Ю. Елфимов


ПОСЛЕ ВЗРЫВА (ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ)

       Юрий Николаевич ЕЛФИМОВ - наш постоянный автор. Сегодня он выступает как очевидец и участник событий 1957 года, ныне широко известных. Перед вами не всестороннее исследование, не исторический очерк, а воспоминания (хотя Юрий Николаевич, напомним, автор и книг, и исторических статей). О том, какими помнятся события тех лет уже умудренному жизненным опытом ветерану, он поделился с нами и с вами, читатель.

       30 сентября 1957 г. на автобусной остановке у здания бывшего универмага (ныне площадь Курчатова), как всегда, толпился народ: шла отправка к местам работы на заводские объекты. Автору этих строк (тогда молодому инженеру, курирующему строительные работы от лица заказчика - УКСа комбината) нужно было добраться на строящиеся объекты. Пришлось сесть в первый отправляющийся автобус, он шел на соседнюю площадку - завод 25. Меня это устраивало: на этом автобусе мы ездили часто, оттуда ходу-то до места, куда нужно было добраться, 10-12 минут.

       На остановке у проходной завода 25 меня несколько озадачило следующее: территория вокруг была совершенно пуста как от людей, так и от автомашин. А здесь обычно их было много; к тому же в это время уже всегда работала столовая, и люди со смены или перед работой обычно заходили сюда. И вдруг - пустота. Вышел я одним из последних, свернул в сторону строящихся площадок, еще раз оглянулся: никого на предзаводской территории. "Что за чертовщина, - подумалось. - Куда девался народ?"

       Впереди на тропинке я заметил единственную фигуру, двигавшуюся в том же направлении. Человек был высокого роста, и я издали узнал в нем инженера завода 45 В.А. Балакяна. Мы были с ним знакомы, но окликать его я не стал, так мы и двигались друг за другом на расстоянии. Вскоре мы свернули в направлении его цеха, и некоторое время двигались по тротуару между площадками 25 и 35. Конечно, мы тогда еще не знали, что в 400-500 метрах от нас находится взорвавшаяся накануне вечером емкость, и продвигались во все более "активную" зону, непосредственно под след взрыва. Еще через какое-то время я услышал громкие возгласы со стороны проходной строящегося завода, оглянулся: оттуда что-то кричали и махали руками люди в солдатской форме. "Нам или не нам?" - я было пошел вперед. Но кричащие не унимались. Нет, с солдатами шутить нельзя (а если это охрана?), и я направился к ним.

       У проходной я увидел группу гражданских людей, несколько солдат и двух-трех человек в белых комбинезонах с дозиметрическими приборами. Среди гражданских заметил несколько знакомых строителей. Когда подходил к проходной, еще раз подумал: "Почему такая тишина на стройке?" В это время здесь уже всегда стоял обычный для стройки шум, слышалось гудение машин и механизмов, ведь тут были заняты тысячи рабочих.

       Один; яз солдат охраны подошел ко мне и сказал: "Сегодня стройка закрыта. Сейчас подойдет автобус, заберет вас и этих людей. Возвращайтесь в город".- "Что за странности?" Ведь нас никто ни о чем не предупреждал..." И уже в автобусе узнал: на заводе какая-то авария, территория загрязнена, вход всем запрещен.

       Конечно, на второй или третий день мы кое-что уже знали: взорвалась большая "банка" с радиоактивными отходами. Благо было воскресенье, никто не пострадал, но понимали: последствия могли быть очень серьезные. Все подробности и детали событий держались в секрете, многие вещи объяснялись на основании догадок и предположений знакомых заводчан-специалистов. Но и они-то в большинстве что могли толком знать?

