Сегодня не для кого не секрет, что ядерный щит СССР был создан ценой здоровья и жизни десятков тысяч советских людей. Немало жизней положено в нашей стране и на развитие "мирного атома". Ядерный Молох требовал не только жизней работавшего на него персонала, но и мог выбрать себе в жертву любого человека. Главное - было поставить на нем клеймо "ликвидатор". Кого только не привлекали в нашей стране за последние полвека к ликвидации последствий радиационных аварий: солдат и офицеров различных министерств и ведомств, военнообязанных, призванных на специальные сборы (т.н. "партизан"), курсантов и студентов высших учебных заведений, рабочих и колхозников, и даже школьников. Шли годы, менялись руководители государства, объекты аварий, не изменялась лишь практика использования "ликвидаторов". Да и сегодня, в этом вопросе, еще не все в порядке.
ЦЕНА ЖИЗНИ
История ликвидации радиационных аварий в Советском Союзе берет свое начало на "плутониевом" комбинате № 817 (ныне производственное объединение "Маяк") в Челябинской области. Это сверхсекретное предприятие по производству оружейного плутония для первых советских атомных зарядов появилось на Южном Урале в середине 40-х годов прошлого века. Комбинат состоял из трех главных промышленных объектов - ядерного реактора для наработки плутония (объект "А"), радиохимического завода для его выделения и очистки (объект "Б") и химико-металлургического завода для изготовления деталей зарядов (объект "В"). Еще до пуска комбината руководители "атомного проекта" понимали, что будущие аварии придется устранять в условиях повышенного радиационного фона. Они молча примирились с мыслями о возможных будущих жертвах. Жертвы эти планировались, хотя и не фигурировали в плановых показателях. Они должны были быть случайными, непредсказуемыми, происходящими по вине самого эксплуатирующего персонала.
Высокая аварийность на ядерных объектах в этот период была обусловлена, во многом, сложностью и новизной решаемых задач. Первопроходцам атомной промышленности приходилось осваивать совершенно новые производства, не имеющие аналогов, использовать оборудование, не предназначенное для работы в жестких условиях радиации. Однако, несовершенство оборудования, проектные решения, принятые без должного учета специфики ядерного характера производства были лишь одной из причин радиационных аварий и переоблучения персонала.
Главными же причинами большого числа жертв среди работников атомных производств, ликвидаторов аварий и проживающего вблизи населения были авральные методы работы, наличие чрезмерного режима секретности, заниженные показатели ценности человеческой жизни в СССР. Промышленное оборудование ценилось выше здоровья и жизни персонала, а о вредном влиянии ядерных объектов на природную среду и население близлежащих деревень вопрос не ставился вовсе. На тех же принципах основывалось и реагирование на аварийные ситуации: многие работы производились вручную, без соответствующих средств защиты, с превышением норм облучения.
Первая тяжелая радиационная авария в Советском Союзе случилась 19 июня 1948 года, на следующий же день после выхода атомного реактора по наработке оружейного плутония (объект "А" комбината "Маяк") на проектную мощность. В результате недостаточного охлаждения нескольких урановых блоков произошло их локальное сплавление с окружающим графитом, так называемый "козел". Ликвидацией аварии руководил главный инженер комбината Е.П. Славский, будущий министр Атомпрома. Реактор был остановлен и в течение девяти суток "закозлившийся" канал расчищался путем ручной рассверловки. Допустимая доза облучения для ликвидаторов аварии была установлена специальным приказом директора комбината в 25 Рентген.
Уже на четвертый день весь мужской персонал реактора набрал установленную норму облучения. Затем к работам были привлечены солдаты строительных батальонов. Рассматривалось предложение об использовании заключенных, но оно не прошло по режимным соображениям. Людей, даже при такой норме, все равно не хватало, наиболее сознательных рабочих привлекали для работ в реакторном зале дважды и трижды. В этом случае сменный руководитель аварийных работ обычно "по-дружески" просил рабочего не брать с собой свой личный дозиметр. С солдатами было еще проще, их не пугали никакими дозиметрами [1].
Спустя месяц после первой аварии, 25 июля 1948 г., на реакторе был зарегистрирован аналогичный "козел". Реактор надо было снова останавливать. Однако, на этот раз, из Москвы последовал приказ: "Осуществить подъем мощности. Ликвидацию аварии произвести на действующем оборудовании".[2] Такое решение можно с полным правом назвать варварским. На войне оно было бы равносильно приказу закрыть дот собственными телами. Но "атомный аврал" требовал выполнения государственного плана по наработке плутония любой ценой.
