Из личного дела:
Ф.И.О. - Семенов Николай Анатольевич
Год рождения - 1918
Образование - высшее, в 1939 году окончил Уральский индустриальный институт

       Сведения о работе на химкомбинате "Маяк" и в МСМ:
1948 год - дежурный инженер-электрик, заместитель начальника смены службы управления реактором
1949 год - начальник смены реактора
1950 год - главный инженер реактора
1952 год - директор реактора
1952-57 гг.- заместитель главного инженера комбината по реакторам
1958 год - главный инженер комбината
1960 год - директор комбината
1971 год - заместитель министра Министерства среднего машиностроения
Умер в 1982 году

       Награды и почетные звания:
Герой Социалистического Труда,
два ордена Ленина,
орден Октябрьской Революции,
три ордена Трудового Красного Знамени,
ордена Отечественной войны II степени и Красной Звезды,
лауреат Ленинской премии,
дважды лауреат Государственной премии СССР.
Избирался депутатом Верховного Совета РСФСР, делегатом XXII съезда КПСС, членом обкома партии.

       Как видим, Николай Анатольевич занимал на комбинате много должностей, но прежде всего он запомнился городу как очень сильный директор. "Если Ермолаев был лучшим нашим мэром, то Семенов - лучшим директором комбината", - эти слова я слышал неоднократно. Даже Иван Алексеевич Терновский, который вряд ли кого во всем городе держал за эталон, и тот относился к Семенову с величайшим уважением. "Если хочешь узнать, как надо работать, - говорил он, - пойди и посмотри, как работает Семенов". Для Терновского Николай Анатольевич был образцом руководителя.

       Признаться, такие оценки меня несколько озадачили, поскольку и до Семенова у руля химкомбината слабых руководителей не было. Напротив, что ни директор или главный инженер, то - личность. Достаточно назвать Б.Г. Музрукова и Е.П. Славского - их имена вошли в историю. Однако того же Славского, несмотря на всю мощь его организаторского и инженерного таланта, многие характеризуют намного сдержаннее. По той причине, что Ефим Павлович был чрезвычайно груб с подчиненными. Его переходившая в самодурство грубость тоже вошла в историю. Имя же Семенова сохранилось в удивительной чистоте: кого ни расспрашивал - хоть бы один заслуживающий внима-ния негативный отзыв. Это первое, что я хотел бы отметить, приступая к рассказу о Николае Анатольевиче.

       Второе - обширность списка его наград. Большее число регалий имел разве что Ефим Павлович. И третье - на редкость стремительный рост по службе. В августе 1948 года еще только приехал в город и был назначен рядовым инженером, а в марте 1960-го - уже директор предприятия. Длиннейшее восхождение совершено всего за одиннадцать с половиною лет. Даже по тем временам, когда быстрое продвижение по работе наблюдалось весьма часто (все были молодые), это, пожалуй, рекорд.

       Естественно, захотелось узнать об этом человеке как можно больше. К счастью, тех, кто знал Семенова и работал с ним бок о бок, в городе еще довольно много.

       В.И. Шевченко: "Сначала Николая Анатольевича назначили на 27-й завод. Там была небольшая угольная электростанция (как сейчас помню: с генераторами фирмы "Сименс"), и эта электростанция, пока не построили Аргаяшскую ТЭЦ, снабжала комбинат электричеством. Однажды во время обхода промплощадки Николая Анатольевича увидел Славский: "А, Толя, здравствуй. Ты чего тут делаешь?" - "Да вот, дежурным инженером работаю". - "Завтра же бросай это и переходи на объект "А".

       Оказывается, они были знакомы еще с тех времен, когда Семенов, вернувшись с фронта, устроился в "Свердловэнерго", на Красногорскую ТЭЦ. "Это я вытащил его из Каменск-Уральского, - гордился впоследствии Ефим Павлович. - Я присмотрел его там и дал указание завербовать". Так, благодаря встрече со Славским, Семенов из электриков попал в реакторщики, и его послужной список запестрел записями о повышениях.

       Чем он выделялся среди других? Чем объясняется его замечательная карьера? (Употреблю это слово, хотя чисто карьерные соображения Семенова вряд ли занимали: по натуре своей он был в первую очередь работник). Борис Васильевич Брохович считает, что Николай Анатольевич пошел вверх прежде всего как администратор. "Он знающий технолог, но больше все-таки администратор".

       "Не знаю, не знаю, - с сомнением покачал головой Виктор Иванович Подольский. - Конечно, были у нас директора, которые достаточно хорошо знали всего-навсего один из всех заводов. А Семенов - черта с два! Он все освоил. Его уважали и на реакторном, и на 25-м, и на 20-м заводах. Я не могу согласиться с мнением Бориса Васильевича. Николай Анатольевич был очень сильным инженером".

       То же самое говорит Петр Иванович Трякин: "Многие ведь как: изучили свои прямые обя-занности, свой угол работы - и конец. Остальное их не интересует. У Семенова подход совсем другой: ему обязательно надо изучить производство в полном объеме, вплоть до деталей. И пока не разберется - не успокоится. Поэтому к нему часто обращались не столько как к администратору, сколько как к инженеру.

       Был такой случай. Утро. Я захожу к Николаю Анатольевичу в кабинет (он был уже директором комбината), и как раз в это время ему с 37-го завода докладывают, что в "пауке" появился какой-то непонятный шум. ("Паук" - это место под реактором, где переплетается множество различного назначения трубопроводов. Отсюда и название. - Б.Ч.) "Понял, - говорит Николай Анатольевич. - Пока ничего не предпринимайте, я сейчас приеду".- "Можно, - спрашиваю, - и я с вами?"- "Поехали!"

       Приезжаем, Семенов переодевается и сразу к этому "пауку". Пролез (а дверь узенькая) и стал внимательно вслушиваться. Вместе с ним решил послушать и я. Стою, вдруг чувствую- меня кто-то дергает за комбинезон. Оборачиваюсь - директор завода Аникин. "Петр Иванович, - шепчет, - ну зачем ты сюда залез? Дозу схватишь, будь здоров, а понять все равно ничего не поймешь. Чтобы уловить новый звук, надо хорошо знать старые". Семенов эти звуки знал лучше, чем кто-либо другой, потому его и пригласили. "Он вообще изучил реактор наизусть, - не раз слышал я. - Ему можно было среди ночи позвонить, и он тут же скажет, что надо делать. Кроме Семенова так же хорошо знал реактор, пожалуй, только Жаров".

       "Но ведь Николай Анатольевич - электрик, а его направили на огромные котлы", - удивился я, когда Василий Иванович рассказал мне о встрече Семенова и Славского и о быстром решении последнего: "Бросай все - и завтра же на объект "А". "Тут все проходили переподготовку, - стал объяснять Василий Иванович, - потому что реакторщиков ни один институт не выпускал. Пришлось готовить их из механиков, физиков, электриков. Электрики, кстати, поскольку управление реактором основано прежде всего на электроприводе, подходили для этого дела лучше других. Осваивали курс ядерной физики, конструктивное устройство, и получались хорошие специалисты".

       Но одно дело - постичь в полном объеме реакторное производство, и совсем другое - весь комбинат. Это еще несколько сложнейших и совершенно разных технологий. Помимо физики, еще химия и металлургия. Однако, как утверждают В.И. Подольский, П.И. Трякин и Ю.Ф. Носач, Николай Анатольевич, став главным инженером, достаточно глубоко изучил и другие заводы (его уважали и на 25-м, и на 20-м заводах). В этом отношении мне показались чрезвычайно интересными и поучительными сами методы его работы.

       Ю.Ф.Носач: "Если Семенов ставил перед собой цель как следует ознакомиться с той или иной технологической цепочкой, он действовал так: приезжал по окончании рабочего дня на производство (предварительно звонил и просил нужных ему специалистов задержаться), брал документы и внимательно-внимательно изучал их; вопросов не задавал, по цеху не ходил, только вчитывался в описания, инструкции и схемы, то одну схему попросит, то другую. Почитал часа полтора-два, уехал, на следующий день приезжает снова, и так до тех пор, пока не разберется основательно. Изучал по документам - в этом суть, а не совершал по заводам кратковременные экскурсии. Потому-то, будучи по образованию электриком, а по опыту работы преимущественно физиком, Николай Анатольевич неоднократно принимал очень важные и ответственные решения по химическому переделу.

       Мне лично особенно запомнились драматические события, связанные с "потерями" плутония. В одно время они достигли таких величин, что нашими предприятиями, в частности, Томским комбинатом, занялись КГБ и прокуратура. Томичи, когда их начали вызывать на допросы, переволновавшись, не придумали ничего лучшего, как признать потери де-факто. "Да, - сказали они, - процент извлечения металла из растворов низкий (ниже, чем должен быть), но почему он низкий, мы объяснить не можем". То есть признались в своем технологическом бессилии. Мы же ничего признавать не стали. Решили сначала тщательно исследовать возможные каналы потерь. И пропавший было плутоний нашелся: частью его извлекли из отходов, а частью -из твердых осадков, образовавшихся на стенках аппаратов".

        "А в чем тут состояла роль Семенова?" - спрашиваю я Юрия Федоровича. "Это он принял решение взяться за отходы, хотя были люди, которые подталкивали его без толку нервы не мотать, а по примеру томичей официально продекларировать потери. Но Николай Анатольевич, что делает честь его уму и профессиональной интуиции, этих людей не послушал. Он пошел другим путем: для изучения проблемы командировал в Томск своих специалистов (ездили я и Лия Павловна Сохина). Ситуация, кстати, оказалась схожей с нашей. Вернувшись, мы доложили о результатах поездки лично Семенову. Он нас обо всем подробно расспросил, а потом собрал совещание и дал указание срочно создавать установки по переработке отходов. Одновременно принимались активные меры по улучшению технологического процесса.

       Прошло какое-то время, и коэффициент извлечения пошел вверх. С "фантастическими потерями" было покончено. Поведение Николая Анатольевича в этой ситуации произвело на меня очень сильное впечатление, и я в своей жизни не раз пользовался его приемом: какая бы сложная и запутанная ситуация ни возникала, не надо сразу кричать: "Караул!" (еще неизвестно, бросятся ли тебя спасать), а надо как можно активнее действовать, чтобы выйти из критического положения самостоятельно. Я считаю его талантливым инженером. Не химику принять такое решение - это говорит о многом".

       Так что вывод, будто Семенов пошел вверх главным образом как администратор, подвергается большому сомнению. Прежде всего, как считает Ю.Ф. Носач, он - крупный инженер. Того же мнения и П.И. Трякин: "Николай Анатольевич обладал глубокими познаниями и в реакторном, и в радиохимическом, и в химико-металлургическом производстве. Это и было причиной его быстрого роста". И еще один аргумент: в 1959 году Семенова приглашали заведовать кафедрой в Уральский политехнический институт, надо полагать, не в качестве администратора. В то же время никто не отрицает, что и администратором Николай Анатольевич был превосходным. Слушаешь рассказы о нем и словно бы курс специальный проходишь под названием "Наука управлять".

