Из личного дела:

Ф.И.О. - Никифоров Александр Сергеевич.
Год рождения - 1926.
Образование - высшее (окончил Московский институт стали), академик.

       Сведения о работе:

       1948-1952 годы - инженер, начальник отделения, начальник смены цеха;

       1952-1955 годы - заместитель начальника химцеха, начальник химцеха;

       1955-1960 годы - начальник опытно-производственного цеха завода 45;

       1960-1976 годы - главный инженер химкомбината "Маяк";

       1976 год - председатель научно-технического совета министерства;

       1977 год - заместитель директора ВНИИНМ; 1984 год - директор ВНИИМ;

       Умер в 1991 году.

       Награды: Орден Ленина, орден "Знак Почета", медали "За доблестный труд".

       Почетные звания: Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, дважды лауреат Государственной премии СССР, почетный гражданин города Озерска.

       После главы о Семенове сразу должна идти глава о Никифорове, потому что разделить эти два имени практически невозможно. Мы говорим: Никифоров - и тут же вспоминаем Семенова, мы говорим: Семенов - и тут же начинаем рассказывать о Никифорове. Они запечатлелись в памяти города именно как тандем: Семенов - солидный, уверенно решающий стратегические задачи директор, а Никифоров - талантливый, с удивительно ясным умом главный инженер. И оба - выдержанные, корректные, обладающие замечательным даром располагать к себе людей, особенно Никифоров, который не просто вызывал симпатии, а буквально покорял каждого с первых минут общения. "Прекрасный мужчина, - признает даже А. Н. Кононов, - чисто русский, есенинского склада тип: светловолосый, с серо-голубыми глазами и очень мягкой, приятной манерой поведения. Женщины от него с ума сходили". Настолько он был обаятелен. "Из его кабинета не хотелось уходить, - в унисон Кононову говорит обычно сдержанный на похвалы М. В. Гладышев. - Более делового, разумного и одновременно более приятного в обхождении с людьми руководителя трудно и припомнить".

       Как и Семенова, Никифорова заметили сразу. Молодой, но исключительно серьезный и целеустремленный инженер. И работоспособность поразительная. Уже через год после прибытия на объект его награждают орденом Ленина, а еще через 4 года удостаивают Государственной премии СССР. Старт феноменальный. Всего-то 27 лет парню, а он уже орденоносец и лауреат.

       То же самое с темпами продвижения по службе. За 12 лет (с 1948-го по 1960-й) семь повышений. В простых инженерах ходил всего 11 месяцев. Прав оказался один из работников управления, который вскоре после прибытия Никифорова на комбинат предрек: "Этот тверской паренек еще себя покажет". И в самом деле - показал: молодым специалистом, в привычном понимании слова (то есть неопытным, нуждающимся в постоянной опеке) не был ни дня, уже тогда отличался редкой для такого возраста самостоятельностью действий.

       К сожалению, печальный исход его жизни был предрешен изначально, поскольку Никифорова направили не куда-нибудь, а в самое пекло - на металлургический участок опытно-промышленного цеха 20-го завода, где А. А. Бочвар, А. Н. Вольский и другие академики, профессора и члены-корреспонденты бились над получением особо чистого металлического плутония. Это была страшно грязная и страшно секретная работа, настолько секретная, что людей без дипломов там не было ни одного. Все делали только инженеры и ученые. Они вели технологический процесс, они же были и за уборщиц. Не единожды приходилось брать в руки половую тряпку самому академику Бочвару.

       Вместе с академиками принимал участие в технологических поисках и Никифоров. Его назначили руководителем рафинировочного участка, и он входил в число тех, кто провел первую в стране промышленную плавку плутония. Чем был плутоний для пионеров атомного проекта, я уже рассказывал: неземной, загадочный, существовавший только в теории элемент, его никто не видел, никто не знал его химических и физических свойств, отсюда длинная череда совершенно неожиданных (часто грозных) явлений. То полученный с величайшим трудом плутониевый продукт начинал искрить и взрываться, то вдруг ни с того ни с сего разваливалось на куски и разлеталось в разные стороны уже готовое изделие. Пол устилали сотни серебристых осколков. Иным "фокусам" плутония не сразу могли найти объяснение даже Харитон и Бочвар. Все в этом металле было необычно, он во всем требовал особого с собой обращения, в том числе, разумеется, и в процессе плавки.

       Металлургия плутония - это многоступенчатая и принципиально иная, чем в мартеновских и доменных печах, технология (достаточно сказать, что его плавят в условиях глубокого вакуума), при своей разработке она потребовала мощной концентрации научных сил, и Александр Сергеевич, который все операции выполнял собственными руками, познал ее в совершенстве. В общении с Бочваром, Вольским и другими большими учеными он прошел прекрасную школу как технолог и исследователь. Именно за эту работу его наградили орденом Ленина.

       Ю. Ф. Носач: "Впоследствии, став заместителем главного инженера, Александр Сергеевич курировал металлургический передел комбината и часто приезжал к нам в цех. Мне до сих пор вспоминается, как грамотно и разумно принимал он решения. Первоклассный технолог, в вопросах металлургии - лучший на предприятии. Я лишь однажды (в отраслевом институте) встретил специалистов, которые знали процесс получения металлического плутония примерно на его уровне. Здесь же равных Александру Сергеевичу не было. Его замечания и его идеи всегда отличались глубочайшим знанием предмета. Кстати, тему моей диссертации сформулировал Никифоров. Началось все с того, что у нас плохо шел процесс хлорирования двуокиси плутония. Одна партия получалась прекрасная, а другая - фактически брак. Вот Александр Сергеевич и поставил перед нами задачу: первое - изучить проблему, понять, почему так происходит; второе - найти такие инженерные решения, которые позволят добиваться стабильно хороших результатов.

