению блоков. Стен у реактора еще не было, и над ним соорудили огромный купол, защищавший кладку от малейшей пыли. Рядом специальный барак с практически стерильной внутренней отделкой – «Кошкин дом», как его прозвали по фамилии одного из прорабов. Здесь шла перегрузка графитовых блоков. Естественно, в помещении запрещалось курить, есть; прежде чем попасть сюда, работники проходили санитарную обработку. Готовые блоки по герметически закрытой галерее спускали в реактор. Затем законченную кладку обложили стальными плитами и накрыли технологической решеткой для укладки урановых блочков.
Изнутри «Аннушка» была готова к работе.
Все решит июнь 1948 года. Проект, который к огромному раздражению И.В. Сталина запаздывал по срокам, был готов к пуску.
Поздним вечером 7 июня на реакторе было все управление комбинатом во главе с Ванниковым. «Научный руководитель Уранового проекта И.В. Курчатов, не скрывая волнения, занял место главного оператора пульта управления и произвел пробный запуск реактора. К половине первого ночи цепная управляемая ядерная реакция в реакторе была получена. Игорь Васильевич заглушил реактор – стало ясно, что «Аннушка» может работать…»
К 19-му июня была завершена подготовка к выходу на проектную мощность. Эта дата и станет днем рождения «Маяка». В 12 часов 45 минут состоялся промышленный пуск реактора. К этому времени в нем уже было накоплено несколько микрограммов плутония. Победный рапорт моментально ушел в Москву – Берия доложил Сталину об успехе…
Радоваться было рано. Не прошло и нескольких дней с пуска реактора, как возникла серьезная проблема: некоторые урановые блоки разрушились и намертво спеклись с графитом. В металлургии такое явление называют «козлом». Реактор пришлось срочно остановить. Пять суток искали причину аварии и способы ее устранить – самой технологии «разделки козлов» еще не было.
Курчатов принимает решение разгонять реактор вместе с «зависшими блоками» - требовалась наработка плутония хотя бы для одной, первой, бомбы. За полгода работы реактора было более 40 зависаний, и в январе 1949 года, когда необходимое количество плутония было получено, «Аннушка» встала на капитальный ремонт.
Е.П. Славский назовет эпопею с ремонтом «чудовищной». Из реактора требовалось во что бы то ни стало вытащить разрушенные и уже облученные урановые блоки – при дефиците урана его потеря означала бы срыв атомного проекта. Извлекали специальными присосками, которые разработала служба главного механика. Рассказывают, что вынутые блоки Курчатов лично тщательно и придирчиво осматривал, отбирал. Если бы его обманом не увели из зала, то он мог бы погибнуть за этой безумной сортировкой...
Иногда кажется, что люди той эпохи были слеплены из другого теста. На риск шли вполне осознанно, независимо от должности и положения. Один из таких «уроков» провел генерал Завенягин, который по поручению Берии приехал разбираться с очередной аварией: расплавились стенки технологических каналов и началось разрушение труб, охлаждающих реактор.
«Картина, открывшаяся Завенягину, была ясной: забившую канал пробку из застывшего алюминия необходимо высверливать. Понятно и то, что облучения рабочих не избежать, тем более что реактор не заглушен. Но выбора нет. Поэтому генерал НКВД берет стул, ставит его в нескольких шагах от работающего реактора и усаживается, готовясь наблюдать за работой. Рядом с ним устраивается и генерал-майор инженерной службы, директор комбината Борис Музруков. Психологический расчет оказался точным: рабочие, видя, что генералы сидят рядом, приступили к работе. Главный дозиметрист Борис Дубовский попросил генералов отойти подальше от активной зоны, но услышал в ответ:
- Видишь, как люди работают в самом пекле. Нечего на нас навешивать дозиметры, нечего заниматься ерундой…
Злополучный канал рассверливали шесть дней, все это время Авраамий Павлович сидел рядом с работающими ремонтниками и только после полной ликвидации аварии вернулся в Москву».
Опыт работы на реакторе накапливался быстро, хотя «Аннушка» поначалу преподносила сюрпризы почти ежедневно: от «козлов», с которыми научились быстро справляться, до замерзания «тяжелой воды», которая циркулировала в системе охлаждения.
И все же инженерные и конструкторские идеи, вложенные в первый российский реактор, оказались на большой высоте. После первого капремонта «Аннушка» проработала без каких-либо серьезных сбоев 39 лет и была выведена из эксплуатации в июне 1987 года.
По соседству с ней в 1950-1952 годах было выстроено еще несколько усовершенствованных аналогов – пять новых реакторов. Они будут служить обороне, пока принципиально не изменится технология обогащения урана.