       По общему мнению, самой замечательной чертой его стиля работы было умение, а по определению М.В. Гладышева - дарование слушать и располагать к себе людей. Если к нему пришли на прием или он проводит совещание, он ни за что не прервет человека на полуслове. Нравится ему речь или не нравится, он все равно каждому даст высказаться полностью. И пока человек говорит, он мысленно прикидывает, что верно, а что нет. А потом спокойно, никого не обижая, подведет итог разговора. Очень кратко и очень веско. Каждое слово на своем месте. Мало кто умел так слушать и так говорить, как Николай Анатольевич. Разве что Музруков.

       Н.А. Кошурникова: "Слушать он умел замечательно. Ни одной дельной мысли не пропустит. Заключения типа: "Согласен. Пожалуй, так и сделаем", - звучали на его совещаниях нередко. Но чаще он принимал решения совсем не те, что предлагались. Вот собрались люди, высказываются, звучат различные точки зрения. Николай Анатольевич почти все время молчит. Он только слушает и направляет разговор в нужное русло. Потом же встает: "Все ясно. Спасибо. Делать будем вот так-то..." - и излагает вариант, который участники совещания и не обсуждали. Вариант неожиданный и очень интересный".

       "А зачем тогда было собирать народ, - спросит читатель, - если директор все равно поступит по-своему?" Вопрос правильный. И Семенов так же считал: "Совещания надо собирать только в тех случаях, когда ты как руководитель не знаешь, какое решение принять. А если решение уже есть, совещание ни к чему". Все дело в том, что неожиданные семеновские резюме не являлись домашними заготовками - они рождались в его голове именно в ходе совещаний. Так оригинально работала его мысль: ей нужен был импульс в виде других идей и предложений, а потом она успевала и просеять все услышанное, не выбросив за борт ни зернышка рационального, и найти собственные, еще более глубокие решения. В том-то искусство проведения совещаний и состоит.

       Другой, тоже очень сильной чертой Семенова было его умение подчинять себе людей.

       П.И. Трякин: "Я более 10 лет проработал у него в заместителях, и не было случая, чтобы Николай Анатольевич вызвал меня с докладом, а я ответил: "Ax, извините, забыл". Этого Семенов не допускал, хотя ни на кого не ругался. Раньше вообще народ понимал слово. У директоров и главных инженеров не было манеры говорить: "Я вам приказываю". Все, начиная с Курчатова, употребляли вежливое: "Я вас прошу", - но для нас это звучало, как "я вам приказываю". Это была дисциплина, основанная на взаимном уважении. Мы с большим уважением относились к Николаю Анатольевичу, а он уважительно относился к нам.

       - А если человек все-таки допустил нарушение? - замечаю я.

       - Семёнов обязательно пригласит его к себе и выслушает. Пока не побеседует, приказ о взыскании не подпишет. Но побеседует очень серьезно.

       А.С.Корниенко: "Вот Толя Ж. - умница парень, специалист прекрасный, но в одно время начал увлекаться выпивкой. Даже случались на этой почве неприятные инциденты. А тогда с этим строго было: руководящий работник в вытрезвитель попал - ЧП. Семенов просит разыскать его и пригласить для разговора.

       Звоню: "Толя, с тобой Николай Анатольевич хочет поговорить".

       - Ой, Шурочка, - сразу охает он, - знала бы ты, как мне стыдно к нему идти.

       - Что ж теперь поделаешь. Согрешил - кайся. Ты же знаешь: он ругаться не будет.

       - Вот то-то и оно, что не будет. Все вежливо, культурно, а лучше бы отматерил!

       Но Николай Анатольевич голос никогда не повышал, тем более - не матерился. Славский - тот чуть что не по нему, "сразу начинал с матюка. А Семенов и Музруков грубых слов не употребляли. Сами не матерились и другим не позволяли. Если кто-то из замов во время оперативки и забудется, Семенов тут же одернет: "Вы что? Здесь же люди сидят, и не всем это нравится. Давайте разговаривать в приличном тоне". Очень интеллигентный директор был, его в управлении любили все".

       Еще один пример работы Семенова как администратора. Рассказывает бывший заместитель начальника цеха 117 (завод 20), Виктор Георгиевич Селин: "Николай Анатольевич, уже являясь директором комбината, ежемесячно проводил у нас оперативки. Ни до, ни после него наш цех такой чести не удостаивался. Сценарий оперативок обычно был такой: короткий доклад начальника ОТК о качестве выпущенной продукции, проверка выполнения ранее принятых решений и согласование очередных технических мероприятий. Как правило, эти мероприятия был серьезными, и, если что-то из намеченного оказывалось невыполненным, Николай Анатольевич тут же обращался к сидящему у телефона: "Ну-ка, соедините меня с этим артистом". При этом очень не любил, если мы, прежде чем позвонить, начинали лихорадочно листать справочник. Пришлось телефоны всех ответственных работников выучить наизусть. Набираешь номер, даешь трубку Николаю Анатольевичу, он сразу начинает с вопроса: "Вы почему не выполнили заказ для 117-го цеха? Разве вы не понимаете, что это за цех? Я прошу, чтобы больше такого не повторялось". Требовательность его к нерадивым была исключительно высокой. Один такой разговор - и больше о заказе 117-го не забывали".

       Семенов систематически бывал в цехах. Даже существовал специальный график, рассчитанный на полгода, и все знали: если на пятницу запланирован цех 117, значит именно в пятницу, ровно к назначенному часу, Семенов приедет. А не так, как стало потом: назначат встречу и забывают о ней. Начальник цеха волнуется, начинает звонить секретарю. "А он уехал на 156-й", - отвечает секретарь. - "А к нам когда приедет?" - "Не знаю, спрашивайте его самого".

       Звоним на 156-й: "Алло, у вас там главного нет?" - "Щас поищем". - "Слушайте, - в конце концов подходит к телефону главный, - я сегодня не могу". - "А когда?" - "Давайте в понедельник или во вторник".

       Так в понедельник или во вторник? Опять неясно. Семенов таким образом встречи не назначал. Он требовал строгой дисциплины, и сам был человеком дисциплинированным. Чувствовалось, что он держит в руках все нити управления предприятием".

       "Руководя комбинатом в течение 13 лет, - пишет Б.В. Брохович, - Семенов сделал исключительно много для переоснащения всех его цехов новейшим оборудованием и технологиями. Кардинально были улучшены условия труда на самых "злачных" заводах - "Б" и "В".

       Пример кардинального улучшения условий труда - строительство цеха 1-б на заводе 20. Не цех, а целое предприятие. Качественный рывок вперед абсолютно по всем показателям, особенно по чистоте воздуха. Воздух стал чище, чем в старом цехе, в тысячи раз. И построен он, по мнению Лившица и Носача, в основном благодаря Николаю Анатольевичу. Семенов его курировал, Семенов доводил до пуска.

       Пример перспективного развития комбината - начало строительства завода по переработке ОЯТ. Отношение к этому проекту было противоречивым, в том числе и в министерстве, но Семенов настаивал на строительстве и опять оказался прав. Впоследствии РТ позволили "Маяку" заработать сотни миллионов долларов.

       Пример его отношения к городу - строительство ДК им. Ленина (он был построен при Семенове), создание детских южных лагерей и баз отдыха на уральских озерах (они тоже были заложены при Семенове). Кроме того, при Семенове созданы ОНИС и комплексы подсобных сельхозпредприятий. "Я ничего нового не предпринимал, - говорит Борис Васильевич Брохович, ставший директором комбината после Николая Анатольевича. - Я только продолжил". Думаю, тут Борис Васильевич не скромничает. Семенов действительно определил пути развития предприятия и города на много лет вперед. При нем "Маяк" 20 раз подряд завоевывал первые места во всесоюзном соревновании, многие наши руководители, специалисты и рабочие получили высокие награды.

       Ю.Ф.Носач: "Системность - вот главное в стиле работы Семенова. Постоянная, глубоко продуманная система. Он и его главный инженер Александр Сергеевич Никифоров никогда не занимались мелочами и так называемыми пожарными мероприятиями. Они сумели подняться над текучкой и сосредоточить все свое внимание на перспективных вопросах, то есть на развитии и модернизации производства". Про то, что Семенов целенаправленно занимался развитием и модернизацией, мне говорили многие, но насколько в своем стремлении к новому он был глубок? На-сколько проводимые им преобразования соответствовали достигнутому на тот момент научному уровню?

       Вопрос, как мне кажется, принципиальный, потому считаю нужным далее привести слова доктора технических наук, профессора Александра Николаевича Кононова: "Встречи с Николаем Анатоль-евичем у меня всегда проходили немного напряженно, потому что я, будучи представителем науки, всегда что-то предлагал, а Николай Анатольевич, будучи производственником и, следовательно, в немалой степени консерватором, принимал мои предложения со скрипом".

       - А что у вас были за предложения? - интересуюсь я.

       - Они были направлены на то, чтобы двигаться вперед. И не маленькими шажками, а делая качественные скачки. Может, даже уходить от большой части техники, используемой на комбинате. Например, релейное оборудование заменить полупроводниковым, а потом от полупроводников перейти на микросхемы. Иначе говоря, если не в ногу идти с наукой, то, по крайней мере, не сильно отставать. Но Николай Анатольевич по своей натуре был таким человеком, которому подобного рода революции не нужны. Он старался обходиться тем, что есть. Обеспечиваем же выпуск продукции? Обеспечиваем! Ну, и слава Богу. А что касается электроники и науки, пока управляемся и без них. Нельзя сказать, что он отвергал науку. Вовсе нет. Он верил в нее и часто прибегал к помощи исследователей, но лишь в тех случаях, когда возникали какие-то конкретные проблемы.

       Далее Александр Николаевич сделал ряд оговорок. Сказал, что в принципе он понимает Николая Анатольевича и, будь на его месте, скорее всего, поступал бы точно так же, поскольку перевод всего предприятия на новую элементную базу - дело чрезвычайно дорогое и крупномасштабное; что Николай Анатольевич, без сомнения, - очень сильный руководитель и рачительный хозяин, однако окончательный вывод сделал весьма суровый: "Семенов был одним из тех столпов, с которых у нас начался застой. Он четко проводил линию на сдерживание, за многими его действиями так и слышались слова: "Не надо дальше, не надо".

       - То есть не сам по себе научно-технический прогресс его интересовал, - уточняю я для себя, - а только решение каких-то локальных задач?

       - Да-да-да. Именно так, хотя еще раз подчеркиваю: это был сильный человек, он действительно руководил предприятием, и у меня осталось к нему чрезвычайно большое уважение".

       Думаю, каждый согласится, слова сказаны серьезные: "С него начался застой". Пытаюсь выяснить, насколько они справедливы. Не преувеличил ли профессор консерватизм директора?

       Как оказалось, в своем мнении Александр Николаевич не одинок, были и другие люди, которые обвиняли Семенова в консерватизме и даже в трусости, - настолько им не нравились некоторые принимаемые им решения.