       - Он был вашим научным руководителем?

       - Да, и руководителем прекрасным. Мы перед ним благоговели. Это был высокий профессионал и вместе с тем простой, контактный партнер. Он увлекался спортом, участвовал в концертах художественной самодеятельности, вместе с другими заводчанами обустраивал пляж на озере Скала". Какой, надо сказать, деятельный народ тогда был: ведь не только песочку на берег навозили, а отмостки сделали, вышку для прыжков в воду соорудили и, самое главное, очистили водоем от ила и камыша. И все вручную, на общественных началах.

       Сейчас Скала превратилась в лужу, в заросшее водорослями болото, а тогда была одним из центров летнего отдыха всего поселка Татыш. "И Никифоров здесь не был исключением, - подытожил Юрий Федорович, - даже наоборот - держался проще, чем многие другие". Но прежде, чем войти в руководство комбината, Александр Сергеевич поработал еще на двух очень важных должностях - начальника химцеха завода 156 и начальника опытно-производственного цеха завода 45. Химцех - это то, что связано с тритием. О нем и сейчас-то знают далеко не многие, а тогда и вовсе - лишь ограниченный круг лиц, словно бы этого цеха и не существовало. ("Мы о нем вслух и говорить-то боялись, - вспоминает П. И. Трякин, - только писали на бланках с соответствующим грифом".) Еще большая, чем на 20-м, секретность и еще большая, чем где бы то ни было, наукоемкость технологий. "Уже не металлургия, - пояснил мне Юрий Федорович Носач, - а чистейшая химия, причем химия, основанная на газовых процессах: газоотделении, газообогащении, газоочистке, - сложность невероятная".

       И это надо было не просто освоить, как обычно осваивают эксплуатационники готовое, исправно действующее оборудование: почитал инструкции, прошел стажировку - и готово - можешь нажимать кнопку "пуск". Сначала это требовалось привести в дееспособное состояние, поскольку предложенная отраслевым институтом технологическая схема оправдывала себя лишь "в основном", так сказать, в теории, а на практике она работала плохо, оказалась "сырой", особенно в части аппаратурного оформления, которое не годилось даже "в основном". Многие системы пришлось серьезно дорабатывать, доводить до ума, а некоторые - конструировать заново. Не счесть технических решений, которые подготовили тогда инженеры цеха. Термин "техническое решение" долгое время являлся там самым ходовым. И вот здесь наметилось второе существенное отличие Никифорова от Семенова: он с большей охотой занимался конкретной инженерной и научно-исследовательской деятельностью, чем общим административно-хозяйственным руководством.

       Разумеется, это не шло в ущерб делу, Александр Сергеевич предельно добросовестно выполнял все свои обязанности, в том числе и административные, но в нем постоянно жил ученый, к каждой проблеме он подходил не только как руководитель, но и как исследователь. В ходе освоения, доработки и наладки оборудования химцеха он подал заявки на 11 крупных, давших огромный экономический эффект изобретений и выполнил теоретические обоснования ряда серьезных технологических нововведений. Он постоянно что-то изобретал. "Но ведь Никифоров - металлург, - может заметить после этих слов внимательный читатель. - А тут, как уже было сказано, чистейшая химия. Как же он мог выполнить какие-то теоретические обоснования, не будучи химиком?". Все правильно. Перейдя в химцех, Александр Сергеевич резко сменил свою инженерную специальность: был инженер-металлург, стал инженер-химик.

       Но в том-то феномен Никифорова и состоял, что он обладал невероятной способностью к быстрой самоподготовке. Потребовалось - в считанные месяцы досконально разобрался в металлургии плутония; возникла необходимость - так же в считанные месяцы изучил химию, и не как-нибудь, а по-настоящему, на уровне дипломированных специалистов. Даже диссертацию написал именно как химик, на основе проведенных в химцехе исследований. Это была очень важная работа. За пуск цеха (официальная формулировка - "За выполнение специального задания правительства") ему и еще шести работникам завода присудили Государственную премию СССР первой степени.

А. С. Никифоров с женой Евгенией Сергеевной и сыном Виктором

       О.Н. Семенова: "На комбинате тогда многие кропали диссертации, кто кандидатские, а кто и докторские, и это, в принципе, большого труда не составляло, потому что при создании новых производств, особенно таких, как ядерное, материала всегда предостаточно, только собери, да оформи должным образом.

       - А ты чего не защищаешься? - спросила у отца и наша мама.

       - А зачем? - ответил он. - Только ради степени? Мне это не нужно.

       - Но Никифоров защитился же. И кандидатскую сделал, и докторскую.

       - Никифоров - это другое дело. Он умница, он действительно выполнил большую научную работу, особенно по химцеху".

       Способность Александра Сергеевича проникать в тонкости технологии была уникальной. Также уникальны были его собранность, работоспособность и самодисциплина.

