12 января 2003 года выдающемуся советскому физику, академику, трижды Герою Социалистического Труда, лауреату Ленинской и Государственных премий Игорю Васильевичу Курчатову исполнилось бы 100 лет. Под его руководством были созданы первый в Европе ядерный реактор (1946), первая в СССР атомная бомба (1949), первая в мире термоядерная бомба (1953) и первая на планете АЭС (1954). Большой период жизни и работы этого ученого-организатора был тесно связан с Уралом, где в конце 1940-х годов создавался ядерный щит страны.
Безусловно, холодная война между США и СССР принадлежит уже невозвратному прошлому, однако ее наследие в любой момент может преподнести человечеству достаточно бед. И особенно - на Урале, где накоплена самая плотная и опасная в мире концентрация радиоактивного материала. Историческая колея оставила на этой земле не зарастающую гигантскую атомную колею.
Что же представлял и представляет собой "Маяк", общепризнанно считавшийся флагманом советской атомной отрасли и олицетворивший ее высокую драму?
Он расположен на севере Челябинской области, в 70 километрах от миллионного Челябинска, близ староуральских городов Кыштыма и Касли.
Строгий контроль при въезде. Ничего не скажешь, "Маяк" - это даже сегодня государство в государстве. Огороженная и охраняемая территория занимает примерно 200 квадратных километров (что, правда, в десятки раз меньше, чем территория "родственного" Хэнфордского атомного комплекса в США).
Памятник И.В. Курчатову в Озёрске
Все главные производства здесь располагались и располагаются по южному берегу "технического" озера Кызыл -Тяш, а в 10 километрах от промышленной зоны, между озерами Кызыл-Тяш и Иртяш, находится жизненный и жилой центр "Маяка" - город Озерск, легендарно известный миру сначала как Челябинск-40, затем как Челябинск-65. Многие годы это был не обозначавшийся на картах потаенный, закрытый, "номерной" город, и лишь в начале 90-х он буднично, незаметно сменил "номер" на вполне гражданское, цивильное имя. Естественно, жители - их здесь под 100 тысяч - своими жизнями как-либо связаны с комбинатом.
Целых 40 лет основной определяющей продукцией этого огромного предприятия являлся оружейный плутоний - ядерная взрывчатка для бомб и боеголовок.
Само создание такого оружия было для истощенного четырехлетней войной Советского Союза государственной, жизненной необходимостью.
Бесспорно, мощнейший толчок этому дали атомные бомбардировки авиацией США японских городов Хиросимы и Нагасаки: 6 и 9 августа 1945 года человечество вдруг увидело дно бездны, - после чего в СССР были спешно приняты многие организационные меры.
Так, уже 20 августа постановлением Государственного комитета обороны был создан для решения всех проблем "Уранового проекта" наделенный всеми полномочиями Специальный комитет во главе с членом ГКО и Политбюро ЦК ВКП(б), первым заместителем председателя Совета народных комиссаров СССР, Маршалом Советского Союза Лаврентием Павловичем Берией.
30 августа при Совнаркоме для повседневного руководства атомной промышленностью и координацией научно-технических и инженерных разработок было организовано Первое главное управление (ЛГУ) под началом генерал-полковника Бориса Львовича Ванникова, бывшего до этого наркомом боеприпасов (а перед самой войной спасенного лично Берией от неминуемого расстрела).
Наконец, 1 декабря было принято постановление правительства СССР N 3007-697 о строительстве Плутониевого комбината - первого в стране промышленного комплекса "по наработке плутония и переработке делящихся материалов", на базе которого и вырос "Маяк".
Разумеется, здесь работы начались без каких-либо промедлений: в конце декабря был утвержден выбор строительной площадки на Южном Урале и туда была отправлена первая партия строителей, а в конце лета 1946-го тысячи и тысячи заключенных уже вовсю рыли котлован под первый реактор. Впрочем, все три производства строились практически одновременно.