       "Только в подобных вещах надо смотреть на проблему не с одной стороны, а со всех, - высказывает свою точку зрения о политике Семенова Александр Львович Лившиц. - Взять, к при-меру, того же Терновского. Ученая голова, умнейший человек, он тоже частенько приходил к дирек-тору с различными проектами:

       - Николай Анатольевич, надо внедрить вот это. Расчеты показывают - выгодно.

       - А сколько в вашу модернизацию надо вложить? - спрашивает Семенов.

       - Столько-то, - отвечает Терновский.

       - А когда начнем получать отдачу?

       - Через два года.

       - А что будет в это время с себестоимостью по комбинату?

       Сумеем вытянуть или нет, если такие средства разом вложим в один завод? В минусе не окажемся?" Но на такие вопросы ему, как правило, ответов не давали, потому что у науки одно на уме: есть хорошая идея, надо внедрить. Семенов же думал и о многом другом. Ведь в то время директор комбината нес ответственность практически за все: за выполнение оборонного заказа и за медицину, за жилищно-коммунальное хозяйство и за строительство, за ОДДУ и за обеспечение города овощами. Все лежало на его плечах, и ему приходилось деньги считать. "Я - государственный директор, - не раз повторял Николай Анатольевич, - и должен по государственному расходовать средства".

       Да и не против прогресса он был и не против развития. Достаточно вспомнить, какие горячие споры разгорались у нас в профкоме при распределении фондов предприятия. Мы, профсоюз, естественно, выступали за всяческое увеличение расходов на социальные цели, но директор всякий раз нас останавливал. "Не будет производства, - говорил он, - не будет и денег. Через три года станет нечего делить. Поэтому давайте думать о производстве. Согласен, теплицы нам нужны. Но пока давайте построим одну (строительство теплиц тоже началось при нем, первая была площадью 1000 кв. м. - В.Ч.) и на первых порах обеспечим ранними огурцами детские садики и детскую больницу. Ранние овощи - преимущественно детям. А потом, когда заработаем деньги, построим несколько теплиц еще и направим огурцы в магазины. Мы можем построить целое тепличное хозяйство и сейчас, но нам не на что будет его содержать". Здесь Семенов был непоколебим. Пока не добьется своего по первой части фондов, то есть по средствам, направляемым на развитие производства, к другим и не приступал.

       Не скажу, что Семенов никогда не принимал неправильных решений. Случалось и такое, од-нако переубедить его и заставить отказаться от ошибочного шага нам удавалось крайне редко. Вот конкретный пример. В 1957 году мы построили профилакторий. Учреждение, без сомнения, нужное, только не совсем хорошо продуманное при строительстве. Там все сосредотачивалось в одном здании: и столовая, и 4-местные (без туалетов) палаты, и лечебный корпус. Довольно скоро стало ясно, что это очень неудобно, тесно. Вечером, когда народ приезжал с работы (сменных заездов еще не было), перед каждым кабинетом выстраивались огромные очереди. Тогда мы решили обратиться к Николаю Анатольевичу с предложением сделать к профилакторию пристройку и целиком отдать ее под водогрязелечебницу. Нарисовали эскиз, пришли к Николаю Анатольевичу, а он не подписывает. Сначала послал за визой начальника медсанотдела Мишачева, а когда виза была получена, нашел излишества в проекте.

        - Вы же просили водогрязелечебницу, - говорит.

       - Да.

       - А зачем тогда третий этаж?

       - Николай Анатольевич, ну как к трехэтажному зданию пристраивать двухэтажное? Смотреться не будет. Да и нужен нам третий этаж. Мы там еще 8 палат разместим и зал лечебной физкультуры.

       - Нет, разговор шел только о водогрязелечебнице, - и зачеркнул третий этаж.

       Так бы, наверное, двухэтажную пристройку и сделали, если бы Семенова в скором времени не забрали в Москву. Новым директором стал Брохович. А у Броховича, когда мы показали ему чертежи, реакция была совсем другая: "Кто это догадался к трёхэтажному зданию пристраивать 2-этажное?" - "Да так вышло, - мнемся. - Мы пытались убедить Николая Анатольевича, но он не согласился". - "Плохо убеждали", - и утвердил первоначальный вариант.

       Водилось такое за Семеновым: уж если он что-то решил, переубедить его было практически невозможно, особенно если это связано с финансированием.

       - А отчего в нем вдруг проявлялось такое упрямство? - спрашиваю я Александра Львовича,

       - Как сказать? Во-первых, к тому времени он уже был директором со стажем. Появилась уверенность в себе. Во-вторых, регалии: лауреат одной премии, лауреат другой премии, Герой Труда, депутат Верховного Совета - это ведь тоже оказывает влияние на человека. Казалось бы, такой пустяк, а переломить не смогли. Поэтому к разговору с ним мы всегда готовились очень тщательно. Лучше убедить сразу. Если сразу не получилось, потом намного сложнее.

       И еще одно свидетельство, которое, как мне кажется, тоже на эту тему.

       Рассказывает П.И. Трякин:

       "В марте 1961 года у нас проводилось отраслевое совещание. Приезжал первый заместитель министра Чурин. Отзаседались, другие участники совещания разъехались по домам, а Чурин решил задержаться: "Поживу еще немного здесь. Производство посмотрю, посмотрю, как вы тут выросли". День проходит, другой, я Семенову говорю: "Николай Анатольевич, надо, чтобы он поскорее уезжал". - "А что такое?" - "Так весна, дороги начали раскисать, еще немного - и мы его до аэропорта довезти не сможем". - "Правильно", - согласился Семенов и при удобном случае намекнул Александру Ивановичу о нашей проблеме. "Ну ладно, - с пониманием отнесся тот, - в таком случае завтра утром едем".

       К самолету мы его благополучно доставили, но какие меры пришлось предпри-нимать! Самому Чурину предоставили вездеход М-72 ("Победа" с двумя ведущими мостами), по дороге в Касли спрятали в лесу ЗИЛ-151, а сразу за КПП - танкетку. Это на всякий случай - мало ли что может случиться. Тогда съездить в Касли или в Кыштым было не так-то просто. Местами грязь заливала кабину. (И это 1961 год! Такое бездорожье отчасти создалось из-за позиции, которую занимали по отношению к секретному объекту генералы по режиму. "Лучше всего, - сказал один из них, - если сюда вообще не будет никаких дорог, потому что, когда есть дорога, сразу возникает вопрос: а куда она ведет?" - В.Ч.) И вот тогда Николай Анатольевич взялся за дороги, за город. Очень много при нем построили. Более 15000 строителей трудились днем и ночью. Средства на эти цели нам отпускали огромные. При желании можно было выпросить и еще. Ведь Минсредмаш находился на особом положении: мы ни в чем отказа не знали. Воспользовавшись этим особым положением, дороги можно было не только заасфальтировать, но и посеребрить, но Николай Анатольевич такие настроения не поддерживал: "Мы и так обходимся государству очень дорого, - говорил он. - Посмотри, что творится в Самаре (оказалось, что мы оба родом из Самарской области): без сапог не пройти. А мы и без того строим много. Деньги надо экономить".

       Так консерватор был Семенов или все-таки рачительный, по государственному мыслящий хозяин? Наверное, в какой-то мере и консерватор (правильно подметил Александр Николаевич: директор не консерватором быть не может, потому что с него в первую голову спрашивают план, а не науку), но на 90 процентов, как мне кажется, - все-таки хозяин. При рассмотрении большинства вопросов у него явно преобладал экономический подход. Правда, Б.В. Брохович, когда я спросил его об экономической политике Семенова, ответил так: "В те годы мы в основном занимались выполнением оборонного заказа, а не экономикой. Лаврентий Павлович четырежды приезжал к нам и ни разу не спросил, сколько мы сэкономили. Его интересовало только количество наработанного плутония и количество бомб.

       - А экономика - это так?

       - Не совсем так, но главным был оборонный заказ. Его нужно было выполнить во что бы то ни стало.

       Возможно, в первые годы работы комбината так оно и было, но во времена Семенова, судя по тому, что рассказали мне А.Л. Лившиц, В.И. Подольский, П.И. Трякин и Ю.Ф. Носач, деньги уже стали считать. "Николай Анатольевич, - говорит Юрий Федорович, - был одним из первых директоров (если не первым), которые начали заниматься экономикой. И не просто так, а понастоящему, в увязке с кадровой и производственной политикой. Экономика ведь дело сложное, многоплановое, она требует комплексного подхода. Семенов решал вопросы именно в комплексе".

       Выходит, Николай Анатольевич - не только крупный инженер и превосходный администратор, он еще и серьезный экономист. Казалось бы, вот он - окончательный ответ на вопрос, чем Семенов выделялся среди других и почему он так быстро пошел вверх. Полный набор необходимых для успешного продвижения качеств. И все-таки, как мне кажется, главное отличие Семенова от других (и, следовательно, главное объяснение его успеха) состоит не в инженерном таланте (были на комбинате инженеры и посильнее), не в административных и экономических способностях (в экономических вопросах он тоже был не самым искушенным), а в чем-то ином. В привычную схему наших характеристик ("присущи высокие деловые качества, принципиальность, инициатива, требовательность к себе и подчиненным") Семенов не укладывается. Она для него слишком проста. Потому следует более внимательно вчитаться в другие детали воспоминаний о Семенове. Вот, например, что отметил в своих дневниках Брохович: "Утром Семенов всегда брился в парикмахерской. И он не менял этого распорядка даже в дни проведения Музруковым оперативок на заводе. Так же заезжал в парикмахерскую и выходил свежевыбритым, аккуратным, солидным директором реактора. К оперативке он был готов, всегда: собран и подтянут, и отношение к Семенову было иное, чем ко мне, во всяком случае, более солидное. Среди нас он был лидером. Между нами, несмотря на товарищеские отношения, чувствовалась грань".

       Н.А. Кошурникова: "С одной стороны, он был достаточно простым, свое положение, даже став заместителем министра, не подчеркивал. С другой - держал себя так, что люди с ним соблюдали дистанцию. И это не только мое впечатление. То же самое рассказывали и те, кто был к нему гораздо ближе (прошу обратить внимание: грань существовала не только в отношениях с сослуживцами, но и с довольно близкими людьми. - В.Ч.).

       Так получилось, что я раза два отдыхала на море одновременно с его семьей. Простое совпадение. Вот придет он на пляж, ляжет, читает, и никому даже в голову не приходит лезть к нему с какими-нибудь разговорами. Другого можно отвлечь, а его - нет, хотя, если все-таки обратиться, он ни за что не выговорит, не оборвет, ответит вежливо. Тем не менее, не обращались. Он это понимал и в конце концов сам говорил: "Ну, я начитался, поговорите со мной кто-нибудь".

       Любопытная получается картина: он никого не распекал, но все боялись его ослушаться; он был прост и обаятелен, но люди держались от него на дистанции; он нигде не афишировал своего высокого положения, но его всюду выделяли среди других. Даже Ефим Павлович Славский, который без мата практически не разговаривал, к Семенову обращался в тактичной форме.