       П. И. Трякин: "Однажды мы с ним одновременно, правда в разных санаториях, отдыхали в Ессентуках. Решил сходить к нему в гости. Раз пришел, мне говорят: "А его нет", пришел в другой раз - опять нет. "А где он?" - спрашиваю. "Да в библиотеке целыми днями сидит, пишет чего-то". Даже находясь на курорте, он времени даром не терял, постоянно обогащал свои знания".

       В. А. Никифоров (сын Александра Сергеевича): "Просто так валяться на диване папа не умел. Это был человек с четким распорядком жизни. Даже на гостей и на общение с родственниками он отводил строго определенное время. Потом же уходил в свою комнату и брался за книги. Читал очень много. Но никаких глупых, банальных детективов, никаких мелодрам. В основном, на его столе лежала научная литература, серьезные мемуары, книги по искусству (искусством тоже увлекался). Кроме того, знал наизусть много стихов, постоянно изучал немецкий язык. С немцами разговаривал без переводчиков".

       Несмотря на такую требовательность и максимально жесткие условия по отношению к себе, Никифоров проявлял удивительную терпимость по отношению к другим.

       А. Н. Кононов: "По своему стилю работы Александр Сергеевич не был приверженцем резких мер. Все проблемы, даже самые острые, он предпочитал решать мягко, без грубого давления на человека. Это особенно хорошо прослеживалось в кадровых делах. Не раз случалось, что к нему попадали работники довольно слабые, которые не удовлетворяли его по своим деловым качествам, но я не помню ни одного случая, чтобы он жестко поставил вопрос об их замене. Какими бы работники ни были, он их терпел, и порою терпел подолгу. Если в конце концов и заменял, то делал это так аккуратно и тонко, что не возникало никаких обид".

       Что это? Отсутствие характера, мягкотелость, паническая боязнь всякого мало-мальски принципиального разговора или, напротив, очень правильная, гибкая, основанная, прежде всего, на бережном отношении к человеку, осознанно проводимая линия? Не знаю. Трудно ответить на этот вопрос со всей определенностью. Но уж, во всяком случае, не отсутствие характера. Характер у Никифорова, был, и отстоять свою точку зрения он умел. Вместе с тем, как уже было сказано, он отличался истинной интеллигентностью и неподдельно внимательным отношением к людям. "Уважать людей" - это у Семенова, Ермолаева и Никифорова было принципом. Так что здесь скорее всего второе. Он и дома, по выражению Виктора Александровича, "давиловкой" не увлекался. "Если с каким-то нашим решением бывал не согласен, то к родительскому диктату не прибегал, а пытался убедить и под конец обязательно говорил: "Я тебе настоятельно рекомендую". "Настоятельно рекомендую" - была его любимая фраза.

       О. Н. Семенова: "Однажды мой брат прибежал домой и возбужденно стал рассказывать: "Слушай, мама, я сейчас был у Витьки Никифорова и видел, как Евгения Сергеевна просила у него прощения. "Витя, - сказала она, - ты меня извини, я вчера была не права. Я погорячилась. Извини, пожалуйста". Представляешь, мам, если бы ты мне такое сказала?" Евгения Сергеевна - это жена Александра Сергеевича, тоже очень красивая и очень интеллигентная женщина. Они оба были такие. Я вообще не могу себе представить, чтобы они устроили дома не то что скандал, а даже обычное шумное разбирательство".

       Обидно и горько, когда у таких людей жизни складываются печально. Преждевременно, еще в молодом возрасте, лишился здоровья Семенов, не избежал этой участи и Никифоров. Да и как было избежать? Радиационная обстановка в химцехе оказалась нисколько не лучше, чем на плутониевом производстве. Перейдя сюда, Александр Сергеевич, как говорится в пословице, попал из огня да в полымя. Рабочие и ИТР получали диагноз "хроническая лучевая болезнь" с неотвратимой регулярностью, а начальник установки Б. С. Зверев и начальники смены И. И Бардин и В. И. Барышев от переоблучения умерли. Правда, через некоторое время наиболее опасные операции по предложениям Никифорова из процесса удалось исключить. Облучение персонала снизилось. Но, прежде чем это произошло, Никифоров "свое успел получить". Плутоний, а затем химцех произвели в его организме необратимые разрушения. Рак легких был обеспечен.

       Но тогда особых изменений в своем самочувствии Александр Сергеевич еще не замечал и всецело отдавался работе. Сначала налаживал производство в новом цехе, потом занялся обработкой результатов своих исследований и подготовкой диссертации, а в 1955 году его перевели на очередное (тоже совершенно новое, тоже очень грязное и тоже очень важное) направление - производство изотопов.

       П. И. Трякин: "Он стал организатором выпуска первых промышленных партий изотопов. Мы ими и раньше занимались, но в очень небольших масштабах, а Никифоров поставил это дело по-настоящему. Менее чем за 10 лет Александр Сергеевич прошел через три сложнейших и принципиально разных участка производства - металлургию плутония, химцех и изотопы - и каждый из них освоил с типичной никифоровской основательностью, познал в теории и на практике. Он мог выполнить собственными руками любую операцию. В итоге стал лучшим на комбинате инженером-металлургом и одним из сильнейших инженеров-радиохимиков".

       Ю. Ф. Носач: "Уровень его подготовки был очень высок. Настолько высок, что, занимая должность заместителя главного инженера, он по всем вопросам - техническим, и организационным - на голову превосходил своего "шефа" Анатолия Федоровича Пащенко, хотя Анатолий Федорович тоже был специалистом грамотным. Вполне естественно, что после отъезда Пащенко в Москву место главного инженера занял Александр Сергеевич. Это было одно из самых удачных кадровых решений Николая Анатольевича. Один - физик, другой - химик, они с Семеновым прекрасно дополняли друг друга и сумели создать на производстве отличную творческую атмосферу".

