Академик Ангелина Гуськова создала основы лечения лучевой болезни и отвечала за лечение пострадавших во время аварии на Чернобыльской АЭС.

       Несмотря на свои 86 лет, Ангелина Константиновна ежедневно ходит на работу – в Федеральный медицинский биофизический центр им. А.И. Бурназяна. Она оставила молодым должность заведующей клиники и занимается консультационной работой. Хотя иногда её все равно просят осмотреть сложных больных. Ещё Ангелина Константиновна является членом экспертного совета по признанию связи заболеваний с воздействием радиации и курирует несколько диссертаций. Несколько лет назад её наградили редкой и очень почетной медалью Зиверта «За защиту от излучения» – такой чести в нашей стране пока не удостаивался никто. Всё, что ей удалось скопить за всю жизнь, – это большая библиотека, в которой хранится немало редких изданий.

       Её вкусы и ценности далеки от мещанских: она не любит дач, ей безразличен материальный достаток. У нее не сложилось с семьей и детьми, но она никогда не чувствовала себя ущербной. «Несчастный был бы муж, имеющий жену с таким укладом жизни и работы, – полушутя говорит она. – А детей, образно говоря, у меня много. Дети моих друзей всегда остаются для меня близкими. Они со мной заботливы, нежны, всегда разделяют счастливые и тяжелые события моей жизни».

       Ангелина Константиновна родилась в Красноярске в 1924 году, а через два года семья переехала в Нижний Тагил. Отец был заслуженным врачом республики, участвовал в Первой мировой, Финской и Великой Отечественной войнах. Дед служил фельдшером на русско-турецкой войне, умер от тифа, заразившись от пациента. Прадед участвовал в русско-турецкой войне в качестве медбрата. Врачебную этику маленькая Ангелина познавала с детства.

       «Папа много рассказывал про бомбежки поездов, отмеченные санитарными крестами и знаками, – вспоминает академик. – Медработники не прятались: нельзя бросать раненых. Папе повезло, он вернулся домой живым, воспитал двух дочек, меня и младшую сестру. Сестра тоже занимается наукой, но историей. Она мыслит шире, для нее нынешние события – ерунда. А я по складу характера более, что ли, житейская».

       Бабушка Ангелины Гуськовой окончила церковно-приходскую школу и, чтобы дать всем своим детям образование, переехала в Екатеринбург, сняла квартиру, организовала детский пансион, где обстирывала и кормила воспитанников. В доме Гуськовых всегда было много музыки, потому что мама, не имея специального образования, работала в Нижнем Тагиле пианисткой, аккомпанировала приезжим певцам и скрипачам. Ангелине передался мамин талант, радиолог до сих пор играет на фортепиано, собирает фонотеку.

       В 1941 году она поступила в Свердловский государственный медицинский институт, блестяще его окончила и осталась работать в ординатуре при вузе в Клинике нервных болезней и нейрохирургии. Клиникой тогда руководил Давид Шеффер, автор первой в России монографии о воздействии излучения на нервную систему. Ангелина Гуськова исследовала злокачественные опухоли мозга, этой темой тогда в СССР занимались всего два человека, и девушка ездила на консультации в московский НИИ им. Бурденко. Ее уникальные наработки были очень высоко оценены, и Ангелине Гуськовой предложили перейти в Институт им. Бурденко. Она отчаянно сопротивлялась, потому что не хотела уезжать с родного Урала, считая своим долгом вернуться в alma mater.

       «Я делала все, чтобы не ехать, за меня даже хлопотал секретарь уральского обкома, – вспоминает академик. – Теперь с высоты опыта я говорю молодежи: никогда не знаешь, чем обернется первое назначение». А тогда, в 1949-м, для Ангелины Гуськовой на первый взгляд все обернулось драмой. Она вернулась на Урал, но там её ждала не родная клиника, а направление на закрытый комбинат Челябинск-40 (первый комбинат атомной отрасли ПО «Маяк» в городе Озёрске Челябинской области). В Челябинске-40 молодой бунтарке пришлось пройти через испытание секретностью: она не могла видеться с родными, даже выезды для защиты диссертации сопровождались сложностями.