При проведении ремонтных работ в активную зону реактора попало много воды. Она усилила коррозию оборудования и уже к концу 1948 г. началась массовая протечка каналов. Работать в таком состоянии реактор не мог и в январе 1949 г. его остановили для капитального ремонта. Возникла сложнейшая проблема, как заменить каналы и сохранить все ценные урановые блоки (запасной загрузки урана в стране в то время не было), уже частично облученные и сильно радиоактивные. Было принято решение, в нарушение существующей системы разгрузки, вручную поднимать блоки в центральный зал реактора, а после ремонта загружать их в новые каналы. Всего было извлечено более 39 тысяч блоков. В течение полуторамесячной работы переоблучился весь персонал объекта. На такую варварскую и одновременно героическую операцию могли решиться, наверное, только в СССР. Работавший, в течение первых двух дней, на сортировке блоков И.В. Курчатов получил дозу облучения приблизительно в 250 Рентген и почти насильно был выведен из зала. По словам Е.П. Славского: "…эта эпопея была чудовищная! Если бы (Курчатов) досидел, пока бы все отсортировал, еще тогда он мог погибнуть!".[3] В тот год, около 60 процентов работников реактора получили дозы от 25 до 100 Р, а более 30 процентов - от 100 до 400 Р.[4]
ИМ МОЖНО БОЛЬШЕ…
В декабре 1948 г. первая партия облученного в реакторе урана поступила на радиохимический завод для выделения плутония, и на объекте "Б" началась своя череда аварий. Технологическая схема этого производства была такова, что частые разливы радиоактивного раствора операторам установок (а это были, в основном, молодые женщины) приходилось ликвидировать вручную, с помощью тряпки и ведра. Делалось это зачастую голыми руками, поскольку перчаток на всех не хватало.[5] Главный инженер завода "Б" М.В. Гладышев писал в своих воспоминаниях:
"Во время пуска радиохимического завода люди работали с радиоактивностью в своей повседневной одежде, лишь иногда надевая халаты и резиновую обувь. Дозиметрический контроль практически не осуществлялся, радиоактивная грязь разносилась по городу и жилым домам".[6]
Работа в таком аварийном режиме привела к тому, что около двух тысяч работников комбината стали "носителями плутония", т. е. имели в своем организме превышение допустимого его содержания. Однако в это число не включены так называемые "солдаты-десорбщики" - военнослужащие, участвовавшие в ликвидации аварийных ситуаций вместо персонала. Вот что пишет о них в своей статье "Северное сияние над Кыштымом" бывший работник комбината Анатолий Никифоров:
"Я не помню их лиц. Перед глазами - безликая толпа, сидящая на полу длиннющего коридора. Тесно прижавшись к стене, и друг к другу, в рваных комбинезонах и ботинках третьего срока, они напоминали нахохлившихся серых воробьев в осеннюю непогоду. Призванные в армию из азиатских республик Союза, едва понимающие по-русски, они, в прямом смысле, закрывали нас своими телами. Сохранили здоровье и жизни сотням специалистов, занятым в производстве плутония.
Для них не было понятия "рабочий день" и "смена". Их работа - "допуск". За талон доппитания они тряпкой и ведром убирали разливы высокорадиоактивных растворов, отмывали до допустимых пределов поверхности оборудования. Время их допуска - 10, 15, 20 минут из расчета 5 Рентген в заход и 45 Рентген за три месяца работы. Через три месяца их сменяли "свежие" бригады. Земной поклон им и вечная наша благодарность!"[7]
Другая работница радиохимического производства, Ирина Размахова, вспоминает:
"Еще был такой случай, говорящий о неучтенных дозах, полученных солдатами. За ночь нам было необходимо выполнить одну работу. Для ее исполнения дали солдат. Они сделали часть работы, потом дозиметрист говорит - все бойцы получили допустимую по существующим нормам дозу. И я остановила работу.
Утром начальник был недоволен, что работа не доделана и объяснил мне, что эти допустимые дозы определены для нас - персонала комбината. А солдатам можно больше - они ведь поработают и уедут с комбината".[8]
Вот отсюда, со времени ликвидации первых радиационных аварий, руководили которыми, в том числе, и будущие "атомные" министры, берет свое начало отношение к солдату, как к дешевой, по сути, рабской рабочей силе: "Им можно больше - они ведь поработают и уедут!".