       Понаехало из Москвы начальства большое и малое: представители науки и проектных институтов, различных ответственных служб по безопасности и санитарии. Прилетел министр Е. П. Славский. Срочно вызвали из южного санатория директора предприятия М.А. Демьяновича. Пошли различные совещания и обсуждения случившегося, как непосредственно на площадке завода, так и в управлении предприятия, в ЦЗЛ. "Командиры" заседали и решали проблему, "армия" (тысячи строителей, монтажников, других специалистов) пока затихла: ждала распоряжений, приказов, указаний.

       Постепенно начали" просачиваться" подробности аварии. Большая емкость из нержавеющей стали, где хранились растворы от переработки урана, была размещена в каньоне с мощными железобетонными стенами и, таким же перекрытием. Из-за прекращения поступления охлаждающей высыхания радиоактивных растворов там поднялась высокая температура, а затем последовал тепловой взрыв большой мощности. Почти метровое железобетонное перекрытие вынесло наружу, а вся масса радиоактивных остатков последовала за ним, - "факелом" по территории, частично поднялась с пылью в воздух, а затем ушла далеко за пределы предприятия по землям Челябинской, Свердловской и Курганской областей.

       Годы спустя, когда завеса секретности с данного происшествия была снята, этот "факел" (полоса, где распространилось радиоактивное заражение) стали называть. ВУРСом - Восточно-Уральским радиоактивным следом.

       Дозиметрическое обследование территорий заводов начали буквально в тот же вечер - 29 сентября 1957 года, а на следующий день после взрыва, работы развернулись шире: сначала в местах возможного прохода людей, работавших в смену на действующих объектах, а затем стали расширять географию обследования территории, как на промплощадке, так и за ее пределами по следу взрыва. Ветер разнес радиоактивное облако почти на 100 км к северу по территории около 2000 кв. км.

       Для принятия компетентных решений по ликвидации последствий аварии нужно было знать создавшуюся радиоактивную обстановку на максимально возможной площади.

       Конечно же, в числе первоочередных работ было намечено изолировать остатки бетонной емкости. Практически руководство этим участком работы с первых дней взял на себя Е.П. Славский. Он буквально поднял всех на ноги, в первую очередь военных строителей, эксплуатационный персонал. Принял решение по обеспечению безопасности находившейся рядом второй емкости. В труднейших условиях туда подали воду для охлаждения. Понимали: остатки взорвавшейся "банки" надо засыпать или бетонировать. Но как? ''Допуска" минутные? И чем? Думали службы завода, учение, представители институтов. Бетон, свинец, песок, грунт? Да мало ли чем можно закрыть остатки емкости, но что надежнее, быстрее? Какую технику применять, как ее оборудовать, чтобы обезопасить работу людей?

       Годы спустя появились в стране специализированные полки гражданской обороны, оборудованные техникой, защитой, приборами; воинские подразделения с соответствующей подготовкой, способные выполнить любые задачи. Но тогда, в 1957 году, ничего этого практически не знали, ничего не было, всему надо было учиться: где есть и пить, где и во что переодеваться, какую защиту на каких механизмах ставить, как и где делать их отмывку, как защитить людей и установить контроль, не допускающий переоблучения... Сотни, тысячи вопросов возникало у всех, кто был связан с этим делом.

       В числе первых были приняты решения по срочному переселению жителей деревень, попавших под наибольшее радиоактивное загрязнение. В первые же дни было начато переселение жителей совхоза им. Ворошилова.

       Из городков промплощадки в первые сутки эвакуировали подразделения военных строителей и заключенных.

       Объекты заводов 25, 35, 45 до взрыва строили 1 и 7 строительные районы (аналог современных СМУ - ред.), в основном силами заключенных и военных строителей. После взрыва заключенные были выведены и ни к дезактивации, ни к строительству на этих территориях не привлекались.