       П. И. Трякин: "Он мне очень нравился. С каким бы вопросом к нему ни зашел, обязательно получишь исчерпывающий ответ, даже в области экономики. Став главным инженером, он начал активно вникать и в экономику. И что особенно важно: ничего не забывал. Шуметь не будет, но в определенный день обязательно пригласит и спросит: "Петр Иванович, тут за вами 5 пунктов. Как идет выполнение?"

       Ю. Ф. Носач: "Сейчас увидеть на производстве кого-нибудь "из верхов" - событие, а Семенов и Никифоров бывали у нас регулярно: два раза в месяц обязательно. Сразу после оперативок все разъезжались по заводам. Этому, а также четкости и продуманности действий, современным руководителям у Никифорова надо учиться. Мне особенно импонировало то, как Александр Сергеевич подходил к принятию решений. Ефим Павлович Славский - тот больше полагался на интуицию: "Будем делать вот так", - говорил он, и, как правило, попадал. А Александр Сергеевич действовал по-иному - через исследовательские группы, которые он создал на заводах. Не на чутье полагался, а на тщательный анализ каждой сложной инженерной проблемы. Сначала, если возник трудный вопрос, дает задание исследователям: опробовать то-то и то-то, потом внимательно изучает результаты опытов и экспериментов и уж только потом, когда собраны все данные, выносит окончательное заключение - внедрять или не внедрять.

       - То есть не просто декларировал, что каждую сложную проблему надо предварительно изучить, - делаю я вывод из сказанного Юрием Федоровичем, - а создал для этого специальный механизм?

       - Да - да - да! - поддержал мою мысль Юрий Федорович. - Он больше действовал как ученый и исследователь, поэтому мы все время жили развитием: развитие, развитие и развитие. При Семенове оно началось, при Никифорове продолжилось. Многие направления работы он взял под свое личное научное руководство. Это была замечательная пара, сочетание умов и характеров изумительное. Я не чувствовал между ними никаких трений, они работали очень слаженно. Семенов полностью доверял Никифорову, поскольку высоко ценил его как специалиста, а Никифоров с большим уважением относился к Семенову".

       И так далее и так далее, - скажу я тут, - потому что о работе Александра Сергеевича на комбинате я не услышал ни единого критического слова. Только самое положительное. И как главный инженер был на месте ("побольше бы таких"), и ученые степени получил вполне заслуженно ("его труды имели большое практическое значение"), и как человек замечательный ("три минуты разговора - и ты у него в плену"). Казалось, что иных красок на портрете и не будет. Предельно ясная и чистая жизнь. Единственное, что ее омрачало, - слишком ранняя потеря здоровья. Однако когда пошел разговор об обстоятельствах его переезда в Москву, в министерство, а потом о переходе из министерства в НИИ и об избрании академиком, начали возникать вопросы. Первый из них - зачем ему, главному инженеру огромного предприятия, надо было соглашаться на столь незначительное место в министерстве? Ведь главный инженер "Маяка" и сидящий в махоньком кабинетике председатель научно-технического совета - должности далеко не равнозначные. Это не повышение, как пытаются изобразить некоторые, а понижение. На этот счет я услышал и прочитал в газетах четыре версии.

       Версия первая, официальная, ее излагают газеты и поддерживает Б. В. Брохович: "В 1974-75 годах здоровье Александра Сергеевича стало сильно хромать: у него обнаружили злокачественную опухоль на легком. Правда, операцию сделали вовремя и сделали успешно, но работать главным инженером с прежней нагрузкой он уже не мог, поэтому согласился на предложение Семенова перейти на посильную должность в министерство, тем более что подросли дети и пришла пора определяться с их поступлением в институты".

       Версия вторая, полуофициальная, ее поддерживает П. И. Трякин: "Как мне кажется, работа главного инженера его немного тяготила, потому что у главного инженера масса рутинной, казенной работы. Чуть что произошло, сразу создаются придирчивые комиссии, приезжают строгие чиновники из Москвы и начинаются разборки, как будто нарушение допустил не какой-то разгильдяй, а сам главный инженер".

       Версия третья, ее высказали А. Н. Кононов и А. А. и В. М. Таракановы: "Александр Сергеевич относился к числу тех, кто четко планирует не только свое время, но и свои успехи, то есть продвижение по службе и даже некоторые награды. Разумеется, напрямую он ничего не выпрашивал и тем более не затевал интриг. На это, как человек порядочный, он был не способен, тем не менее определенные действия для обеспечения своей карьеры предпринимал: то во время конференции подсядет к Бочвару или к другому видному ученому, то при случае заведет нужный разговор в министерстве. Он обладал очень большой способностью устанавливать и поддерживать хорошие отношения с влиятельными людьми. В конце концов это срабатывало. Думается, его переход в министерство был не столько вынужденным, сколько заранее спланированным: из министерства легче перейти на хорошую должность в бочваровский институт. Одновременно - и это надо сказать со всей определенностью - Александр Сергеевич очень много и плодотворно работал, причем в исключительно тяжелых условиях. Его биография - это, с одной стороны, шествие по должностям, а с другой - систематические переоблучения. Он прошел через все самые "грязные" производства комбината".