Поэтому неудивительно, что первые случаи острой лучевой болезни в СССР были выявлены врачами, организованного в 1947 г. на "Маяке" медико-санитарного отделения, именно у молодых солдат. Причина получения двумя военнослужащими, несшими службу по охране предприятия, высокой дозы облучения так и осталась тогда для врачей неизвестной. По всей видимости, они были одними из тех, кому довелось выполнять радиационно-опасные работы вместо персонала, чтобы сохранить его рабочий потенциал.
Освоение технологии атомной промышленности было настоящим подвигом ученых и персонала атомных предприятий. "Мы знали об опасности, но работали самоотверженно, понимая безотлагательность этой работы, ее жизненную необходимость для Родины", - писала Л.П. Сохина в своей повести "Плутоний в девичьих руках".[9] В противоположность же персоналу, "людей в погонах" использовали на радиационно-опасных работах, в большей степени "в слепую". Многие из них, вряд ли понимали степень риска, которому они подвергались. Да и где они сейчас?
ЯДЕРНЫЙ ВЗРЫВ В РУКАХ
Еще одним бедствием, сопровождавшим наработку оружейного плутония в Советском Союзе, как на "Маяке", так и на другом "плутониевом комбинате" в Томске-7, стали самопроизвольные цепные ядерные реакции. Они происходили из-за накопления урана и плутония до критических количеств в аппаратах и трубопроводах радиохимических и химико-металлургических заводов. Многие из них стали результатом сложившейся системы постоянного аврала в условиях строжайшей секретности. Работы проводились под личным контролем Лаврентия Берии и под присмотром сотрудников комитета госбезопасности. Наказывалась любая оплошность. Люди находились в состоянии постоянного стресса, толкавшего их на поступки, приводившие к авариям.
В качестве примера можно привести первую советскую ядерную аварию, произошедшую на радиохимическом заводе комбината "Маяк" 15 марта 1953 года. В тот день начальник производственного отдела А.А. Каратыгин, решив освободить один из контейнеров для приема новой партии продукта, переливал раствор плутония из двух контейнеров в один. Неожиданно в нем пошла бурная реакция с выделением пара и разбрызгиванием горячего раствора. Причиной этой самопроизвольной цепной реакции, как показало расследование, стало нахождение в приемном контейнере 5 литров неучтенного плутониевого раствора.[111] Откуда на секретном производстве, где должен был учитываться каждый грамм ценнейшего продукта, могли образоваться несколько литров неучтенного раствора плутония? Владислав Ларин, в своей книге "Комбинат "Маяк" - проблема на века", приводит мнение неназванного крупного, в прошлом, руководителя в системе Минатома, согласно которого, виной тому был план выработки плутония. Руководители среднего звена комбината старались на случай непредвиденных обстоятельств, дабы избежать гнева высшего руководства, сделать запас продукции. Такой запас плутониевого раствора и стоял неучтенным в одном из контейнеров. Он то и привел к образованию на рабочем месте оператора критической массы делящегося материала. Последствия аварии усугубила неподготовленность персонала к аварийным ситуациям, т.к. после произошедшей аварии люди не прекращали работу, а пострадавшие обратились в медпункт только через два дня после облучения. Доза облучения Каратыгина, в первую очередь ног, составила тогда около 1000 Рентген. Он перенес тяжелую форму острой лучевой болезни и ампутацию ног, но остался жив и умер спустя 35 лет после аварии. [112]
Позже, в декабре 1968 года, подобный случай произошел на химико-металлургическом заводе комбината "Маяк" с Ю.П. Татаром. Тогда, при разгрузке аварийного рабочего аппарата, Татар с напарником сливали плутониевый раствор в стеклянные бутыли. Все эти манипуляции делались с помощью обыкновенного шланга, голыми руками, без всяких средств защиты. Оказавшись между двумя бутылями с растворами плутония, Татар сыграл роль экрана-замедлителя нейтронов. Вспыхнуло голубое свечение - пошла цепная реакция деления, раздался взрыв, бутыль разлетелась на части. Татар находился в зоне цепной реакции примерно 15 секунд. Полученная им доза облучения составила 860 Рентген на все тело и более 3000 Рентген на конечности. Однако и этот человек выжил, хотя и лишился обеих ног и правой руки.[113]
Всего же в 50-е - 60-е годы на советских ядерных производствах произошло 11 ядерных аварий (7 из них - на "Маяке"). Их основной особенностью было то, что вовлеченный в них персонал не был глубоко знаком с физикой критичности систем с делящимися материалами, не знал действий, которые необходимо было предпринимать в аварийных ситуациях. Несмотря на это, и без того пострадавших работников, руководство предприятий и "компетентные органы" назначало виновными в этих авариях. Хотя произошли они, во многом, благодаря чрезвычайному режиму секретности и авральной системе организации работ при борьбе за выполнение плана наработки ядерных материалов.