       А.Я. Аникин: "Как-то Славский взял в свою машину министра энергетики Непорожнего. Едут, и Непорожнему, который очень ревниво относился к власти и влиянию Ефима Павловича (не министерство, а государство в государстве), вздумалось по этому поводу поворчать. Славский какое-то время молчал, а потом, когда ему слушать надоело, скомандовал шоферу: "Остановись!" Тот остановился. "Выходи!" - это уже Непорожнему команда. Непорожний, разумеется, ушам свои не поверил и оторопело выкатил глаза, тогда Славский повторил: "Тебе, тебе я говорю, выходи к ... матери". Высадил министра - человека, равного себе по рангу, и уехал. С Семеновым же он ничего подобного себе не позволял. Как Николаю Анатольевичу удалось обуздать его, не знаю, но поставить на место такого зверя - это надо уметь".

       Выходит, силой характера Семенов не уступал самому Славскому. "Я вообще не представляю, - говорит дочь Семенова, Ольга Николаевна, - чтобы моего отца кто-то мог унизить или некорректно с ним обойтись. Грубого обращения с собою он не позволял никому". И это, как я понял, у него с молодости.

       Н.А.Кошурникова: "Однажды Николай Анатольевич пришел на море расстроенным. "Ну и молодежь нынче растет. Слабая какая-то", - заговорил он через некоторое время.

       - Чем слабая? - спрашиваю.

       - Не может за себя постоять. Из-за этого сына Толю пришлось из хорошего челябинского вуза перевести в город.

       - А что конкретно случилось?

       - Да шли через пустырь, и его там шпана избила. Напала и избила.

       - Так напасть-то, - возражаю, - могут на кого угодно.

       - В таких случаях надо уметь постоять за себя. Вот посмотрите, - поднимает руки, а у него на обоих боках шрамы.

       - Что это такое? - изумилась я.

       - Ножи, - спокойно ответил он.

       - Господь с вами! Вы дрались что ли?

       - Да, дрался. Но не ради потехи, конечно, а чтобы постоять за себя.

       Так что секрет семеновского умения быть лидером намного глубже. Дело не только в уровне профессиональной подготовки, а еще и в том, чему ни в одном институте не учат: в силе характера, высоком чувстве собственного достоинства, хорошей доле честолюбия, в масштабе личности. Он был рожден с несомненными способностями к власти. Значительность личности Семенова ощущалась во всем: и в манере держаться (просто, уверенно, солидно), и в умении говорить (четко, умно, грамотно). Даже в общении с такими людьми, как академики И.В. Курчатов, А.П.А лександров, А.А. Бочвар (вместе с которым Николаю Анатольевичу была присуждена Ленинская премия), Б.П. Никольский и И.В. Соколов-Петрянов, Семенов выглядел достойно. Да и честолюбие, как отмечает Нина Александровна Кошурникова, в нем тоже ощущалось: "Он был на месте как главный инженер, но это был не тот уровень. Из каждой должности он быстро вырастал". И еще одно важное наблюдение Нины Александровны: "У меня такое впечатление, что он, прежде всего - человек государственный. Что я под этим понимаю? Это когда у руководителя на первом месте только дело и ничего кроме дела. И дело свое он рассматривает как государственное. Семенов всю жизнь работал именно так".

       По-настоящему свой потенциал государственного человека Николай Анатольевич впервые проявил во время приснопамятной аварии 1957 года. Его поведение в те сентябрьские дни Борис Васильевич Брохович считает самым важным из всего, что сделал Семенов в городе: "Это была незаурядная вещь. Очень большое дело".

       Своеобразие ситуации состояло в том, что в день взрыва банки первых руководителей комбината на месте не оказалось. Директор Демьянович находился в командировке, а главный инженер Мишенков - на курорте. Тогда Николай Анатольевич, который был в ту пору всего-навсего заместителем главного инженера по реакторам, не дожидаясь никаких команд из Министерства, взял всю тяжесть принятия решений на себя. Пока прибыли на площадку Славский и Зверев (начальник Главка) пока вернулся из командировки Демьянович, основное уже было предпринято: определены практические объемы аварии, разработаны первоочередные мероприятия по ограждению загрязненных мест, начато выселение жителей из наиболее пострадавших от радиации поселков. И все это Семенов сделал без оформления решений через Москву. "Проворный, энергичный, хорошо ориентирующийся в ситуации, он, - как вспоминает Михаил Васильевич Гладышев, - успевал: всюду. Нам было дано задание, прежде всего, позаботиться о людях, чтобы не было переоблучения персонала".

       М.Н. Гарин: "На следующий день после взрыва меня как дозиметриста посадили на бампер грузовика, дали МАГ (дозиметрический прибор), и мы поехали проверять радиоактивную обстановку. Я замеряю и громким голосом докладываю показания, а мой напарник, сидящий в кабине, записывает. Через определенные промежутки времени мы с ним менялись местами: я садился в кабину, а он - на бампер. Доезжаем до поворота на 37-й завод, видим - нас догоняет на своей "Победе" Семенов. "Ну, что намеряли? - спрашивает. - Покажите-ка ваши данные". Я показал. А тут, рядом, лошади пасутся. "Сходи-ка, померь и лошадей", - говорит он. Я замерил, оказалось 5000 микрорентген в секунду. Не в час, а в секунду, от крупа лошади. Семенов покачал головой: "А теперь, - поднимается он на ступеньку грузовика, - давайте я сам немного проеду". Высадил из кабины моего напарника, и дальше мы поехали с Николаем Анатольевичем: я кричу, а он записывает.

       - А для чего ему это надо было?

       - Чтобы лично убедиться. Такое у него было правило: наиболее важное в работе проверять самому.

       Он тогда был практически никем, третьестепенным лицом на комбинате, но взял всю ответственность на себя и очень хорошо справился".

       Помимо того, что отмечено выше, здесь, я думаю, сказался еще и фронтовой опыт Николая Анатольевича. Война научила его и умению быстро оценивать обстановку, и решительности.

       После аварии Демьяновича М.А. от должности освободили. Директором вместо него назначили Г.В. Мишенкова, а главным инженером стал Семенов. На его долю во многом и выпало устранение многочисленных последствий взрыва. Он очень активно взялся за работу, но вскоре организм сделал ему первое серьезное предупреждение - случился инфаркт миокарда.

       Б.В. Брохович: "Это был первый случай среди близких людей моего поколения. Молодой, энергичный руководитель, инженер в расцвете творческих сил и в 41 год - инвалид. Такое горе. На его иждивении - жена, двое детей, теща и племянница. Сочувствовали все без исключения. Жена, Маргарита Андреевна, вкладывала всю душу в заботу о муже. Беспокоились и делали всё возможное медики, особенно профессор Г.Д. Байсоголов и врач Виктор Николаевич Дощенко".

       В.Н. Дощенко: "Инфаркт был сквозной, тяжелейший. Николая Анатольевича ожидал летальный исход, если бы к тому времени мы не получили от свердловчан и других кардиологов Союза информацию об антикоагулянтах - препаратах, замедляющих свертывание крови. Используя их, мы вылечили его за два месяца.

       - Как он вел себя во время болезни?

       - Очень волевой человек. Никаких оханий, четкое выполнение всех рекомендаций, сразу прекратил курение. Единственное, о чем попросил, - чтобы пачка сигарет лежала на тумбочке.

       - Повышенного внимания к себе не требовал? Всё-таки главный инженер, да и психологичес-кая травма сильная.

       - Нет. Он лежал в отдельной палате, но вел себя очень демократично, для своего уровня максимально скромно. Хочу отметить любопытный момент: чтобы во время реабилитации побольше двигаться и в то же время поменьше думать о болезни, он сам спроектировал, а потом своими руками склепал катер. У него не только голова, но и руки был отличные. Умел работать на станке, снимать кино и многое другое. Рукодел. В гараже у него всегда царил идеальный порядок".

       Но отчего в таком молодом возрасте и вдруг - инфаркт? По мнению врачей, в основном от больших нагрузок - психологических (завод лихорадили регулярные "козлы") и радиационных, потому что, будучи главным инженером, а затем и директором реактора, он принимал непосредственное участие не только в отработке методов, инструмента и технологии расчистки "козлов", но и в ликвидации аварий. Да и перейдя в управление комбината, стиля поведения Семенов не изменил: что бы дозиметры не показывали, если считал нужным, шел на наиболее ответственные участки сам.

       Самому участвовать в ликвидации аварий - это, разумеется, не ради бравады, это принцип. "Когда случается ЧП, - считал он, - поступать по-другому руководитель не имеет права".

       А какими еще принципами руководствовался он в своей жизни и в своей работе? Прошу своих собеседников показать это на конкретных примерах.

       В.Н. Дощенко: "65-й год. Идет секретное совещание по одному из химических цехов. Там люди вместо положенных по нормам 5 бэр получали по 15. Я коротко доложил суть дела и смотрю на Семенова.

       - Какое ваше мнение в связи с этим? - спрашивает он.

       - Надо ограничить время работ аппаратчиков с особо активными изотопами.

       - Я не могу этого сделать, - вскакивает после моих слов директор завода. - Будет сорвано выполнение плана.

       - Вы же понимаете, - спокойно, но твердо говорит Семенов, - что, помимо плана, есть еще и закон. А законы надо выполнять.

       - Тогда я закрою цех, - не унимается директор.

       - И цех закрывать не будем. Даю вам дополнительно три месяца, но чтобы через три месяца переобпучение людей прекратилось".

       Отметим: тут Семенов поставил на первое место закон.

       П.И. Трякин: "Приходит к Николаю Анатольевичу на прием сын одного нашего бывшего работника. Сын был хорошим специалистом по ремонту медицинской техники (работал по этой части в городской больнице), но после полиомиелита, который дал сильное осложнение на ноги, для него представляло большую трудность добраться до работы. А от отца ему досталась старенькая "Победа". Вот он и пришел к директору с просьбой: "Помогите, пожалуйста, отремонтировать и переоборудовать автомобиль. Я обращался в ваше автохозяйство, мне сказали, что нельзя: частников не обслуживают".

       Семенов берет трубку и звонит мне:

       - Петр Иванович, надо человеку помочь. Без машины он не работник.

       - Хорошо, Николай Анатольевич, подписывайте, я распоряжусь - его "Победу" примут.

       И он подписал, хотя, в принципе, принимать в ремонт частные автомобили нам и в самом деле запрещалось".

       А тут Семенов, напротив, нарушил установленный сверху порядок и поставил на первое место конкретную человеческую проблему.

       А.Л. Лившиц: "После аварии 57-го года выселяли деревню Югоконево. В связи с этим организовали в районе большое, с участием представителей облисполкома и химкомбината, выездное заседание. Заседали довольно долго, в полдень всех пригласили в чайную и накормили обедом. Обед был самый обычный: щи, котлета и компот, но если другие поели, вытерли губы и пошли, то Семенов вытащил из кошелька деньги и обратился к работникам чайной с вопросом: "Где рассчитаться?". Организаторы сначала не поняли, о чем он, а когда поняли, стали объяснять, что, мол, не стоит беспокоиться - за всё уже уплачено. А деньги на переселение, надо сказать, были выделены огромные. Однако Семенова такой ответ не устроил: "Я не могу обедать за счет этих средств, - заявил он. - Я в состоянии заплатить за обед сам". И это была не поза. В таких делах он действительно был очень щепетильным".