       И версия четвертая, ее я услышал от Ю. Ф. Носача: "Помимо всего прочего, причина может быть и в том, что у Никифорова не сложились отношения с Броховичем. Ведь Борис Васильевич - человек не простой и довольно крутой. В то же время его крутые решения не всегда являлись правильными. Как показала жизнь, он нередко ошибался, и ошибался по-крупному, но доказать ему, что он ошибается, и для Никифорова, а потом и для Никипелова, который стал главным инженером после Александра Сергеевича, представляло большие трудности. Я не раз присутствовал при острейших столкновениях Никипелова и Броховича по кадровым вопросам. Никипелов считал, что нам нужно ежегодно привозить на комбинат хотя бы по 20-30 выпускников из хороших дневных вузов. Чтобы производство постоянно подпитывалось ребятами с глубоким теоретическим образованием. Иначе, уверял он, начнется застой. Но Брохович с этим никак не соглашался. "Нет, - отвечал он, - со стороны никого брать не будем. У меня вон сколько вечерников без должностей ходит. С опытом люди, со знанием производства, а работают слесарями. "Опыт - дело наживное, - отвечал Никипелов, - два-три года, - и он появится. Главное же - более высокий уровень подготовки. С той подготовкой, которую дают ведущие московские вузы, они все быстро освоят и двинут производство дальше. В противном случае лет через 10-15 нам некого будет ставить директорами".

       Так оно и произошло. Сегодня мы наблюдаем на комбинате глубокий кадровый провал. Прежнее руководство состарилось, а равноценное ему новое поколение не выросло. Это грубейший просчет Броховича. Предвидя такое развитие событий, Никипелов иногда ставил вопрос ребром: "Или вы соглашаетесь с моим мнением, поскольку за этот участок работы отвечаю я, или мне придется уйти. Я в качестве главного инженера работать у вас не смогу".

       Скорее всего, не раз оказывался в подобных ситуациях и Никифоров. Как образованнейший специалист, он не мог соглашаться с неграмотными решениями. Отношения накалились и, когда освободилось место в НТС, он попросился в Москву".

       Вот сколько версий. Какая из них правильная, а какая домысел? Обращаюсь с этим вопросом к сыну Александра Сергеевича Виктору и его (Виктора) жене Ольге (я встретился с ними в Москве). Поначалу они принялись пересказывать мне чисто официальный вариант. "Главная причина - это здоровье. Ему сделали тяжелейшую операцию, и он прекрасно понимал, что проблемы начались. Помимо легких болела и печень. В министерстве нагрузки, конечно же, намного меньше, поэтому он согласился".

       - Но вскоре запросился туда, где нагрузки намного больше, - возразил я. Ведь должности директора, да и заместителя директора института далеко не простые. Там работы много.

       - Вы правы, тем не менее... - начали было объяснять Виктор и Ольга, но ничего убедительного предъявить не смогли.

       Тогда я решил изложить то, что слышал в городе: "Предположение первое - Александр Сергеевич надумал оставить производство и сделать чисто научную карьеру". - "Нет", - быстро и жестко отреагировал Виктор. - "Предположение второе - не сложились отношения с директором. Он вмешивался в дела главного инженера не всегда удачно..." - "Совершенно верно, - вновь так же быстро заключил Виктор. - На 90 процентов второй вариант. Правда, в своих воспоминаниях Борис Васильевич демонстрирует по отношению к отцу полную лояльность, но на самом деле история их расставания не столь благополучна. Я не знаю точных формулировок, но разговоры типа "мне нужен здоровый главный инженер" были. Семенов узнал об этом и перетащил отца в министерство.

       Но это не единственная причина, которая побудила Николая Анатольевича вмешаться. С одной стороны, он проявил участие и помог отцу, с другой, - ему самому, в силу непростых отношений с Ефимом Павловичем, тоже требовалась поддержка. И он с приездом отца ее получил, в решении производственных вопросов отец всегда становился на сторону Семенова. Это обстоятельство тоже сыграло какую-то роль".

       Так что версия № 1 (только из-за болезни) в чистом виде никак не подходит. Болезнь, конечно, оказала большое влияние на развитие событий, но не явилась решающим фактором, поскольку операцию Никифорову сделали вовремя и удачно. Через некоторое время он настолько восстановил свои силы, что потом в течение 14 лет смог работать на самых ответственных должностях в крупнейшем институте, причем работать, как отмечает сын, "с колоссальными нагрузками". Наверное, стоило некоторое время переждать, смог бы работать и на комбинате.

       Не очень доказательной выглядит и версия № 3 (ради карьеры), хотя доля истины в словах Александра Николаевича, возможно, и есть. Не зря же, хитро усмехнувшись, Семенов однажды обронил: "Умеет все-таки Александр Сергеевич добиваться своего". Да и Виктор, рассказывая об отце, особо отметил его рациональность и прагматичность: "Он человек не импульсивный и никогда не принимал решений на эмоциональном уровне. Все свои шаги он тщательно взвешивал, просчитывал". Видите: "все взвешивал, все просчитывал". Почти то же самое сказал и Кононов: "Александр Сергеевич четко планировал не только время". Подчеркивая этот момент, я, разумеется, далек от мысли, чтобы в чем-то Никифорова осуждать. Ни в коем случае. Образ скромного, совершенно бескорыстного труженика, который десятилетиями только и делает, что работает и ни о каких окладах и должностях даже не помышляет (кто достоин, того начальство само отметит), такой образ, конечно, очень симпатичен, но нереален. По крайней мере, в жизни встречается крайне редко. А хороший, знающий себе цену специалист должен обязательно к чему-то стремиться. Это нормально, это естественно. Подробнее поговорить на эту тему я думаю в главе о Ермолаеве, а пока небольшой диалог с Виктором.