КЫШТЫМСКАЯ ТРАГЕДИЯ
Локальные аварии, в начальный период деятельности "Маяка", происходили преимущественно на основном производстве. Отсюда, естественно, и ждали неприятностей, сюда направляли главные профилактические усилия по предотвращению возможных аварий. Но 29 сентября 1957 года беда пришла неожиданно с другой стороны, откуда ее ждали меньше всего, - с хранилища радиоактивных отходов. Там взорвалась емкость, содержавшая 20 миллионов Кюри радиоактивности. Специалисты оценили мощность взрыва в 70-100 т в тротиловом эквиваленте. За 10 часов радиоактивное облако от взрыва прошло над Челябинской, Свердловской и Тюменской областями образовав так называемый Восточно-Уральский радиоактивный след площадью 23 тысячи квадратных километра.[10]
Основная же часть выброса осела прямо на территории комбината "Маяк". Радиоактивному загрязнению подверглась значительная часть производственных и строящихся объектов, а также транспортных коммуникаций. В зону, мощность дозы облучения в которой в первые сутки составляла от нескольких десятков до нескольких сотен Рентген в час, попали пожарная и войсковая части, полк военных строителей и лагерь заключенных. Эвакуация началась только через 10 часов после аварии, когда было получено разрешение из Москвы. Людей на открытых бортовых машинах и в пешем строю вывели из опасной зоны. Все они прошли санитарную обработку и были переодеты в чистую одежду. Однако радиоактивные вещества настолько глубоко вошли в кожный покров, что обработка дала слабые результаты.[11,12]
По оценкам специалистов, в первые часы после взрыва, до эвакуации с промплощадки комбината, в результате прохождения радиоактивного облака подверглись разовому облучению до 100 Рентген более 5 тысяч человек.[13] О судьбе многих солдат, остававшихся весь первый день под невидимыми лучами радиации, теперь можно только догадываться, их разбросали по разным частям, выведя из-под контроля. [14]
Из-за высоких уровней радиации для дезактивации загрязненной территории требовалось очень много людей. На самые опасные и тяжелые работы как всегда были направлены солдаты-"добровольцы". Правда, есть свидетельства, что военные строители, которых в первые, наиболее опасные с точки зрения радиационной обстановки дни, пытались бросить на уборку радиоактивного мусора, не хотели выходить на эту опасную работу. Солдаты не подчинялись командам офицеров, да и сами офицеры неохотно отдавали команды, поскольку догадывались о степени грозящей опасности.[15]
Опыта очистки поверхностей, особенно стен, перекрытий и крыш, не было. Пользовались подручной техникой и инструментом - пожарными машинами, бульдозерами, лопатами и отбойными молотками. Дороги мыли специальными растворами, в наиболее загрязненных местах снимали верхний слой почвы, спиливали деревья и вывозили в могильники. После каждой рабочей смены загрязненные комбинезоны и резиновые сапоги сразу уничтожали, зарывая их в землю.
Ликвидаторам аварии были установлены максимальные нормы облучения: не более 2 Рентген в смену и 25 Рентген за все время работ. Но установленные дозы облучения на практике не соблюдались. Облучение было значительно выше нормативного. Многие участники этих работ после окончания очистки территории были досрочно уволены в запас.[16]
Всего же, по официальной оценке, в ликвидации этой аварии в период 1957-59 годов постоянно участвовало более 25 тысяч военнослужащих военно-строительных частей. Хотя точного учета участников этих событий нигде и никогда не велось. А сами строители считают, что их было не менее 30 тысяч. И это без учета военнослужащих, близлежащих к "Маяку" воинских частей, привлекавшихся к аварийным работам в разовом порядке (а их, по приблизительным подсчетам, было более 5 тысяч человек). При этом им не сообщалось, для чего их привозили на промплощадку, каковы истинные цели работ и насколько они опасны.[17]
Как видим, в течение первого десятилетия деятельности атомной промышленности СССР вопросы безопасности производства и подготовки к реагированию на возможные аварии так и не стали превалирующими. Не существовало реальных планов действий в случае аварийных ситуаций. К ликвидации аварий и их последствий привлекался персонал предприятий, хотя в его должностных инструкциях эти работы не предусматривались. Для проведения же наиболее радиационно-опасных работ привлекались молодые солдаты, как наименее ценный в глазах руководства материал.