       Н.А.Кошурникова: "Став главным инженером комбината, Семенов уволил с работы свою жену, Маргариту Андреевну, очень образованную, кстати говоря, женщину. Она сидела дома. Почему? А чтобы не было никаких разговоров. Он понимал, что занимает высокий пост и что на него могут пытаться оказать влияние не только напрямую, а и через родственников. Да и много других нюансов возникает, когда в каком-то отделе сидит жена главного инженера. Чтобы этих нюансов не было, он заставил Маргариту Алексеевну сидеть дома. И так поступал не только он, так поступали и многие другие крупные руководители тех лет, в частности, Николай Яковлевич Ермолаев.

       - Они считали, что для людей их ранга должна существовать своя, особая этика?

       - Совершенно верно. Они строго следили за своими поступками. То, что позволено обычному человеку, считал Семенов, может быть не позволено ему, потому что он руководитель".

       П.И. Трякин: "Домашняя обстановка у Николая Анатольевича была самая обыкновенная. Ниче-го венского, ничего французского. И нарядами они не блистали. Одевались, как многие другие работники комбината.

       - Вы ходили друг к другу в гости?

       - Не часто, но ходили, например, на 50-летие.

       - Как они угощали?

       - По-самарски обильно, но просто. Особо изысканных блюд не помню... В основном салаты, пельмени и пироги. Маргарита Андреевна очень хорошо пекла пироги, поэтому пирогов всегда было несколько видов: "Коля любит с мясом. Коля любит сладкое". Печеное он, в самом деле любил и, если, придя в гости, замечал на столе пирожки с картошкой, всегда говорил: "А как бы к ним поближе?".

       Всё было по-русски просто. Надо отметить: Николай Анатольевич никогда не перепивал. Никогда. В жизни не видела его пьяным. Выпьет сколько надо для приличия - и всё. Из гостей всегда уходил первым".

       У больших начальников, как правило, и друзья соответствующие - тоже с положением. Представители низких сословий в друзьях у директоров не ходят. Хорошо это или плохо - обсуждать не будем, каждый волен поступать по-своему. Для меня важно лишь то, что Семенов этого правила не придерживался. Круг его друзей (кстати, очень неширокий) формировался по иным принципам, поэтому наряду с руководящими товарищами (Броховичем и Никифоровым) в него входила и мало кому известная Александра Семеновна Корниенко, рядовая сотрудница диспетчерской службы комбината. Она бывала частым гостем в доме Семеновых, а Семеновы запросто бывали у нее.

       "На 60 лет они приезжали ко мне из Москвы и привезли в подарок целый набор хохломы", - без важничанья, но не без гордости говорит Александра Семеновна и показывает расставленные тут и там другие подарки Семеновых.

       - Они специально приезжали к вам на юбилей? - спрашивал я, налегая на слова "специально" и "к вам".

       - Да, - ответила она таким тоном, как будто хотела сказать: "А что тут такого?" - Они и в больницу ко мне приходили, когда я болела, и с днями рождения обязательно поздравляли. Поначалу я, правда, стеснялась, говорила Николаю Анатольевичу, что у меня, мол, гости самые обыкновенные, но он мои сомнения и в голову не брал: "Я же не к твоим гостям на день рождения иду, я к тебе иду. Да и наговариваешь ты на своих гостей, хорошие они люди". И приходили, и мы очень хорошо праздновали. Они же были люди культурные, умели держаться просто и достойно в любой компании.

       - А как вы познакомились?

       - Совершенно случайно. Выходим как-то из заводоуправления (я тогда еще в 1-м отделе работала) с секретарем Музрукова Любовью Павловной Ларионовой. Вышли, смотрим: на крыльце стоит приятная молодая женщина. "Познакомься, - говорит Любовь Павловна, - это жена Николая Анатольевича Маргарита Андреевна. И не успела она нас представить друг другу, как Маргарита Андреевна подхватила меня под руку, начала что-то рассказывать и, в конце концов, увела к себе домой: "Пойдем, пойдем, я вас напою чаем".

       С этого дня мы и начали дружить. И дружили всю жизнь. Как родные были. Я и в Москву к ним много раз ездила. Только открываю дверь, Маргарита (Николай Анатольевич её Морей называл) кричит: "Коля, хозяюшка наша приехала". Они меня называли хозяюшкой за то, что я любила мыть и чистить серебряные с позолотой подстаканники. Им этих подстаканников надарили больше 20 штук, и вот я их зубным порошком начищу, в горку выставлю, и горка сияет, как золотая".

       Что сблизило Семеновых с простой работницей диспетчерской службы? Точно сказать не берусь, но, скорее всего - её неуемная энергия: была и комсомольской активисткой, и артисткой народного театра (Семеновы не раз смотрели спектакли с её участием, на сцене Шурочка была так же обаятельна, как и в жизни. Её увлеченность театральным искусством, видимо, и сыграла главную роль при выборе кандидатуры на должность директора Дворца культуры; первым директором ДК была она, Корниенко Александра Семеновна), а кроме того - верность и преданность делу. Не зря, уезжая из города, Славский наказывал: "Ты береги её, это честная баба и трудяга, она никогда тебя не обманет". Вот и всё, что привлекло Семеновых в Шурочке (так они её называли) и даже при большом желании увидеть какой-то расчет трудно. "Папа ни с кем не дружил по расчёту и не искал через дружбу выгоды. Для него главными были чисто человеческие качества. И уже если с кем сошёлся, то это на всю жизнь" (О.Н. Семенова).

       Однажды, сидя за чаем, Корниенко стала рассказывать Семёновым, кто она такая, где работала и откуда родом.

       Оказалось, что из Омской области.

       - Так ты из Омска? - сразу заинтересовался Николай Анатольевич.

       - Да, а что?

       - А не встречалась тебе случайно фамилия Ивана Стукаленко?

       - Ну как не встречалась! Мы с ним знакомы. Он у нас секретарем райкома комсомола был. А вы откуда его знаете?

       - Это мой фронтовой товарищ. Мы вместе воевали, но после войны я его следы потерял, знаю только, что должен жить в Омской области. Помоги мне найти его.

       Сделать это Александре Семеновне большого труда не составило: еще сохранились телефоны комсомольских секретарей, и вскоре Семеновы всей семьей поехали на встречу к Стукаленко.

       О.Н. Семёнова: "Это была такая глушь и такая бедность, что я ту поездку до сих пор помню. Голая степь. Но мы всё-таки нашли его друга, встреча состоялась, и вскоре папа перетащил его в наш город".

       Должность Стукаленко дали невысокую - работал в ЖЭК-3 смотрителем, но остаток жизни всё-таки провел не в бедности и под медицинским наблюдением, в котором он, будучи израненным и контуженным, постоянно нуждался.

       Чтобы такой крупный руководитель (к тому времени Семенов уже был директором) проявил такую деятельную заботу о своем заброшенном в тьмутаракань совершенно безвестном друге - о подобном, согласитесь, услышишь нечасто. Семенов же нашел время и на поездку к Стукаленко, и на то, чтобы устроить его дальнейшую судьбу. В вопросах дружбы, отношения к родственникам и к любимым людям Николай Анатольевич представляется мне человеком не менее интересным, чем в вопросах производственных. Тоже есть чему поучиться.

       О.Н. Семенова: "Когда мама выходила за него замуж, у нее на руках была наша бабушка Марианна Тимофеевна, совсем безграмотная, безо всякого материального обеспечения старушка, и неродная малолетняя сестра Тамара, которая в результате событий 37-го года осталась круглой сиротой. Но папу это не остановило. Он всех взял на свое попечение и потом за всю жизнь никому не сказал ни слова упрека, хотя содержать такую большую семью ему, конечно, было нелегко. Даже когда Томка подросла и мама исподволь завела разговор о её трудоустройстве (мол, школу окончила, пора и на работу), папа твердо сказал: "Какая работа? Девочка должна получить высшее образование". И всячески ей помогал. Он ко всем родственникам относился одинаково заботливо.

       - Они с Маргаритой Андреевной поженились до войны? - спрашиваю я.

       - Нет. До войны они пожениться не успели, потому что папа окончил институт раньше мамы и по распределению уехал в Кривой Рог. А мама продолжала учиться. Планировали вступить в брак после того, как мама получит диплом. Но началась война. Папу после краткосрочных курсов связистов в Ленинграде отправили на фронт, а мама первое время жила в Свердловске, а потом переехала к бабушке в Первоуральск. Работала там на трубном заводе, который выпускал "Катюши". Четыре с лишним года она верно ждала возвращения папы с войны".

       К счастью, сохранились фронтовые письма Николая Анатольевича, два из них (почти целиком) вы сейчас можете прочитать. На мой взгляд, это замечательные свидетельства чистоты и благородства настоящего мужского характера.

       "Маргаритка, родная! Вчера получил от Фаинки письмо, из которого узнал о смерти Андрея Георгиевича. Знаю, какая это тяжелая утрата для тебя и Марианны Тимофеевны. Вместе с вами переживаю это горе. Но, милая, только не отчаивайся и не опускай руки. Тебе нужно кончать институт, воспитывать Тамару и заботиться о Марианне Тимофеевне. Ты осталась за главу семьи.

       Родная моя! Как бы мне хотелось сейчас, в эти тяжелые для вас дни, приласкать тебя, успокоить, обнять. И чтобы ты у меня на коленях забылась немного и отдохнула от горя и забот. Морик, я тебе послал на Втузгородок до востребования два перевода: на 400 и 800 рублей. Получишь - сообщи обязательно. Дней через 10 вышлю еще. Маргаритка, ты мне напиши, сколько тебе сейчас нужно денег, чтобы закончить институт. Я ведь совершенно не знаю, какие у вас цены на продукты, а ты, милая, не считаешь нужным писать мне об этом, будто это меня не касается. Морик, на мне в такой же мере лежит ответственность за твою дальнейшую жизнь (и теперь не только твою, но и Томки и Марианны Тимофеевны), как если бы я находился вместе с вами в Свердловске. То, что я на фронте, это нисколько не меняет положения дел. Итак, Маргаритка, деньги я буду регулярно высылать на твое имя во Втузгородок, до востребования.

       Как я о тебе соскучился, моя хорошая! Увидеть бы тебя хоть на одну минуточку! А пока, Морик, нужно спокойно переносить все трудности. Главное - окончить институт. Ведь осталось всего 4 месяца. Только сделать дипломный проект. Знаю, что трудно, знаю, Морик, но, закончив институт, ты обеспечиваешь своё будущее, будущее Тамары и спокойную старость Марианны Тимофеевны. А не закончишь- в дальнейшем будет ещё труднее, тем более если меня убьют или, чего доброго, искалечат (хотя я вовсе не хочу ни того, ни другого). Поэтому нужно получить диплом.