       - Честолюбие в отце было?

       - Да, без сомнения.

       - И что он делал, чтобы свое честолюбие удовлетворить?

       - Много и хорошо работал.

       И это тоже правда. Не было такого случая, чтобы Никифоров не справился с поставленной перед ним задачей. Напротив: где появлялся Никифоров, там начиналась активная творческая работа.

       М.В. Гладышев: "Мы мало чего брали со стороны, потому что взять было не у кого. Нужного нам опыта ни одно предприятие Союза еще не имело. Приходилось до всего доходить самим. И вот здесь я хочу особо отметить роль Александра Сергеевича. Он умел все: и разобраться с любой технологической проблемой, и провести серьезное исследование, и организовать производство". И если его за труды вознаграждали, принимал награды без деланного безразличия.

А. С. Никифоров среди ведущих специалистов комбината во время визита на предприятие министра Министерства среднего машиностроения Е. П. Славского

       В.А. Никифоров: "Помню, как ему вручали звезду Героя. Это происходило во Дворце культуры, очень торжественно, мы с матерью ходили на это собрание. Отец, конечно, был очень доволен. Реагировал сдержанно, но был доволен. Для него это имело значение, да и для кого не имеет? Не верю я людям, которые утверждают, будто они совершенно равнодушны к орденам. Показуха".

       Но не все получаемые Александром Сергеевичем знаки отличия становились в семье Никифоровых событием. Например, защита диссертации проходила очень спокойно и буднично, как будто ничего особенного не случилось. "Он нас об этом даже в известность не ставил. Мы не знали ни об окончании работы над диссертацией, ни о предстоящей защите. Получали информацию о присвоении ему кандидата, а потом и доктора уже после того, как все свершилось. Никакого ажиотажа, никаких торжеств. Торжественно отмечали только избрание его в членкоры, но это такая серьезная вещь, что не отметить нельзя".

       Признаться, о таком я услышал впервые. Обычно в семьях соискателей ученых степеней обстановка накануне защиты совсем другая: нервная, напряженная, до назначенного срока остались считанные дни, а неоконченных дел - масса, жена пьет валерианку намного чаще, чем диссертант. А тут не только не переживают, а даже не знают даты защиты. Полное отсутствие тщеславия. Здоровье, активное честолюбие налицо, а вот пышных мероприятий в свою честь, суеты вокруг собственной персоны Александр Сергеевич не любил.

       "А разве такое может быть? - чувствую я недоуменный вопрос читателя. - Чтобы к должностям стремился, а почести не любил". Выходит может. Поэтому подходить к оценке поступков таких людей, как Никифоров и Семенов, с обычными (часто примитивными) мерками нельзя. У них иные, чем у большинства из нас (более продуманные), понятия о допустимом и зазорном, иной (более глубокий) подход к анализу жизненных явлений. В силу этого мне трудно выделить какое-то одно, совершенно бесспорное объяснение причин ухода Никифорова с поста главного инженера. Каждая версия имеет сильные стороны и свои изъяны. Если перевод в Москву предпринят с целью занять ведущее положение в НИИ, то не слишком ли далеко все ходы просчитаны? Кто может знать наперед, когда уволится (или отправится к праотцам) тот или иной занимающий нужную должность академический корифей? А если в связи с болезнью ему действительно требовалась более щадящая и спокойная обстановка, то как объяснить его быстрое (и года не проработал) расставание с министерством? Причем ради кресла, которое спокойным отнюдь не назовешь. В мемуарах Б.В. Броховича и в газетных материалах объяснение дается следующее: "Производственник Никифоров в министерстве не прижился и в феврале 1977 года перешел оттуда на должность заместителя директора Всесоюзного научно-технического института неорганических материалов, возглавляемого академиком А. А. Бочваром".

       Хорошее объяснение: но после него сразу возникают два вопроса. Во-первых, как ему это удалось? Ведь на должность Бочваровского заместителя претендовали люди, в научных кругах более известные, чем Никифоров, причем члены-корреспонденты, а Никифоров в то время еще пребывал в "простых докторах". Во-вторых, что значит "не прижился"? Такой великолепный специалист, такой умный и неконфликтный человек, и вдруг где-то оказался не ко двору.

       Ю.Ф. Носач: "Однажды после совещания Александр Сергеевич попросил меня остаться. Зашли к нему в кабинет и довольно откровенно поговорили. Он не жаловался, но в его речи несколько раз проскальзывало, что в министерстве ему скучно. "Уж слишком много чисто бюрократического перекладывания бумаг и всякого рода обсуждений". Внешне должность достаточно привлекательная, а по содержанию - не интересная. Бумаги, бумаги и бумаги. Поэтому, когда освободилось место в институте Бочвара, он с удовольствием туда пошел. И, на мой взгляд, совершенно правильно сделал. При следующей встрече я уже не увидел в нем ни хандры, ни уныния - совсем другой человек, прежний (весь в идеях) Никифоров. У меня не сложилось впечатления, что он переходил в институт из чисто карьерных соображений. Практически он занимался теми же вопросами, что и на комбинате, только на другом уровне".