Заповедь И.В. Курчатова, что «подача воды на реактор не должна прекращаться ни на минуту, ни при каких обстоятельствах», на «Маяке» соблюдали крайне строго – на воздух взлетать никто не хотел. Это, собственно, и объясняет, почему привычная насосная станция, которая на любом другом производстве не вышла бы за ранг подсобного цеха, здесь превратилась в настоящий завод.
Объект водоподготовки, или завод № 22, считался одним из мощных и лучших в стране. В нем было несколько насосных станций, которые поставляли воду на реактор в три подъема. Причем, не просто воду – ее тщательно готовили: очищали, осветляли, умягчали, добавляли необходимые реагенты. Химически она проходила несколько стадий, и под каждую формировалось свое производство. Спроектированный на замкнутый цикл завод, естественно, принимал в свои очистные сооружения горячую воду, вернувшуюся с реактора.
Естественно, объект водоподготовки строили одновременно с первым реактором. На берегу озера Кызылташ, откуда производился водозабор, всегда было светло. Как вспоминает ветеран ПО «Маяк» Ю.Н. Елфимов, по ночам рабочие участки освещались прожекторами с понтоном или с берега. Были и специальные герметичные светильники для работы под водой. Поэтому казалось, что озеро светится изнутри.
Объем работ был значительным. «На мелководьях и у берега пробивали под водой десятки, сотни метров траншей под водозаборные трубопроводы, а еще требовалась засыпка от промерзания. Велись и подводные взрывные работы на скальных участках, а также подводное бетонирование оголовков труб. Установка муфт, стыковка труб требовали высокой квалификации и навыка».
Берег Кызылтыша стал настоящей «стоянкой водолазов». Их число в наиболее напряженное время достигало сорока-пятидесяти человек. Все водолазы имели большой опыт – их собирали по разным экспедиционным строительным отрядам. Позднее, уже после пуска первых реакторов, к привычным условиям подводной работы добавилась еще одна: температура.
Вода с реактора возвращалась горячей настолько, что за несколько сезонов озеро совершенно изменилось. Вода в озере не замерзала даже в самые суровые зимы. Здесь всегда парило, и царил иней, создавая совершенно невероятные узоры. По берегам таились лисы, поджидая уток и гусей, которые во множестве тянулись к теплой воде.У самого водозабора она становилась невыносимо горячей. Бывший водолаз А.А. Горбачев рассказывал, что допуск работы водолазов под водой был всего лишь один час в специальных термозащитных костюмах. «Однажды наш верный друг пес, овчарка, который постоянно сопровождал нас, прыгнул с водолазного бота на стоящий рядом понтон со щебнем, поскользнулся и сорвался с обледенелого понтона в воду. Когда через несколько минут его подняли, он был мертв. Сварился, бедный пес... И тогда многие подумали: «А что, если кто-то из нас случайно сорвется?..»
Сегодня этого уже нет. После остановки уран-графитовых реакторов, сброс горячей воды прекратился, и озеро начало замерзать. Утки и гуси теперь здесь не зимуют, но очень быстро начала размножаться и расти рыба, достигая порой гигантских размеров.
Впрочем, такие рассказы бытуют в этих краях повсеместно, став своего рода «издержками» реакторного производства…
Полученный на реакторе плутоний являлся лишь полуфабрикатом – над ним еще предстояло работать, колдовать. Плутоний должен был пройти капитальную очистку: до спектрально чистого состояния. В промышленных масштабах такую работу никто не проводил, был лишь лабораторный опыт в пробирках на миллиграммовых количествах материала.Радиохимический завод – объект «Б» - оказался, пожалуй, многострадальным на переделки. Спроектированный по принципам общей химической технологии, он имел ряд конструкционных недоработок. Изменения в чертежи вносились с самого начала строительства – с 1 декабря 1946 года – прямо по ходу работ. Более того, приходилось переделывать уже построенное. Рассказывают, что на протяжении всего строительства на площадке стоял невообразимый шум от отбойных молотков – дробили не только породу, но и уже забетонированные участки в связи с новыми чертежами.
Бетон здесь был везде. Сам завод представлял собой более ста замкнутых забетонированных помещений – каньонов, как их здесь называли. Так что «посторонним» элементам Периодической системы вход был запрещен...
Завод «Б» был сплошь заизолирован. Все стены и полы в производственных помещениях были покрыты слоем битумной мастики, потолки на три раза прокрашены смесью битума с бензином. На строительство свезли все имевшиеся у комбината котлы, которые топились дровами – битум в них разогревался шесть часов подряд. Затем горячую мастику вручную наносили на стены.
«Как муравьи, во всех направлениях сновали строительные рабочие, оголенные до пояса и коричневые от загара, – писали в воспоминаниях ветераны «Маяка». – Одни перемешивали горячий битум, разливали его по бадьям, другие разносили по назначению. Эти рабочие очень напоминали фантастических чертей из ада, готовящих смолу для грешников. К тому же на головах у них были платки, завязанные в узлы по углам, и эти узлы торчали, как рога».