       Ритка, моя Ритка! Второй год, как я воюю, и скоро два года, как не видел тебя. Скоро ли увижу? Крепко-крепко тебя целую, моя дорогая! 17.07.42. Твой К."

       "Моя Маргаритка!

       Поздравляю, родная, с праздником 1 мая! Крепко-крепко целую мою синеглазую! Получил сегодня от тебя письмишко - я его уже давно ждал. Ведь 4 года живем только письмами (Морик, 21 апреля стукнуло мне 27 лет. Тебе в июле будет 25. Какие же мы с тобой старики стали, просто ужас берет). Кажется, сил больше не хватит переносить разлуку! Сколько ещё? Всё фронтовое так въелось, что кажется: всю жизнь только и делал, что воевал.

       Ритка, и всё-таки конец должен быть скоро! Берлин завтра будет в приказе. Фюрер куда-то смотал удочки. От Германии остались лишь осколки. Всё идёт к развязке.

       Маргаритка, ты мне напиши, милая, как у тебя дела на заводе. Мне это очень интересно. 1.05.45. Твой К."

       В 42-м Семенову исполнилось всего 24 года. По нынешним понятиям - студент, несмышленыш. Диплом есть, а серьезности в отношении к жизни никакой. Всё больше увеселения на уме. В письме же что ни слово, то очередное свидетельство здравости суждений, цельности мужского характера, крепости и четкости жизненных позиций. Еще не заключен брак, еще неизвестно, что будет после войны, а он уже берет на себя заботу о целой семье. "На мне в такой же мере лежит ответственность за твою дальнейшую жизнь (а теперь не только твою, но и Томки и Марианны Тимофеевны), как если бы я находился вместе с вами", - такое мог написать только очень ответственный и благородный молодой человек. Он даже счел необходимым обратиться со специальным письмом к Maрианне Тимофеевне: "Разрешите мне, - говорится в том письме, - принять на себя заботу о Маргарите, о Вас и Тамаре и считаться членом нашей общей семьи". Сколько зрелости, серьезности в этих словах и одновременно - сколько такта и деликатности: "Разрешите принять на себя заботу о Вас".

       Конечно, война намного ускоряла процесс взросления, но, думается, дело не только в войне - дело во всём предыдущем воспитании.

       "У них был трудный, но красивый роман, - говорит о родителях Ольга Николаевна. - Она дождалась его с войны и потом прожила с ним 37 лет счастливой жизни. Как женщина она была счастлива".

       О войне, о своем фронтовом пути Семенов рассказывал крайне мало, практически ничего не рассказывал. Дети знали лишь о дистрофии и цинге, которые он перенес под Ленинградом (в их части даже повар умер от истощения), да об одном счастливом случае, который спас ему жизнь: на 5 минут вышел из блиндажа покурить, и в это самое время блиндаж разнесло прямым попаданием снаряда. Из всех, кто там только что находился, в живых остался он один.

        Как вы думаете, почему, в отличие от других фронтовиков, Николай Анатольевич рассказывать о войне не любил? - спрашиваю я Ольгу Николаевну.

       - Не знаю, и это не единственный предмет разговора, которого он старался избегать. Еще он очень неохотно заговаривал о своем отце, Анатолии Алексеевиче, погибшем на фронте в самом начале войны; при мне ни разу не вспоминал об их с мамой первом ребенке, который умер в 1946 году всего нескольких месяцев от роду. Первый ребенок от любимой женщины - и умер. Почему? Толком не знаю. Это тоже было в нашей семье закрытой темой.

       "Несмотря на внешнюю простоту и доступность, - отмечает Н.А. Кошурникова, - Семеновы были людьми довольно замкнутыми и в душу к себе особо-то не пускали".

       Потому писать о Николае Анатольевиче как о личности весьма непросто: не хватает сформулированных им самим объяснений своих поступков. А без этого как показать внутреннюю работу мысли, его правила жизни и его понятия о хорошем и дурном? Единственный способ - тщательно отбирать и в должном порядке выстраивать рассказанные сослуживцами и друзьями факты. Но то, что рассказывает один, частенько противоречит словам другого. Например, Борис Васильевич Брохович пишет, что от должности заместителя министра Семенов категорически отказывался. Его вызывали в ЦК, вызывали к Славскому, но он твердо отвечал: "Нет". А вот Виктор Николаевич Дощенко сказал мне совершенно противоположное: "Когда Николаю Анатольевичу предложили работу в Министерстве, он прямо с завода приехал ко мне в клинику ФИБ. Приехал с той целью, чтобы посоветоваться со мной как с лечащим врачом (а фактически я стал их семейным врачом): соглашаться ему или нет? Позволит ли занимать такую должность здоровье? Я сказал, что в принципе не возражаю, поскольку сердце его в последнее время работает вполне прилично, а нагрузок в Москве, скорее всего, будет поменьше. И Николай Анатольевич моему ответу очень обрадовался.

       "Если бы я отказался, - писал он мне позднее из Москвы, - я потерял бы свой авторитет".

       Да и Ольга Николаевна отмечает, что переезд в Москву не явился для отца чем-то очень нежелательным: "Быть здесь первым заместителем в таком могущественном министерстве - это ему нравилось. Это соответствовало его потенциалу, потому что должность директора он перерос".

       Так искренне отказывался Семенов от предложения или из каких-то тактических соображений? Непонятно. Непонятно также отношение к Семенову со стороны Славского. Когда Семенов умер, Славский много плакал и говорил о нем много хороших слов: "Светлый талант, широкий ум, замечательный специалист и безупречный человек. Он досконально знакомился с делами и всегда имел свое мнение. Уезжая в отпуска и командировки, я со спокойной душой оставлял на него министерство, знал: все будет в порядке - очень ценный работник, я его любил". Однако в 1971 году, когда нужно было сказать свое слово, Ефим Павлович фамилию Семенова не назвал. Он делал все возможное, чтобы его заместителем назначили не Семенова, а начальника 4-го Главка генерал-майора от КГБ Александра Дмитриевича Зверева. Кандидатура Зверева, без сомнения, была достаточно сильной: он давно работал в Министерстве и дело знал, но по каким-то причинам (то ли из-за возраста, то ли из-за прошлой службы в КГБ) она не получила поддержки в ЦК.

       В ЦК отдавали предпочтение Семенову. В конце концов, Славский сдался. "Плетью обуха не перешибешь", - сказал он и пригласил Николая Анатольевича для окончательного разговора. Так, может, в этом замысел Семенова и состоял? Чтобы не Славский принимал решение о его назначении, а выше. Тогда положение Семенова сразу становилось более независимым, а это при своенравном характере министра имело большое значение. Скорее всего, Славский относился к Семенову настороженно: очень уж перспективным был этот уральский директор.

       Расспрашивая о московском периоде жизни Николая Анатольевича, вопрос о его взаимоотношениях со Славским я, естественно, задавал в числе первых.

       Ответы получил такого содержания:

       Б.В. Брохович: "Это были отношения начальника и подчиненного с начала до конца. Плохие отношения со Славским были у меня, а у Семенова - более-менее нормальные".

       - Но ведь Славский был человеком очень взрывным, а Семенов, напротив, всегда корректным. Наверное, тяжело ему было?

       Тяжело, конечно, но он знал, на что шел, когда соглашался. А в работе между ними было некоторое разграничение функций. Семенов взял на себя всю энергетику.

       А.Я. Аникин: "Несмотря на различие темпераментов, Семенов и Славский были хорошей парой. Они здорово дополняли друг друга. Почему? Потому что Ефим Павлович - это, вообще говоря, стратег, он видел перспективу на много лет вперед, мыслил большими масштабами. А Николай Анатольевич - очень сильный производственник, потому взял на себя всю экономику и промышленную политику. Особенно много внимания Николай Анатольевич уделял переоборудованию предприятий. Он был достойныйзам. А что касается характеров, то у Семенова он тоже был сильный, только у Славского сила сочеталасьс грубостью, а у Николая Анатольевича - с интеллигентностью".

       О.Н. Семенова: "Каждый раз, когда Ефим Павлович, бывало, кого-нибудь отматерит, у отца резко ухудшалось самочувствие. Переживал. В то же время он Славского уважал, ценил его как опытного производственника и широко мыслящего руководителя, поэтому сам ничего плохого о Славском не говорил и не поддерживал такие разговоры среди других".

       П.И.Т рякин: "Славский пользовался в Министерстве громадным влиянием, но если Николай Анатольевич чувствовал уверенность в своей правоте, он отстаивал свою точку зрения и перед Славским. И порою ему удавалось министра переубедить".

       В.И. Шевченко: "Семенов особенно настойчиво возражал Славскому насчет передачи атомных электростанций Министерству энергетики. Он говорил, что нельзя этого делать, что это плохо кончится. Но Славский его не послушал: "Чего мы с ними будем возиться! - отвечал он. - Наше дело - построить и поставлять топливо, а всем остальным пусть занимаются они".

       Вот Чернобыль и получили".

       Ю.Ф. Носач: "Узнав о решении Славского передать АЭС Минэнерго, я был потрясен. Это была грубейшая ошибка. "Что он делает? - подумал я тогда. - Отрывает от АЭС всю проектную, экспериментальную и исследовательскую базу. По сути, бросает станции на произвол судьбы, отдает их в руки непрофессионалов".

       - То есть в этом вопросе Семенов оказался прозорливее Славского, хотя тот тоже обладал мощным перспективным мышлением?

       - За много лет своего неограниченного правления Ефим Павлович привык, что все его решения правильные. И в силу этого потерял интуицию. А Семенов - он же не только реакторщик, он одновременно и энергетик. Он видел проблему намного конкретнее. Но Славский поступил по-своему и одним махом перечеркнул то, что создавал в течение 30 лет. Он атомную промышленность создал и поднял ее на колоссальный уровень, он же по ней так ударил, что мы будем приходить в себя от последствий этого удара еще много-много лет".

       Но это было потом, а поначалу все вопросы в энергетике министр полностью отдал в ведение своего заместителя.

       Б.В. Брохович: "22.12.73. Был в Москве в командировке, Семенова дома не застал; он в Сосновом Бору поднимает до номинала только что запущенный блок реактора РБМК-1000 на Ленинградской АЭС. Должен быть доклад Брежневу. Большое дело сделано в ядерной энергетике. Если не отметят - коллективу будет обидно".

       Практически все строительство и пуск Ленинградской атомной находились под прямым контролем Семенова. Станция стала его вторым рабочим местом. "Он там жизнь положил, - еще более жестко высказалась Ольга Николаевна, - потому что не только строил, а и аварии потом устранял. Главное, что никто ничего не хотел слушать. Вот решили, что очередной блок надо сдать к началу работы партийного съезда - и баста! Изволь сдавать. А технологически это невозможно. Это все равно, что обязать женщину родить не через 9 месяцев, а через семь. Но разве там докажешь? Без конца звонки (днем и ночью), одна за другой командировки. Мы его почти не видели".