       Бытовые неудобства в Челябинске-40 – семь человек на четырех койках – Ангелина Гуськова восприняла стойко. Ее зарплата была ниже той, что она получала в клинике, но она только пожимала плечами: «Ничего, обойдусь как-нибудь». Ангелина Гуськова тогда боролась за другое – за новую для себя, да и всего мира, проблему организации медобслуживания персонала атомной отрасли. О лучевой болезни не было известно ничего. Медико-санитарному отделу № 71, состоявшему из молодежи, предстояло сделать научный прорыв: организовать диагностику, распознать болезнь и приступить к лечению. Отдел стал ведущим учреждением страны по теме лучевой болезни. Ситуация обострялась тем, что молодые специалисты, через руки которых прошли первые облученные, были вынуждены противостоять московским именитым ученым-теоретикам, получая резкие замечания: «Фантазии мальчиков и девочек».

       В Челябинске-40 почти у 2500 человек выявили начальные проявления лучевой болезни, у 49 из них недуг выявлен в острой форме. Ангелина Гуськова и Григорий Байсоголов сформулировали принципы классификации и лечения лучевой болезни, которые актуальны и сейчас: восстанавливать кровь, бороться с инфекциями. Их монография «Лучевая болезнь человека» была переведена на английский язык. Научные успехи молодого медико-санитарного отдела привели к тому, что в 1953 году его переименовали в филиал московского Института биофизики.

       В работе отдела № 71 живое участие принимал Игорь Курчатов, с которым Ангелина Гуськова подружилась на всю жизнь. В 2004 году в своих воспоминаниях она напишет: «Это позднее появились журналистские измышления о трагическом воспоминании И.В. (Игоря Курчатова. – Прим. авт.) о сути работы по созданию атомного оружия, уже в процессе ее выполнения якобы породившей постоянный душевный кризис у ее участников. Многие говорят и о работе «под страхом», по принуждению <...>. Нет, я запомнила И.В. и его соратников безмерно уставшими, взволнованными, но счастливыми и гордыми. Конечно, они задумывались о разрушительной силе созданного ими изделия, <...> но тут же были готовы вернуться к этой работе».

       Положение людей на первом в СССР комбинате по наработке плутония было тяжелым. Опытно-промышленный комплекс по наработке плутония в первый год располагался в бараке, продукт разливался и переносился вручную в платиновые стаканы в воронках из золота. Общая техника безопасности была далека от современной. Первым пострадавшим стал солдат срочной службы, который нес вахту под действием опасных гамма-полей, берег плутоний. В то время люди не боялись радиации, ведь первые симптомы поражения вполне привычные: тошнит, болит голова.

       «Даже разговоров на эту тему не было, – говорит Ангелина Константиновна. – Во всех документах диагноз "лучевая болезнь" подменялся астеновегетативным синдромом. Ни пациенты, ни мы не испытывали растерянности. Первые пять лет мы наблюдали все основные типы радиационных аварий, включая "маленький Чернобыль". Лечили по аналогии с заболеваниями крови». Сложнее было объяснить человеку, что ему вредно дальше работать здесь, на высоко оплачиваемом месте с «непыльным» графиком.

       По официальной статистике, всего в РФ за все время зарегистрировано 355 радиационных аварий и инцидентов, при которых лучевая болезнь развилась у 757 человек. Среди них особенное место в списке чрезвычайных происшествий занимают аварии 1957 года на Урале и в 1986-го – на ЧАЭС. Большинство больных полностью излечиваются. За все время существования атомной отрасли в нашей стране от лучевой болезни умер 71 человек.

       В 1951 году произошла катастрофа, «маленький Чернобыль» – радионуклиды попали в сточную канаву. В опасном месте, вне территории комбината, копала траншею группа заключенных из 14 человек, когда никто еще не знал о случившемся. Из 14 заболели четверо, у троих развилась болезнь, один из них погиб. Канаву закрыли, поставили памятник, сейчас там уже «чистое» место.