За ходом этого строительства пристально следил сам И.В. Сталин. Надо признать, у него тогда были весомые основания для постоянной тревоги. Еще весной 1946-го Уинстон Черчилль, недавний военный союзник и давний заклятый "друг", в американском городке Фултоне провозгласил крестовый поход против коммунизма, а в планах штабов США вслед за Хиросимой и Нагасаки стояли атомные бомбардировки уже советских городов.
Третья мировая война в те годы могла стать реальностью, и противники по всем статьям были достойны друг друга.
"...То, что мы делали, было на самом деле большой трагедией, отражавшей трагичность всей ситуации в мире, где для того, чтобы сохранить мир, необходимо делать такие страшные, ужасные веши", - скажет уже в 1988-м, на исходе жизни, академик
Сахаров, который был не только диссидентом-правозащитником и лидером зарождавшейся демократии, но и творцом советской водородной бомбы.
Послевоенная страна лежала в руинах, и празднично отмечался каждый новый дом и заработавший цех, однако радио и газеты немо молчали о наиважнейшей стройке на Урале. Зато с 1947-го не раз и не два приезжал сюда Берия, и ветераны Плутониевого комбината вспоминают, что обязательными результатами этих хозяйских посещений были замены руководителей, небывалое даже по тем временам ужесточение секретности (по сути, почти все жители стремительно растущей Сороковки - ученые, инженеры, техники, рабочие, охранники - превратились в привилегированных заключенных с жестко ограниченными правами) и, конечно же, лихорадочное возрастание темпов работ. Цель как будто оправдывала здесь любые средства.
Поздним вечером 7 июня 1948 года научный руководитель советского "Уранового проекта" академик Игорь Васильевич Курчатов, не особо скрывая волнение, занял место главного оператора пульта управления и в присутствии Ванникова, его заместителей, всего руководства комбината, ученых и дежурных инженеров впервые произвел запуск реактора, а 19 июня, в полдень, завершилась вся подготовка к выходу этого реактора на проектную мощность, и многие посвященные лица, наверное, посчитали тогда, что уже ничто и никто теперь не остановит цепную реакцию деления ядер урана и получения из них плутония для первой советской атомной бомбы.
Однако на комбинате не успели отпраздновать победу: неприятности обрушились уже в первые сутки, и они имели отвратительное "металлургическое" определение - "козел", смысл которого для атомщиков состоял в том, что разрушенные по каким-то причинам урановые блоки намертво спекались с графитом. Реактор был тут же остановлен. На ликвидацию аварии потребовалось более двух недель.
А вскоре "объявился" второй "козел". Но теперь руководители комбината и ПГУ решили ни в коем разе не прекращать наработку бесценного продукта, и, следовательно, реактор уже не был остановлен ни на день, ни на час. Это впервые привело здесь к радиоактивному загрязнению помещений и переоблучению работавших людей.
Но в январе 1949-го реактор был остановлен уже на капитальный ремонт. Но сначала нужно было непременно, во что бы то ни стало вытащить из него урановые блоки, частично облученные и сильно радиоактивные, - в то время страна очень остро ощущала дефицит урана, и потеря, утрата их, как свидетельствовал академик Юлий Борисович Харитон - научный руководитель непосредственно "делавшего" бомбу КБ-11, отодвигала получение оружия как минимум на год, чего, разумеется, никак не могли допустить ни Курчатов, ни Ванников, ни Берия.
Из совершенно безвыходной вроде бы ситуации на комбинате быстро отыскали по-советски простой и верный выход: эту "грязную" операцию "доверили" всем или почти всем работавшим на реакторе мужчинам, которым - без всякой защиты - удалось-таки спасти аж 39 тысяч блоков.
Каждый из этих блоков тщательно, придирчиво осматривался в центре зала Курчатовым, и очевидцы говорят, что если б тогда его обманом не увели оттуда, то он бы наверняка погиб. Спасители урана получили свои дозы радиации. Зато через три месяца реактор уже безостановочно стал нарабатывать плутоний.