       Б.В. Брохович: "Был в Москве, заходил к Семеновым. Маргарита жаловалась, что он чересчур загружен".

       А.Я. Аникин: "По своей натуре Николай Анатольевич - человек очень ответственный и добросовестный. Сколько бы на него ни положили - будет везти. Ну, а раз везет... ситуация известная: всю текущую работу министр переложил на него. Домой Николай Анатольевич приходил часов в 9-10 вечера. Ужинал, немного уделял внимания своей любимой внучке Насте и сразу ложился спать. До того выматывался. О работе обычно не рассказывал и, если жена все-таки спрашивала, отвечал односложно".

       Б.В. Брохович: "25.10.74. Прилетели из Москвы Семенов Н.А., Зверев А.Д. и Дерябин И.Е. (начальник Главка - В.Ч.), осмотрели завод 235 и РТ. Осмотр связан с тем, что вопрос будет рассматриваться на коллегии министерства. Все трое остались недовольны. Строительство идет медленно. Мне и начальнику строительства Пичугину попало за срыв сроков".

       Кроме этого, Семенову нередко приходилось бывать на различных заседаниях в ЦК и Совете Министров. Об одном из них, посвященном вопросам выпуска ширпотреба, он рассказывал Броховичу и Аникину в таких словах: "Впечатление такое, будто побывал на захудалом профсоюзном собрании. Министр морского флота Бутома Б.Е. вскакивал со своего места, кричал, чего-то требовал, махал руками, нисколько не лучше вели себя и другие. В результате предложение заместителя председателя Совета Министров Новикова В.Н. провалилось.

       Конечно, проблему выпуска товаров широкого потребления надо решать, но добро бы предлагали делать что-то стоящее, высокотехнологичное. Например, изотопы для медицины и других целей, а то навязывают всякую мелочь".

       О.Н. Семенова: "После таких заседаний папа просто заболевал. "Моря, налей-ка мне рюмку водки", - говорил он иногда, возвратившись оттуда (из ЦК - В.Ч.). Это значит, что наслушался и насмотрелся досыта. "И такие люди нами правят". Особенно он не любил партийных чиновников: "Что они там делают? Да ничего не делают. Мешаются только, дублируют нас". Мужчин, которые шли по комсомольско-партийной линии, он не уважал, считал, что каждый нормальный мужик должен заниматься или производством, или наукой. Славский - производственник, поэтому, несмотря ни на что, отец его ценил".

       В то же время Виктор Иванович Подольский говорит о Семенове как о дисциплинированном коммунисте. "Однажды, - приводит конкретное доказательство Виктор Иванович, - на 45-м заводе случился выброс, но горкому партии об этом доложено не было. А в ЦК узнали (КГБ сообщил) и звонят оттуда: "Что там у вас произошло?"

       - Да ничего вроде.

       - Как ничего? Разберитесь!

       Не успел положить трубку - из обкома звонок и опять тот же самый вопрос: "Что у вас случилось?"

       Все вокруг знают, только первый секретарь горкома в полном неведении. Я к Семенову: "Николай Анатольевич, в чем дело?" "Да выброс небольшой произошел", - отвечает. Ему-то, конечно, обо всем доложили сразу (на этот счет у Семенова было строго: малейшее происшествие - немедленно звонок лично ему). Он в свою очередь проинформировал Главк. А вот поставить в известность горком никто не посчитал нужным. Естественно, у нас состоялся серьезный разговор на бюро. А там коммунисты были принципиальные, особенно два рабочих, которые в составе танковой бригады до Берлина дошли, ребята будь здоров, они ему прямо сказали: "Это с вашей стороны недо-оценка роли коллективного органа", - и Николай Анатольевич, к чести его будет сказано, сделал из разговора правильные выводы: больше такого не повторялось. Он отреагировал на критику и в то же время сохранил уважительные отношения с горкомом".

       "Сделал правильные выводы", - говорит Виктор Иванович. Но это признание критики, я так думаю, было чисто внешним. На самом деле в деятельности партийных органов Семенов большого толку не видел. Особенно раздражали его последние годы правления Брежнева-Суслова.

       О.Н. Семенова: "Если раньше его доклады к конференциям визировали практически без замечаний, то тут начали цепляться: "А почему не сказано о роли лично генерального секретаря?" На полном серьезе спрашивали, и его это очень удручало. Еще его удручало, что он все это видел, понимал, а повлиять не мог".

       "Как не мог? - может воскликнуть тут кто-нибудь из молодых, воспитанных на современной антикоммунистической пропаганде. - А Сахаров? Он тоже работал в оборонном ведомстве, однако не побоялся выступить против". Я не буду ни обвинять Николая Анатольевича, ни оправдывать, скажу лишь, что каждый мнит себя стратегом, видя бои со стороны. Не стал Семенов заниматься политикой - и все тут. Сам антипартийные разговоры не вел и жену сдерживал, если она начинала высказываться слишком откровенно. Но его отношение к партийным функционерам было совершено определенным: эти люди занимаются не делом. В руководстве страны он с уважением относился только к двум деятелям - А.Н. Косыгину и Д.Ф. Устинову.

       К сожалению, надежды В.Н. Дощенко на то, что в Москве у Семенова работа будет поспокойнее, не оправдались. Чего стоит лишь следующий факт. На Ленинградской атомной возникла аварийная ситуация: разбухший от облучения графит намертво схватил каналы. Несмотря на все старания штатного персонала, вытащить их из реактора не удавалось. Пришлось первому заместителю министра возглавить ликвидацию аварии самому. Облучился, конечно, очень сильно. Из Ленинграда его привезли в Москву в сопровождении врача и сразу направили в больницу. Немало было и других сложных ситуаций. В результате в 1977 году у него случился второй инфаркт.

       Б.В. Брохович: "21.03.77. Прилетели на профсоюзный отраслевой съезд. Был у Семеновых, Николай Анатольевич в больнице. Пролежит, вероятно, полтора-два месяца, но надеется выкарабкаться и работать. Маргарита Андреевна предлагала ему бросить все и уехать на Урал. Не прижилась она в Москве.

       25 марта Николаю Анатольевичу стало хуже, и его перевели в реанимацию. Он пытался разделить квартиру, чтобы выделить отдельную дочери (Ольге - В.Ч.) с зятем и внучкой, но в Министерстве ему не помогли.

       Слава Богу, 1 апреля Николай Анатольевич вышел из реанимации, и был перемещен в загородную больницу.

       Сентябрь 1977 года. Отдыхали с женой в "Южном взморье", позвонил оттуда в Москву Звереву А.Д., он сообщил, что Семенов снова лежит в больнице, но вроде состояние здоровья удовлетворительное, и добавил: "Заездили мужика, особенно с Ленинградской АЭС".

       После выздоровления Славский Семенова не заметил, не принял, поручений не давал, ничего не сказал. Вся текущая работа опять на нем, а министр занимается лишь мирными проблемами: удобрениями, золотом (его извлекали как сопутствующий элемент из урановых руд - В.Ч.), сыроварением да разведением рыбы".

       Еще одна запись из дневника Бориса Васильевича: "Отдыхали вместе с Семеновыми на Иссык-Куле. Сидим как-то с ним, загораем, я и говорю: "Коля, завидую я тебе. У тебя ни одного седого волоса. А я седой, как лунь". А Николай Анатольевич отвечает: "А я тебе завидую, Боря: у тебя нет ни одного инфаркта".

       "Иногда такая тоска берет, - признался он мне во время очередного приступа болезни (произошло еще кровоизлияние в мозг), - что жить не хочется".

       Самое удивительное, что Семенов не мог брать путевки и периодически поправлять свое здоровье в санаториях.

       П.И. Трякин: "Был такой случай. Я заканчивал отдыхать в Ессентуках, а Николай Анатольевич приехал в Кисловодск. Его там осмотрели и сказали: "Поскольку вы перенесли инфаркт, мы вам запре-щаем дальние прогулки. Только на скамеечку, а ходить нельзя. Ванны тоже запрещаем".

       - Как так? - удивился Николай Анатольевич. - Я же дома не то что хожу - работаю.

       - Дома, пожалуйста, работайте. Если что случится, отвечать будут ваши врачи. А мы за вас отвечать не хотим.

       - Так, может, мне назад уехать, коли никакого лечения не будет?

       - Дело ваше.

       И он уехал: "Чего я тут буду сидеть в душной комнате?"

       Когда с Семеновым случился инфаркт, а потом еще и инсульт, по Министерству поползли разговоры. "Наверное, пора Николаю Анатольевичу на пенсию. Хороший он мужик, но что поделаешь. Два инфаркта - это не шутка". Узнав об этом, Семенов сильно переживал: "Если уйду с работы, сразу умру".

       "И в самом деле, - подтверждает Ольга Николаевна, - выходя на работу, папа начинал себя чувствовать гораздо лучше". - "А каким он был дома? - спрашиваю я Ольгу Николаевну, когда она стала рассказывать о некоторых особенностях его характера.

       - На комбинате, в Министерстве его знали как очень серьезного и требовательного руководителя, а дома?"

       - А дома он был совсем другой: добрый, мягкий, совершенно не конфликтный, очень непритязательный и домашний. Дом свой и свою семью любил очень. Самое большое счастье для него - это когда все дома, все вокруг него. Тут он просто блаженствовал.

       - Он вас как-то воспитывал?

       - В привычном понимании слова - нет. Никаких нотаций, тем более - выволочек. Даже когда что-то натворим, голоса не повышал, в этих случаях у него просто очень характерно отвисала нижняя губа. Если губа оладушком отвисла вниз, значит, папа расстроен, и мы быстро корректировали свое поведение. Он умел оказывать влияние без шума. Ну, пошла я, например, в соседнюю комнату, а дверь почему-то не открывается. Только что открывалась, а теперь не хочет. Заклинило. Я сразу начинаю горячиться и что есть мочи дергать ее. "Никогда сходу не применяй силу, - спокойно подходит ко мне папа. - Разберись сначала, может, сила вовсе и не нужна". Тут же посмотрел - оказалось, под дверь закатился карандаш. "Видишь: только и всего-то".

       Вот это: "Не применяй силу, разберись сначала" я запомнила на всю жизнь. Универсальное правило.

       Вторая заповедь, которую я усвоила от отца: "Не проси, не унижайся ни перед кем, старайся решать свои проблемы самостоятельно". Теперь, став взрослой, я вижу, что это тоже очень верно. Отец, как видно, знал людей исключительно глубоко".

       А о третьем воспитательном моменте мне рассказала Нина Александровна Кошурникова:

       - Как-то брат Николая Анатольевича, Володя, в присутствии Григория Васильевича Мишенкова стал жаловаться на свою работу: "Сидишь всю смену, как дурак, - сказал он, - и глазеешь на эти лампочки". (А работал он в службе управления реактором и в принципе парень был толковый). На что Григорий Васильевич тут же заметил: "А ты никогда не задумывался над тем, за что тебе такую зарплату платят?" - "Ну что, съел? - выждав паузу, ухмыльнулся Николай Анатольевич. - Думать надо, когда говоришь".