       - Но почему, - спрашиваю я вслед за Носачом Виктора и Ольгу, - Семенов в министерстве прижился, а Александр Сергеевич нет?

       - Да и Семенов по-настоящему не прижился, - ответили они. - Ему тоже было трудно, просто они находились в совершенно разных условиях. Николай Анатольевич - фигура, первый заместитель министра, ему на некоторые вещи можно было не обращать внимания, а у отца должность намного скромнее, поэтому приходилось лавировать, особенно когда между Славским и Семеновым начиналось вот такое, - тут Виктор потыкал навстречу друг другу указательными пальцами. - Он оказывался между двух огней. Это его угнетало: он с уважением относился и к тому, и к другому, поэтому довольно скоро начал поговаривать, что неплохо бы уйти в "девятку" хотя бы начальником отдела.

       - Лишь бы уйти?

       - Да, скорее всего.

       Но до начальника отдела опускаться не пришлось, освободилась должность более масштабная - заместитель директора - и с этого момента началась второе стремительное восхождение Никифорова на административные и научные высоты:

1977 год - заместитель директора;
1981 год - член-корреспондент Академии наук СССР;
1984 год - директор института;
1987 год - с первого захода избран действительным членом Академии наук, то есть стал академиком.

       Вершина того, чего может добиться ученый. Случай, надо сказать, едва ли не уникальный: человек из провинции, с производства и вдруг - с первого захода избирается академиком. По мнению А.Н. Кононова, "без определенных подготовительных действий и без крепких связей в академических кругах такое практически невозможно, по крайне мере, чрезвычайно сложно, тем более в то время, когда в научной элите существовали мощные клановые группировки. Они в свою среду "чужаков" не пускали. Никифоров - специалист, безусловно, выдающийся, он сделал в науке очень много". Достаточно назвать (продолжу я далее мысль Александра Николаевича) темы его журнальных статей: "Роль технеция в окислительно-восстановительном процессе облученного топлива", "Проблемы гелия в конструкционных материалах реактора", "Обезвреживание жидких радиоактивных отходов". Кроме того, он посвятил много работ вопросам охраны окружающей среды.

       Все это верно, но верно и то, что сказал Кононов: в то время человеку из провинции стать академиком было чрезвычайно сложно. Как же ему это удалось? Опять обращаюсь с вопросами к Виктору.

       - Семенов, - спрашиваю, - какую-то помощь оказывал или сыграла свою роль совершенная секретность выполненных Александром Сергеевичем исследований?

       - Тут, скорее, Зверев помог, чем Семенов, - начал объяснять Виктор. - Вы же знаете, по прошлой своей работе Александр Дмитриевич - генерал-майор КГБ, следовательно, человек очень осведомленный и смелый. Вот он вышел на трибуну и все, как есть, не взирая ни на какие секреты, выложил: и про тритий, которым отец занимался, рассказал, и про все остальное.

       "Работы исключительной государственной важности, - резюмировал он, - выполнены успешно, есть предложение...", - и весь разговор. Очень хорошую речь сказал. Она во многом и определила результаты голосования.

       - А в академических кругах ему никакой поддержки не организовывалось?

       - Не организовывалось ничего. Спасибо Звереву и еще академику Никольскому из Ленинграда, он тоже убедительно выступил в поддержку отца.

       Став директором института, академиком, Никифоров совершенно преобразился. "Это была та должность, - говорит Виктор, - которая по своим масштабам и по своей значимости отвечала его запросам.

       - Для него должности имели значение?

       - Да-а-а, - выразительно протянул он. И стало ясно: имели, и далеко не малое.

       - А вашу жизнь он как-то выстраивал или давал возможность самим определяться?

       - Нет, не выстраивал. Единственное, что я сделал с его подачи, - поступил в МИФИ, хотя моя мечта была другая.

       - Какая?

       - Летчиком хотел стать.

       - А он что говорил?

       - А он говорил: "Держись за землю, сынок".

       Но почему после смерти Бочвара директором знаменитой "девятки" назначили именно Никифорова? Ведь в списках Академии наук значилось немало других, более маститых ученых.

       П. И. Трякин: "Однажды я спросил академика Никольского: "Почему после Хлопина институт возглавили не вы?" - "Да мне предлагали, - ответил он, - но я отказался, потому что у меня весь ум направлен только на науку, а вникать в бухгалтерские отчеты, составлять штаты, руководить ремонтом - это я не умею. Я все завалю. Лучше буду заниматься одной наукой". И он, пожалуй, прав. Директор НИИ, действительно, должен объединять в себе целый ряд важных деловых качеств: одновременно быть и авторитетным ученым, и искушенным экономистом, и умелым администратором. Как раз в Никифорове все это и сочеталось. Он был одинаково сильным на всех направлениях работы".

       - Работу, - говорит Виктор, - он ценил больше всего в жизни. Семью и работу. Поэтому отдавался ей всецело. Успевал и руководить институтом, и редактировать журнал "Структурная химия", и вести собственные научные исследования. Кроме того, часто бывал в командировках, - внутрисоюзных и зарубежных.

       - Как он, - спрашиваю, - реагировал на западное изобилие? Некоторых в то время оно повергало в шок. Люди приезжали оттуда и с горя запивали.