       Через 6 лет, в 1957 году, случилась крупная авария, так называемый Восточно-Уральский радиоактивный след. Произошла утечка, радиоактивные вещества от ПО «Маяк» «сигарой» протянулись через огромную территорию с населением в 270 тысяч человек. Ответственность за ликвидацию последствий взял на себя молодой состав Челябинска-40, вычислив самую опасную точку для эвакуации. В итоге не пострадал ни один житель, последствия минимизировали. «Мы ходили по домам, было очень трудно объяснить бедному населению, что нужно выбросить последнее цинковое ведро, снять последнюю одежду, оставить корову и обживаться на новом месте», – рассказывает Ангелина Гуськова. «Мы с Григорием Байсоголовым сидели у постелей больных, не различая ни дня, ни ночи, – вспоминает она. – Я осталась, а он сказал: «Пойду, хоть часок-два посплю». Я смотрела в окно, как он, шатаясь, идет к дому, и боялась, не свалился бы по дороге».

       Все эти годы Ангелина Константиновна и ее коллеги жили в состоянии напряженного научного конфликта с консервативным ученым сообществом. Но в 1957 году Игорь Курчатов волевым решением перевел доктора наук Ангелину Гуськову в столичный Институт биофизики. Её встретили неприязненно. «Из истории болезни могли просто вырвать лист с моей консультацией из-за неприятия моей позиции, – рассказывает академик. – Допустим, я настаивала на ампутации конечности, ее ампутировали, но мои рекомендации убирали».

       В 1951 году Ангелина Гуськова перешла на работу в Институт гигиены труда и профзаболеваний Академии наук СССР. Там она занималась лечением рентгенологов. Ангелина Константиновна занималась лечением рентгенологов. Тогда считалось, что у них просто страдает нервная система, а Ангелина Константиновна настаивала на том, что у 85 процентов из них происходят изменения в крови из-за облучения. Особенно у тех людей, которые начинали работать в 30–40-е годы. «Мы выяснили, как у рентгенологов формируется доза, – говорит ученый, – ведь многие сидят за плохо защищенными столиками. А еще помню одного молодого человека, который погиб от радиевой болезни. Он в шутку красил радиевым веществом себе губы, нос и пальцы, чтобы попугать девчонок».

       В 60-е годы аппаратура сменилась, и первые трагические ошибки ушли в прошлое. В 1974 году она вернулась в Институт биофизики.

       Жилка первопроходца не дала Ангелине Константиновне смириться с непростым положением в институте. Совместно с Леонидом Ильиным и Евгением Чазовым она написала монографию, в которой впервые в СССР в одной из глав под названием «Опасность ядерной войны» рассматривались возможные аварии реактора. Эта книга была воспринята уважительно мировой научной общественностью. Но дальнейшая работа над темой стала скандальной. Совместный с А.А. Моисеевым труд «Радиационные аварии» о возможных взрывах АЭС был воспринят как крамола и попытка посеять панику в обществе. В те годы медицинской отраслью руководил Аветик Бурназян, который очень разгневался на предложение о публикации: «Вы планируете эти аварии!» Только через несколько лет, в 1971 году, Ангелине Гуськовой разрешили сделать на эту тему небольшой доклад на конференции в Димитровграде Ульяновской области. Но книга всё-таки вышла небольшим тиражом, для специалистов, и, когда произошла авария на Чернобыльской АЭС, оказалось, что другой специальной литературы нет. «Над нами грустно шутили, что это мы написали сценарий чернобыльской аварии, потому что все основное совпадало», – говорит Ангелина Гуськова.

       26 апреля 1986 года в 2 часа ночи Ангелине Гуськовой позвонили из чернобыльской медсанчасти: подозрение на аварию. Она руководила в эти годы клиникой при Институте биофизики и возглавила организацию лечения людей, пострадавших на ЧАЭС. Говорили «подозрение», потому что тогда еще не был понятен весь масштаб случившегося, но к 6 утра в санчасть уже было доставлено больше 100 пациентов с характерными симптомами. Ангелина Константиновна в клинике при своем институте срочно готовит в Москве палаты на 150–200 человек.