Первая загрузка облученных блоков в аппарат-растворитель радиохимического завода была произведена в декабре 1948-го, а в феврале 1949-го на конечном переделе была получена первая продукция. В автобиографической книге "Плутоний для атомной бомбы", изданной в Озерске, один из участников этого события Михаил Васильевич Гладышев пишет, что плутоний "мы выскабливали ложкой (это плутоний-то - самое токсичное вещество - ложкой!..) с нутч-фильтра в отдельном "каньоне", где присутствовали представители науки и администрации. Затем заложили "пасту" в эбонитовую коробку и передали потребителю".
Потребителем был химико-металлургический завод, первая продукция которого - плутониевый заряд - в июле 1949-го была отправлена с комбината в будущий Арзамас-16 (ныне снова исторический Саров), где "прописалось" КБ-11 и где шла уже доводка многожданного "изделия".
29 августа первая советская атомная бомба успешно "сдала экзамен" на Семипалатинском полигоне, и это был триумф - триумф в очередной раз выстоявшего государства, после чего между великими державами могла разворачиваться только холодная война.
Так первый полновесный трудовой праздник пришел на заколюченные улицы Сороковки, главная из которых уже заслуженно и гордо носила имя Берии - строгого и заботливого "отца" всей советской атомной программы.
Лишь неполных четыре года оставалось властвовать, работать, жить как будто всесильному председателю Специального комитета. Затем более четырех десятилетий приказно будет исключать, замалчивать, искажать его вклад в становление атомной промышленности, но, пожалуй, именно атомным предприятиям выпала доля стать единственным памятником этому неоднозначному человеку. Наверное, стоит напомнить слова Курчатова, наотрез отказавшегося в июле 1953-го на скороспешном пленуме ЦК КПСС глумиться над поверженным великаном: "Если б не Берия, то не было бы никакой бомбы". То есть возможно, что в таком случае не было бы у нас и небывало долгого мира, без которого не было бы и многих из нас. Вот где тоже нужна правда - правда во всем. Никакое замалчивание не может продолжаться бесконечно.
В пуске Плутониевого комбината и получения плутония принимали непосредственное участие выдающиеся советские ученые: Андрей Анатольевич Бочвар, Илья Ильич Черняев, Антон Николаевич Вольский, Анна Дмитриевна Гельман, Александр Семенович Займовский, Анатолий Петрович Александров, Владимир Иосифович Меркин, Борис Александрович Никитин, Александр Петрович Ратнер, Яков Ильич Зильберман и другие. Хочется верить, что они были честны равно пред государством и своей совестью.
Кстати, ни один из них, как утверждает Серго Берия в своей книге "Мой отец - Лаврентий Берия", не бросил обличительного, худого слова о бывшем председателе бывшего Специального комитета.
Они были истинными представителями российской интеллигенции.
Сам Игорь Васильевич Курчатов ушел из жизни ("точно заснул") пятидесяти семи лет от роду, в 1960-м, и это как бы завершило, отграничило жертвенную, героическую и беспощадную эпоху советской атомной отрасли.
Еще раньше уехали с Урала, пожалуй, самые значимые руководители Плутониевого комбината за всю его историю - Яков Павлович Славский и Борис Глебович Музруков (в годы Великой Отечественной войны бессменные директора Уральского алюминиевого завода и Уралмаша).
Приходили новые поколения атомщиков, среди которых было и немало выпускников Уральского политехнического института.
До конца 1980-х продолжалась ядерная гонка.
А из радиоактивных глубин сороковых-пятидесятых годов неостановимо поднимались наверх почти все основные нынешние проблемы.
Да, получение ядерного оружия обходилось недешево. Однако платой за плутоний сразу стали здоровье и жизнь. И не только на реакторе.