       Сам он, как уже было отмечено, умел говорить исключительно четко и дельно. Непродуманных фраз в его речи не было.

       "Вроде и немного скажет, а западает глубоко и надолго", - так оценила "педагогические беседы" отца Ольга Николаевна. Но не только сказанное надолго запоминалось детям. Порою не менее поучительным было его молчание. "Когда моя семейная жизнь разладилась, - продолжает Ольга Николаевна, - папа очень переживал. Даже плакал несколько раз. А получилось так, что, разведясь, мы продолжали жить с мужем в родительской квартире еще целый год. Ситуация наисквернейшая. Но папа вел себя настолько интеллигентно и тактично, что не знаю, откуда у него брались силы. Ни мне никаких условии не ставил, ни зятю плохого слова не сказал. С обоими поддерживал одинаково ровные, корректные отношения. Мама иной раз могла пошуметь и даже бросить резкое слово, а папа такого не допускал. Образец выдержки и воспитанности".

       - А откуда в нем это? - спрашиваю. - Кто были его родители?

       - Графов в роду не было, - по-своему поняла мой вопрос Ольга Николаевна. - Наша бабушка по отцовской линии, Екатерина Максимовна, работала учительницей, дедушка, Анатолий Алексеевич, тоже. А прадед, как рассказывают, служил машинистом на царской железной дороге. По тем временам это было очень круто. К нам иногда из Самары тетя Женя приезжала (папиного отца сестра), интеллигентная такая старушка и тоже учительница, так она спрашивала нашу маму:

       - Ты, чать, - она именно так и говорила, - ты, чать, не сама полы моешь?

       - Нет, сама, - отвечала мама, - прислугу не держим.

       - Ну, значит, ты не барыня. А вот моя мама была барыня. У нас (у машиниста железной дороги то есть - В.Ч.) свой особняк был, кухарка, служанка и выезд по праздникам".

       Из сего следует, что Николай Анатольевич - интеллигент не в первом поколении, а это, при крепких семейных традициях, имеет очень большое значение. Кстати, выезд и у Семеновых тоже имелся - за ним правительство закрепило служебную "Чайку", но она использовалась строго по назначению - только для служебных целей. "А чтобы поехать на ней на базар или в парикмахерскую - это даже не обсуждалось".

       - А как он отдыхал и с кем? - продолжаю расспрашивать я далее.

       - ЦК-овские и совминовские заведения он не любил, хотя - пожалуйста, доступно было, только попроси. Его там все раздражало: и друг перед другом меняющие наряды дамы, и необходимость к завтраку, к обеду и к ужину надевать галстук. Комфортнее всего он чувствовал себя на даче. Наденет семейные трусы и какую-нибудь старую рубаху и на токарном станке (Брохович подарил) что-нибудь мастерит из дерева. Любил также прививки на яблони делать. Мама увидит его в этом наряде, расшумится: "Опять ты это тряпье где-то нашел! Сними сейчас же", - а он спокойно отвечает: "А мне так удобно". Дачка у нас была не ахти какая, по сегодняшним меркам - развалюха, но папа любил проводить там выходные.

       - А отпуска он где проводил?

       - В последние годы вместе с Броховичами и Савчуками (директор из Свердловска - В.Ч.) они много ездили по красивым местам: В Карелию, на Иссык-Куль, на Алтай. Сохранилось много фотографий с этих поездок, отец также снимал кино. А однажды ему предложили провести отпуск на заводской базе, которая располагалась на Рыбинском водохранилище, и, поскольку папе на юг ездить запретили, он с удовольствием согласился. Там не было никакой роскоши, простые домишки, но мы так здорово отдохнули. Правда, в первый день нам накрыли стол по ЦК-овскому варианту: черная икра, коньяк, боржоми, но отец это сразу пресек. "Сколько с нас за обед? - спросил он после того, как мы поели и попили.

       - Что вы, что вы, - замахали руками те, - это же просто угощение в честь встречи.

       - Ну, в честь встречи - ладно. А в дальнейшем? Мы же тут будем завтракать, обедать и ужинать.

       - Ну... по 6.50 в сутки.

       - А что можно на 6.50 приготовить?

       - У нас такая себестоимость.

       - Не надо мне рассказывать сказки про себестоимость. Я сам был директором и понятие о себестоимости имею. Словом, чтоб больше никаких коньяков и икры и оплата - как со всех остальных".

       Это не потому, что папа аскет. Вкусно поесть, например, поросеночка жареного, он любил, но терпеть не мог привилегий.

       - А праздники вы где отмечали?

       - Дома. Могли бы и в ресторане, папин заработок позволял, но ему больше нравилось дома, и мы с ним заранее обсуждали, что приготовить. Красиво накрытый стол, хорошие гости (например, чета Никифоровых), в полном сборе дети и внуки - это для него был самый хороший праздник.

       - Как он чувствовал себя в Москве?

       - Ему нравилось, а мама тосковала. "Да что ты, - говорил он ей, - посмотри, какие тут возможности, сколько театров, музеев и исторических мест", - но она по-настоящему к Москве так и не привыкла.

       А.Л. Лившиц: "Нам тут скучно, - говорила она при встречах, - ты же знаешь: Коля не любит заводить новых друзей. Уж если у него есть друг, то навеки, а если его не стало, то все, другого не будет. Здесь мы практически одни".

       В выборе друзей он действительно был очень строг".

       Б.В. Брохович: "21 апреля 1973 г. Николаю Анатольевичу исполнилось 60 лет. В этот день он находился в командировке в Чехословакии (строили там АЭС - В.Ч.). Маргарите Андреевне позвонил секретарь ЦК Рябов Я.П. и сообщил, что Семенов в связи с юбилеем награжден орденом Октябрьской Революции. После Праги Николай Анатольевич съездил еще в Белград. Состояние здоровья удовлетворительное".

       18.07.79. "Вместе со Зверевым А.Д. и Кругловым А.К. Семенов приезжал на нашу площадку. Спрашивали с нас за строительство объектов комбината. Особенно плохо было то, что на "Б" в банке № 13 температура поднялась до 122 градусов вместо 96 по регламенту. Законно вспомнили 57-й год и нашу безответственность".

       30.12.81. "Семенов более 10 дней лежал дома, ему внутривенно вводили лекарства. Но духом не упал, во вторник звонил и сразу стал говорить о проведении совместного отдыха летом. Это был последний его звонок".

       Н.А. Кошурникова: "Помимо инфарктов, тяжелого отека легких и аритмии, Николай Анатольевич еще перенес большие радиационные нагрузки. Раньше ведь порядок был какой: перезагружается реактор или повышается мощность - обязательно должен присутствовать главный инженер или его заместитель по реакторам. Они дежурили полные смены, пока не закончится цикл, и облучались сильно. На кассете у Николая Анатольевича зарегистрировано около 250 рентген, но фактически он получил никак не меньше 600- это проверено расчетами. У него были симптомы поражения костного мозга, содержание лейкоцитов в крови падало за 3500. Мы неоднократно уговаривали его лечь на обследование и поставить диагноз, но он категорически отказывался. "Не хватало еще, - отвечал Николай Анатольевич, - чтобы директора комбината стали профбольными". Поэтому диагноз - хроническая лучевая болезнь - был выставлен ему только после смерти. Согласно заключению ВКК, его заболевание и смерть были связаны с большими дозами лучевого воздействия".

       "Фактически, - считает В.Н. Дощенко, - его преждевременная смерть была предрешена. Сердце настолько ослабло, что без таблеток Семенов уже не мог".

       А как все случилось? Что послужило непосредственным поводом очередного сердечного приступа? На этот счет я услышал две версии.

       По первой из них (все произошло в день прощания с секретарем ЦК М.А. Сусловым), Семенов позвонил жене, сказал, что едет обедать и вышел на крыльцо. Еще не успели ему подать машину, выходит из здания Министерства Славский: "Ты куда?" - спрашивает.

       - Да съезжу пообедаю.

       - Давай сначала попрощаемся с Михаилом Андреевичем, а потом пообедаешь".

       Семенов согласился, они приехали к Дому Советов, стали спускаться по лестнице, при этом Славский ушел вперед, а Семенов поотстал. Вдруг Николаю Анатольевичу стало плохо. Он сел на скамейку, потянулся за нитроглицерином, но вытащить его из кармана не успел.

       По другой версии, прежде чем ехать на похороны, Славский и Семенов встретились не на крыльце, а в кабинете министра и между ними, судя по всему, состоялся очень крупный разговор. Дело в том, что Николай Анатольевич так и не смирился с решением Ефима Павловича передать атомные электростанции министерству энергетики. Он ясно видел опасность этого шага. Но как заставить министра, тем более такого, как Славский, изменить свое решение?

       По рассказу Александра Львовича Лившица, Семенов написал письмо Председателю Совета Министров Косыгину, попросил Алексея Николаевича вмешаться в рассмотрение вопроса. Славский узнал об этом и вызвал своего непокорного заместителя для объяснения.

       Какая из этих версий более правильная, трудно сказать. Но Ефим Павлович на поминках Николая Анатольевича неоднократно повторял: "Это я погубил его. Это моя вина". Что он при этом имел в виду? То ли в самом деле роковой разговор, то ли приглашение поехать вместе в Колонный зал. Понять можно по-разному. Как бы то ни было, 30 января 1982 года Николая Анатольевича Семенова не стало.

       Узнаю о судьбах других представителей рода Семеновых и не могу отделаться от ощущения, что с некоторых пор над этой семьей навис злой рок. Судите сами: несколькими годами раньше совершенно нелепо погиб младший брат Николая Анатольевича - Владимир (ехал на "Волге", услышал в переднем колесе какой-то звук, решил на ходу приоткрыть дверь и послушать, в чем дело, именно в этот момент колесо попало в яму, и Владимира выбросило из кабины на дорогу); семь месяцев спустя, после похорон отца, прямо на работе умер сын Семенова - Анатолий (тоже от сердечного приступа), а в 1992 году умерла и Маргарита Андреевна. От совсем еще недавно довольно многочисленной семьи осталось всего три человека: дочь Ольга, внучка Настенька и внук Андрей.

       В.Н. Дощенко: "Если не говорить об отце и матери - это был лучший из всех людей, которых я знал. Его смерть стала большой потерей для всей нашей отрасли".

       В.И. Подольский: "Славский, Музруков и Семенов - это плеяда настоящих директоров-хозяйственников. Он на одном уровне с этими великими творцами, создателями атомной промышленности".

       Н.А. Кошурникова: "Семенов был настолько сильным заместителем, что вполне мог стать министром. Вполне. И был бы очень хорошим министром. Но в то время еще в достаточной силе находился Славский. В этом отношении нашей отрасли повезло: ее одновременно возглавляли два таких крупных руководителя. Отсюда и успехи, которые имела наша промышленность".

Источник: Черников, В. Государственный директор / В. Черников // Особое поколение / В. Черников. - Челябинск, 2003. - Т. 1. - С. 94-144; КамерТон. - 2001. - № 44, 45, 46, 47, 48.