       - Нет, отец реагировал на Запад совершенно спокойно. Пресмыкательство иных членов делегаций перед всем западным его возмущало. "У нас бедные магазины, - говорил он, - но в сфере науки мы не отстаем нисколько, даже наоборот: на некоторых направлениях опережаем. У нас достижений больше, чем у них.

       - Он был патриот?

       - Просто он хорошо знал свою отрасль.

       - Вы жили обеспеченно? - подхожу я к теме с другой стороны.

       - Мы жили скромно. Нас не баловали и привилегиями не окружали. Так было в Озерске, так было и здесь. Ничего "супер" мы не имели. При жизни отца ездили на "Запорожце". Да и сам он ни к чему такому не стремился. Уже будучи академиком, ездил на работу со старым дипломатом с поломанным замком. Деньги до зарплаты мы занимали у соседки.

       Работа в институте удовлетворяла Никифорова полностью. Это было то, что требовалось его деятельному и аналитическому уму.

       Однако именно этот период жизни Александра Сергеевича оценивается по-разному. Наряду с самыми высокими отзывами я услышал и такие: "Академия - это не для него. Его дело - производство. Он как был производственником, так производственником и остался. Если уж строго судить, то и академик-то он не настоящий. Его избрали не по научным заслугам, а по должности. Не зря же Славский сказал как-то: "Это мы тебя сделали!".

       Что на это сказать? Сначала приведу комментарий кандидата наук Юрия Федоровича Носача: "В общепринятом понимании, возможно, он академик не настоящий. Пришел в институт не через науку, а через производство. Вроде бы нет полагающейся для такого звания академической школы. Но это, с одной стороны, - минус, а с другой, - большой плюс, поскольку, обладая детальным знанием производства, Никифоров сумел организовать тесное взаимодействие науки и предприятий. Он занимался не наукой ради науки, а помогал нам решать реальные технологические проблемы. И это тем более правильно, что наши институты не академические, они отраслевого назначения, следовательно, и призваны решать отраслевые задачи. Так что в этом плане он как раз был хорошим академиком, академиком для своей отрасли, намного лучше многих из тех, что занимались "чистой" наукой".

       А теперь беру справочник о самых выдающихся химиках мира. Листаю страницы и вижу знакомые со школьной скамьи имена: Гесс, Пристли, Гей-Люссак, Кавендиш, Менделеев, Несмеянов, Зинин, и в их ряду - Александр Сергеевич Никифоров. Говорится, что "основные его научные исследования относятся к неорганической химии получения отработавшего ядерного топлива, обезвреживания радиоактивных отходов, разработке и создания источников излучения на основе радиоактивных изотопов". Когда Никифоров умер, некролог подписали все высшие руководители СССР, в том числе М. С. Горбачев. Это, надо полагать, тоже отвечает на вопрос, настоящий он был академик или нет?

       К сожалению, несмотря на удачно проведенную первую операцию, совсем избавиться от своего недуга Александру Сергеевичу не удавалось. Слишком много "наглотался" плутония. Донимали регулярные воспаления легких, постоянное сухое покашливание. Чувствовалось, что он человек нездоровый. Даже при спокойной ходьбе отставал от своих более пожилых спутников.

       М. В. Гладышев: "Мне особенно жалко его стало после одного случая в санатории "Горный". Пришли на пляж, он, как бывало, разделся и сразу прыгнул в воду. Прыгнул, а плыть не может. Дыхания не хватает. Пришлось срочно спешить ему на помощь. Вывели на берег, уложили на песок, и всем стало ясно: он человек погибающий".

       Так оно и оказалось. Вторая операция уже ничего не дала: метастазы проникли слишком глубоко. Боли донимали адские. Тем не менее, почти до последнего продолжал работать (проводил совещания даже в больничной палате) и держался мужественно.

       О. Н. Семенова: "В самые тяжелые дни, когда Александр Сергеевич уже умирал, его пришли навестить сослуживцы. "Что тебе принести, - спросили они, - в магазине есть яблоки, апельсины и гранаты". - "Да, - горько усмехнувшись, ответил он, - лимонку сейчас не плохо бы". Даже на пороге смерти сохранил чувство юмора".

       Вот так сложилась судьба, и таким был конец жизни удивительного тверского паренька Александра Никифорова. Родился в простой крестьянской семье, а стал крупнейшим инженером комбината. Героем труда, первым в отрасли вышедшим с производства академиком. И добился всего исключительно умом и талантом. Немного найдется в истории города людей, которых можно поставить рядом с Никифоровым. Личность яркая и на редкость самобытная.

       В. Г. Селин: "Мне особенно нравилось, что ему ничего не требовалось объяснять. Два-три слова, - и он уже все понял, не то что другие, которые приходили в руководство через горком. И что не менее важно - о сказанном не забывал. Если Никифоров и Семенов пообещали, можно быть уверенным, - обязательно сделают. Я очень сожалел о его отъезде в Москву. Прекрасный был главный инженер".

       О. Н. Семенова: "Это был глубоко порядочный и очень интеллигентный человек. Умница. Отец любил его и высоко ценил".

       А. С. Корниенко: "Музруков, Семенов и Никифоров - это особые люди. Их, не хочешь, да зауважаешь. Под стать им были и их жены. Они не кичились своим положением и не называли себя леди № 1 и леди № 2. Но потом таких людей не стало. Никифоров был последний..."

Источник: Черников, В. Тверской паренек / В. Черников // Особое поколение / В. Черников. – Челябинск, 2003. – Т. 1. – С. 145-170.