В результате аварийных работ работники атомных предприятий получали как внешнее переоблучение, доходящее часто до 150-200 Рентген в год, так и внутреннее - за счет загрязнения воздушной среды, превышающего сотни и даже тысячи допустимых норм, отсутствия надежных средств защиты органов дыхания и попадания в организм значительного количества радионуклидов, в основном плутония. В итоге, только на комбинате "Маяк" в 1948-1954 годах по признакам лучевой болезни с ядерно-опасных производств было выведено около 10 тысяч 500 работников, а у 2500 из них установлена лучевая болезнь.[18]
Несомненно, что и среди "солдат-десорбщиков" и среди военных ликвидаторов также могли быть радиационно-пострадавшие, в т.ч. получившие плутониевое поражение. Однако, в отличие от персонала ядерных объектов, состояние здоровья этого "неучтенного контингента" никого сегодня не интересует.
Да и что говорить о солдатах, если на радиационно-загрязненных территориях ВУРСа в конце 50-х годов к ликвидации последствий аварии привлекались даже школьники местных деревень. "Малолетние ликвидаторы" занимались уборкой с полей и уничтожением загрязненной сельскохозяйственной продукции, ликвидацией кирпичных и деревянных строений в населенных пунктах из которых были эвакуированы жители. Отстоять же свое юридическое право называться "ликвидаторами" многие из этих людей не могут до сих пор.[19]
"Российская газета" несколько лет назад откликнулась на проблемы школьников-ликвидаторов. В статье "Заложники катастрофы" она рассказала о том, как к радиационно-опасным работам привлекали детей:
"Через неделю после аварии учеников школы (Татарской Караболки) отправили в село Русская Караболка убирать выращенные здесь картофель и овощи. Потом ребятам сказали, что весь собранный урожай необходимо уничтожить. Пришлось сжигать солому, а всю сельхозпродукцию сваливать в траншеи. А взрослые тем временем на тракторах перепахивали поля и закапывали траншеи. Потом засыпали колодцы. Следующей весной в Русскую Караболку приехали военные и, сообщив, что поблизости якобы нашли месторождение нефти, велели местным жителям срочно выселяться. Эвакуация проходила с апреля по июнь 1958 года. Оставленные здания демонтировались. Школьники разбирали стену церкви. Кирпичи очищали от раствора, а полученный таким образом стройматериал шел на строительство коровников и свинарников.
Все ликвидационные работы выполнялись вручную, без средств индивидуальной защиты, даже без элементарных респираторов и рукавиц. Как, впрочем, и во время посадки сосенок на месте Русской Караболки, чтобы скрыть место радиационного следа. Высаживали и пропалывали саженцы с мая по август 1958 года опять-таки дети. Разумеется, никто школьникам о том, что они занимались в ту пору ликвидационными работами, справок и прочих документов не выдавал, о том, что люди работают на радиоактивно зараженной территории, не сообщалось. Следует заметить, что карабольским ликвидаторам в 1958 году было от 8 до 16 лет".[20]
Спустя три десятилетия после аварии на "Маяке" отношение к обеспечению ядерной и радиационной безопасности, а также к вопросам аварийного планирования на ядерных объектах СССР во многом изменилось. Однако качество этих изменений не позволило ни предотвратить, ни адекватно среагировать на крупнейшую в истории человечества радиационную катастрофу - взрыв 26 апреля 1986 года 4 блока Чернобыльской атомной электростанции.
Источник: Митюнин, А. Атомный штрафбат: национальные особенности ликвидации последствий радиационных аварий в СССР и России [Электронный ресурс]: сайт «Движения за ядерную безопасность». – Челябинск. – Режим доступа: http: //www.nuclearpolicy.ru/publications/mitunin/mitunin.shtml. – Загл. с экрана.