       В первые же сутки на место происшествия вылетела аварийная бригада во главе с Г.Д. Селидовкиным, которая отправила людей в Москву двумя самолетами, у 134 человек болезнь протекала в острой форме. Врачи работали по 18 часов. Не удалось спасти 28 человек. Родственники погибших до сих пор помнят это отношение медперсонала. «Однажды я приехала в Чернобыль, меня там разыскал сын погибшего, – говорит Ангелина Константиновна. – Приходил поблагодарить. Все понимали, что мы выложились до предела». Организацию медпомощи пострадавшим в Чернобыле очень высоко оценило мировое сообщество, но до сих пор академик Гуськова анализирует, все ли было сделано.

       Ангелине Константиновне приходилось не только заниматься медициной, но и общаться с большим количеством инспекций, комиссий, чиновников – по делу и без дела. Бывали и курьезные ситуации. «Мы получили огромную посылку от пожарных Голландии – целую машину разнообразных сыров, – говорит радиолог. – Но спецслужбы забрали ее, так этот сыр и остался теплым воспоминанием о хорошем, человечном жесте». Приходило много писем от сочувствующих. Были и забавные инициативы, например: «Я перенес ожог и думаю, мой спинной мозг имеет полезные защитные свойства. Если нужно, возьмите мой мозг для пересадки». Но добровольцев практически не принимали, государство бросило в зону бедствия все необходимое. Люди проявляли чудеса смелости, самоотдачи и находчивости.

       «Однажды в клинику пришел начальник из министерства и сел в президиум на нашей утренней летучке, – вспоминает Ангелина Гуськова. – Я не успела даже его представить, как он тут же начал сам: "Что у вас тут за безобразие, и врачи, и санитарки ходят в одинаковых нелепых халатах, без всяких различий!" А мы по нормам были вынуждены постоянно халаты менять из-за загрязнений, уже просто не смотрели, какие надевали. И тут голос из зала: "Ангелина Константиновна, это что за дурак такой?" Я спохватываюсь и представляю: замминистра такой-то...».

       Изучать медицинские последствия аварии в Чернобыль прилетел знаменитый американский врач Фред Меттлер, с которым Ангелина Гуськова была дружна. «Он на 2 миллиона долларов привез разных инструментов, реактивов, аппаратов, которые потом оставил нашей стране, – вспоминает она. – Принимал участие в обследовании наших детей. Он не испытывал к нашим условиям никакого пренебрежения, ходил, извините, в наши полевые туалеты, проявил полное внимание к сути дела. И написал очень хороший отчет, который не имел у нас успеха. В нем говорилось, что у нас очень плохо обстоит дело со здоровьем, но это связано не с облучением, а с сельским здравоохранением. Фред Меттлер сейчас руководитель делегации США в научном комитете по действию атомной радиации, поддерживает нас. Помню, в качестве доказательства, что Киев не заражен радиацией, он приезжал туда со своими детьми».

       Атомная отрасль сильно политизирована, и такое событие, как авария на ЧАЭС, стало поводом для замораживания большинства проектов. Представителей атомного сообщества только ленивый не поливал грязью в прессе. «Я разговаривала с Евгением Адамовым, – вспоминает Ангелина Гуськова. – Считаю его одним из самых ярких, технически образованных министров атомной промышленности, которые у нас были. Он хорошо выступал на "Радио Свобода", но отказался от телеинтервью Светлане Сорокиной, потому что его хотели выпустить дуэтом с экологом Алексеем Яблоковым. Адамов счел это ниже своего достоинства. Я была уверена, что говорить было надо, чтобы освобождать людей от фобий, гипноза и страха».

       Прошло много лет. Ангелина Гуськова исследовала три поколения работников атомной отрасли. Влияния радиации на здоровье будущих поколений не нашла, как и все мировые специалисты.