Цена оказалась небывало высокой, о чем, пожалуй, красноречивей всего свидетельствуют могилы на Старом озерском кладбище.
Только осенью 1991-го, после распада тоталитарного государства, московский журналист А. Пральников в статье "Смерть в рассрочку", напечатанной в газете "Meгаполис-экспресс", подвел некоторые итоги: "...В Челябинске-65 нашлось не более 150 человек, имеющих право на ветеранскую прибавку к пенсии. А за первые пять лет деятельности комбината из-за переоблучения здесь сменилось около 20 тысяч человек персонала.
Не очень-то заботясь о себе и о своих детях, наши атомщики еще меньше думали о нас..."
Да, "тут ни убавить, ни прибавить". Что было, то было. И сегодня, вот уже более полувека, "Маяк" является источником повышенной радиационной опасности.
По сути запрограммированным следствием тотальной государственной политики ("Даешь плутоний!") следует считать случившиеся на комбинате аварии и инциденты, о которых нам, гражданам этой страны и жителям этого региона, разрешили узнать позже всех в мире.
Сегодня официально подсчитано: за два года от радиохимического завода поступило в Течу около трех миллионов кюри активности. И нередко - аварийно, залпово, "дико". Небольшой реке было не по силам разбавлять такие концентрации. Радионуклиды стали стремительно скапливаться в донных отложениях.
А люди на берегах, не подозревая ни о чем, по-прежнему, как их деды и прадеды, использовали речную воду: им просто не сообщили о возникновении в реке постоянной грозной опасности, не имеющей, увы, ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Несомненно, это было преступлением - преступлением власти.
От него в Челябинской и Курганской областях пострадали 120 с лишним тысяч человек, и почти 30 тысяч из них получили большие, тяжелые дозы. Похоже, особенно досталось подросткам, так как у злого радиоактивного стронция выявлена повышенная тяга к их крепнущим костям.
Всем пострадавшим, ни в коем случае не оглашая диагноза (это было тоже государственной тайной), предложили ничтожную компенсацию за "причиненный ущерб" - по 600 рублей "сталинками" на переоблученную душу, потом все-таки навсегда заколотили два десятка деревень по реке и переселили примерно восемь тысяч человек, на чем облегченно поставили точку, посчитав свой государственный и гражданский долг всецело исполненным.
Но оказалось - лишь до 29 сентября 1957-го, до взрыва огромной емкости высокоактивных отходов (кстати, его мощь была такова, что 170-тонная стальная плита-крышка, словно пушинка, отлетела на 20 метров), до возникновения гигантского ВУРСа, до многих тысяч гектаров надолго выведенных из хозяйственного оборота земель и до многих тысяч переоблучившихся людей, когда опять пришлось зашпаклевывать и замалчивать.
Что и говорить, на таком фоне третья напасть, или третий инцидент, поначалу смотрится почти безобидно: весной 1967-го сильная засуха полностью обсушила мелководья небольшого (45 гектаров) бессточного озера Карачай, и мгновенный смерч сгреб оттуда с пылью всего лишь около 600 кюри активности. Вроде бы эка невидаль для "Маяка", для Урала, однако знание особенностей этого водоема тут же заставило специалистов тревожно задуматься: следующий "звонок" мог оповестить о катастрофе, способной потрясти всю планету.
С октября 1951-го (после аварийного безостановочного сброса 27 - 29 сентября в Течу более 200 тысяч кюри) именно сюда, в Карачай, был направлен главный поток жидких отходов плутониевого производства, и постепенно уже здесь, в самом озере, накопилось, опять же по официальным данным, 120 с лишним миллионов кюри активности, и в таком растворе не смогли ужиться даже сине-зеленые водоросли, живущие не только везде на божьем свете, но и на Луне.