Эта «адская» работа – не аллегория: бетонирование завода унесло одну жизнь, многие рабочие получили ожоги. Не обошлось без трагедии и на возведении 150-метровой бетонной трубы: во время аварии строительного шахтного тепляка на самом верху сорвался один рабочий…
Последний завод «В», завершающий цикл получения оружейного плутония, решили поначалу не строить, а разместить в бывших бараках и складах боеприпасов военно-морского флота. С ними тоже выйдет своя примечательная история.
Главная задача, поставленная перед строителями, – идеальная отделка. Стены и потолки внутри должны быть зеркально гладкими, чтобы даже мельчайшие частицы не оставались на поверхности. А на внешнюю «неказистость» можно было не обращать внимания. Кстати, руководитель строительства А.С. Мухин вспоминал, как к нему подошел академик А.А. Бочвар и сказал: – Молодой человек, вы когда-нибудь видели отделку бывших купеческих особняков в Москве? Так вот, здесь требуется именно такое качество!..
В феврале 1949 года в преображенный склад с радиохимического завода поступит концентрат плутония для окончательной доводки.
Ветеран войны, участник обороны Ленинграда, Михаил Васильевич Гладышев, будущий директор радиохимического завода, отрабатывавший технологии очистки еще в лаборатории в Москве, вспоминал, что зима 1948-49 годов была самой сложной в истории объекта «Б». 22 декабря поступила первая продукция с атомного реактора, в торжественной обстановке пустили завод – поместили неочищенный плутоний в специальные растворы.Потом началось: то во время водной обкатки не так был подан воздух, то в полученном растворе не оказалось плутония, который попросту осел на трубках сосудов, то раствор, поднимаясь по трубам с этажа на этаж, мог проявиться в самом неподходящем месте, то еще возникала какая-либо напасть. И все это при ионизирующем излучении.
Не помогало и то, что некоторые аппараты футеровались золотом, серебром или платиной – из-за негерметичности оборудования и недостаточной очистки плутония продукция шла с повышенным радиоактивным фоном. Да и сам Михаил Васильевич, вспоминал, что им приходилось в отдельном «каньоне» выскабливать плутоний с фильтра обыкновенной ложкой – и это одно из самых токсичных веществ в мире!..
Лия Павловна Сохина, одна из первых отрабатывавшая технологию очистки плутония, справедливо замечала, что именно на химиках (а в основном это были женщины) лежала самая неблагодарная и «грязная» работа. «Казалось бы, ученые-радиохимики должны были догадаться, сообразить, как будет все на заводе, но и они познали беду лишь потом, когда начали работать, – добавляет М.В. Гладышев. – Ведущие специалисты, доктора наук, академики постоянно были на объекте, но и они недооценивали все коварство радиохимической технологии.
В итоге тот же Борис Александрович Никитин, руководитель всей пусковой бригады, член-корреспондент Академии наук, автор данной технологии – сам оказался жертвой радиохимии и умер вскоре после пуска объекта.
Александр Петрович Ратнер, любимый ученик основоположника отечественной радиохимии академика В. Г. Хлопина и первый научный руководитель завода следил за технологией не только со щита, а сам лез в «каньон» – смотрел, щупал, нюхал. И всегда – без средств защиты, в одном халате, в личной одежде. Он умрет через три года после пуска завода…
Все подчинено одной цели. В марте 1949 года был получен металлический плутоний.
Ветеран-атомщик А.Г. Самойлов вспоминал: «Прессование было поручено произвести мне. Народу в цехе было мало, физики у пресса проставили свои приборы, а сами удалились, остались только ответственные за эти работы. Я взялся за рычаг гидравлического пресса… У всех в это время было гнетущее состояние… Думали: не ошиблись ли физики, учли ли все факторы, влияющие на увеличение массы, не произойдет ли ядерный взрыв во время горячего прессования. Наступила тишина. И когда прессование было благополучно закончено, а нагревательная масса отключена, все радостно зашевелились, засуетились. Собралось начальство. Изделие было извлечено из пресс-формы, выглядело оно блестящим…»
Кстати, маленький шарик в 8,5 граммов И. Сталину никто не показывал – это одна из легенд атомного проекта. Но именно этот шарик обеспечил ядерное равновесие сил двух сверхдержавам и констатировал факт, что Озерск свою первоначальную стратегическую задачу выполнил. Теперь можно было заняться городом…
Источник: Лютов, В. Несекретная история Озёрска: Ч.3 // Провинциальные тетради Вячеслава Лютова. – Режим доступа: http://lyutov70.livejournal.com/53934.html