       Ангелина Константиновна Гуськова стояла у истоков радиологии. В те годы в эту сферу были вовлечены лучшие умы эпохи, со многими из них академик дружила. И эту возможность она считает самым большим подарком судьбы. Краткие воспоминания о великих людях, с которыми ей довелось общаться, Ангелина Константиновна поместила в 200-страничную книгу «Атомная отрасль глазами врача». В ней она рисует портреты людей такими, какими они ей запомнились.

       «Один раз на приеме в доме И.В., – пишет она, – я увидела незнакомого человека мрачновато-молчаливого вида с короткой, точно нелегко поворачивающейся шеей, как бы отдаленного от остальных чем-то своим, особым. И.В. подошел ко мне сзади и спросил: "Как вам нравится этот человек?" Я ответила: "Совсем не нравится". И.В. засмеялся: "Ну и напрасно – скоро все забудут меня и будут говорить только о нем". Это был С.П. Королев».

       Или вот воспоминания о Ефиме Славском, министре среднего машиностроения СССР: «В его прошлом – и батрачество (у помещика!), и сабельный поход по Ставрополью и Крыму в составе Конармии, о чем он так колоритно рассказывал мне. <...> От моей сестры – историка – через меня он узнал о прочности уральского железа, покрывавшего своды Вестминстерского аббатства в Великобритании, об уральской меди в статуе Свободы в США. Важно это было и нужно Е.П. в его любви к "великой державе" и гордости за нее. Наверное, так можно любить только то, во что вложена частичка души и сердца, чему отдана жизнь».

       А в память о сэре Эдварде Почине, авторитетном английском радиологе, у Ангелины Гуськовой хранится дома маленький сувенир. Однажды, после приема в Королевском обществе, сэр Эдвард Почин предложил Ангелине Гуськовой вызвать такси. «А мне очень хотелось проехаться на втором этаже лондонского автобуса, – вспоминает академик. – Сэр Эдвард посмеялся, это считалось неприличным, потому что там обычно парочки целуются. "Но ради вас, – сказал он, – поедем на втором этаже!" И в память о том легкомысленном путешествии двух пожилых людей он потом подарил мне маленький автобус».

       Стены кабинета Ангелины Гуськовой увешаны фотографиями. Игорь Курчатов, Анатолий Александров, Август Летавет, Глеб Франк, Виталий Гинзбург, Жаме, Почин, Тейлор... При каждом удобном случае она старается привозить в клинику фото кого-нибудь из «иконостаса», чтобы знакомить с молодежью. Она считает, что это такое богатство, которым она не имеет права не делиться с окружающими.

       Ангелина Константиновна объездила весь мир в составе официальных делегаций. Она очень рано стала главным радиологом Второго управления Министерства здравоохранения, ведавшего гражданской обороной, в том числе по радиационной линии. Ангелина Гуськова входила в команду наших лучших врачей наряду с хирургами Виктором Поляковым, Александром Вишневским.

       В 1967 году ее выдвинули в качестве эксперта сначала советской, а потом и российской делегации в Научный комитет по действию атомной радиации. В одной из командировок в Вену радиолог застала открытую встречу Леонида Брежнева с американским президентом Ричардом Никсоном. «Встреча проходила на площади, – вспоминает врач. – Толпа была доброжелательной, американский президент – предупредительным, Брежнев – очень плох. Мне было больно, я страдала за него. Не стыдилась – чего врачу стыдиться за больного. Но его не должны были отпускать».

       Ангелина Константиновна освоила Интернет и живо следит за развитием современной науки. Сожалеет, что в перспективной сфере нанотехнологий сейчас не аккумулируются лучшие философы и технические специалисты – «отраслью руководят менеджеры».

       На прощание академик дарит мне свою книгу. Эпиграфом к ней стоит стихотворение Николая Тихонова:

Источник: Прилепина, О. Врач по имени Ангелина / О. Прилепина // Русский мир. – 2010. – сентябрь. – Режим доступа: https://rusmir.media/2010/09/01/vrach