Сейчас Карачай окончательно "убирается с лица Земли": обвешанные свинцовой защитой тяжелые самосвалы засыпают его грунтом (Боже, неужто когда-нибудь здесь будет действительно зеленая лужайка с безмятежно пасущимися коровами?!). Однако под озером, в глубине, уже созрела новая грозная опасность - увесистый слой зараженной, "грязной" воды общей площадью более 10 квадратных километров, который неостановимо расширяется по направлению все к той же Тече, откуда ему откроется магистральный путь в Исеть, Тобол, Иртыш, Обь и Ледовитый океан.
А на самой Тече, в ее верховьях, опасность накапливается в сети огромных искусственных водоемов, созданных комбинатом для отстоя низкоактивных отходов: весенний паводок или просто ливень однажды может махом выплеснуть отсюда десятки и сотни тысяч кубических метров радиоактивной отравы. Еще в середине 80-х уверенно, оптимистично предполагалось, что понижение и стабилизация этого уровня станет обязательной задачей Южно-Уральской АЭС, но...
Директор Института промышленной экологии Виктор Николаевич Чуканов рассказывает: "...После изучения экологической ситуации на "Маяке" и вокруг него наша академическая комиссия осенью 1990 года предложила разработать государственную программу по реабилитации всех загрязненных радионуклидами территорий Урала (районы Челябинской, Свердловской и Курганской областей) и комплексным мерам социальной защиты пострадавшего от радиации населения, куда была включена и проблема накопления на промышленной площадке комбината - в открытых водоемах, подземных водах, верхнем почвенном слое - просто небывалого количества потенциально опасных радиоактивных отходов (более 1 миллиарда кюри).
На мой взгляд, даже процесс создания этой программы нужно признать беспрецедентным: впервые по инициативе, как говорится, "снизу", от региона, группой ученых и представителей администраций трех областей менее чем за год был разработан комплекс мер, ставший затем программой действий правительства России.
В работе над концепцией госпрограммы участвовали ответственный работник Минатома Станислав Васильевич Малышев, заместитель генерального директора "Маяка" по экологии Евгений Гордеевич Дрожко, руководитель опытной научно-исследовательской станции при "Маяке" Геннадий Николаевич Романов.
В 1993-м наш институт был назначен научным координатором и генеральным подрядчиком этой госпрограммы, хотя вместе с нами уже работали десятки институтов и организаций страны.
Ключевым, решающим для нас стал вопрос о предотвращении угрозы нового масштабного загрязнения, связанной в основном с возможным переполнением радиоактивных водоемов-отстойников на Тече, где положение резко усугубилось, ухудшилось из-за того, что еще Михаил Сергеевич Горбачев сдержал данное американцам слово и остановил все советские реакторы по наработке оружейного плутония, хотя, наверное, их можно и нужно было использовать в других целях.
Ведь на "Маяке" реакторы эти охлаждались как раз водой из отстойников, а потом возвращали ее назад, в результате чего шло дополнительное испарение с поверхности, что поддерживало уровень водоема в разумных пределах.
Похоже, единственные мы тогда открыто и громко ратовали за скорейшее строительство Южно-Уральской АЭС, сброс избыточного тепла из которой мог бы нормализовать положение, - но в Москве, как помните, безраздельно властвовала радиофобия.
За последние годы мы, однако, утвердились: радиационный фактор на территории ВУРСа (в основном город Каменск-Уральский и Каменский район) оказывает на здоровье людей почти ничтожное влияние. То есть радиации не следует бояться, но ее необходимо уважать. Это наипервейшее правило для всех наследников Игоря Васильевича Курчатова.
Катится, катится по Уралу историческое колесо, во многом определяя будущее нашей земли и наших детей. Но сам выбор - за нами, и мы должны сделать так, как его надо сделать. В честь тех, кто здесь уже был. Теперь это государственная и жизненная необходимость.
Источник: Евсеев, Б. Разноликий свет «Маяка» / Б. Евсеев // Уральский федеральный округ. - 2003. - № 1. - С. 78-81.