       Прорабская строителей размещалась примерно посреди территории, на которой предстояло работать. Санпропускники надо было достраивать, начали строительство временных пунктов переодевания, моек транспорта, достройку столовой за территорией завода. Выделили места в своих санпропускниках заводы 45 и 25. Но это капля в море! На засыпку "банки" бросили имевшуюся технику: бульдозеры, скреперы, автосамосвалы... Воины-механизаторы, в спецодежде, с респираторами-лепестками на лицах, заняли места в освинцованных кабинах своих механизмов. Здесь же постоянно находились и гражданские лица: руководители работ, офицеры-строители, командиры полков и подразделений, дозиметристы-эксплуатационники.

       Поступил эскизный проект основных работ по дезактивации из Ленинградского проектного института. Одновременно с засыпкой "банки" намечалось вести срезку загрязненного грунта меж зданий и сооружений, а затем и подсыпку чистым грунтом.

       Время нахождения в "полях" было ограничено, и замена бойцов-механизаторов производилась несколько раз в день.

       Моим коллегой по организации, координации и приемке всех выполняемых работ был инженер М.Г. Куликов. Мы постоянно находились на площадке или там же, в конторке ИТР и военных строителей. С ними и велись все организационные работы.

       Нашим подшефным был 7 строительный район. Он именовался после взрыва санитарным отрядом, его возглавлял полковник И.И. Гусаров. Это был очень энергичный человек, невысокого роста, но крепкого телосложения, с круглым и добрым лицом. Забегая вперед, следует сказать, что его подвижность и энергичность в период работы санитарных отрядов, да и позже, всех просто поражала. Он был добрый человек, но требовательный - человек дела. Именно его людям предстояли наитруднейшие работы по приведению в нормальное санитарное состояние больших территорий заводов 35, 45, да и 25. Поэтому далее я буду рассказывать в основном о работах санитарного отряда Гусарова: о том, что видел сам, с кем встречался и работал. Возможно, будут и попутные отступления.

       Для сведения: вторую половину завода 35 обслуживал санитарный отряд полковника Яковлева. Это был человек другого склада: более жесткий, замкнутый и резкий по характеру, по-моему, он быстро покинул площадку.

       Начальником участка 7 района еще до аварии был назначен старший лейтенант Л.А. Козлов. Мы с ним часто "сталкивались" в котлованах зданий, когда там работали еще заключенные. Ну, а стычки были из-за качества работ и ... денег. Заключенным день засчитывался за три, и им надо было постоянно "иметь план". Я почти каждый день спускался в котлованы на отметки минус 20, 30 метров, где практически не бывало гражданских лиц. Прорабы и мастера старались командовать сверху. Ну, а мне было чуть больше двадцати лет, и я ничего не боялся.

       Когда Козлов уже работал в санитарном отряде, помнится, он частенько становился "героем" шаржей, карикатур своих коллег в "молниях" и "прожекторах": уж очень он боялся "зазвенеть", за это над ним и посмеивались. Но организатор он был неплохой. Высокий ростом, рыжеватый, с громовым голосом. Его даже побаивались - заключенные и военные строители. А потому все его поручения выполнялись, как правило, безукоризненно.

       Встретились мы многие годы спустя в Москве, случайно, в столовой нашей гостиницы. Разговорились. К тому времени (a прошло уже более 20 лет) он был то ли начальником, то ли главным инженером крупной стройки министерства.

       Хорошими, инициативными и исполнительными запомнились в первый период ликвидации аварии прорабы Левченко, Лавриненко. Все понимали с полуслова, и многие вопросы мы часто реша-ли самостоятельно - без вмешательства руководства заказчика, стройки или района. Именно они давали ежедневные задания бригадирам: где и что делать. А дела у всех у нас были разные: отмывка помещений, отбивка "грязной" штукатурки, уборка и вывоз мусора, определение мест размещения и постройки пунктов переодевания, моек для обуви, временных и постоянных моек для транспорта, пунктов питания для солдат, определение первоочередных мест для подсыпки чистым грунтом...

       По объектам мы ходили часто вместе с прорабами или: их мастерами и вместе получали "законные" микрорентгены, которые со временем превращались в рентгены. Дозиметрический контроль осуществлялся фотокассетами, которые нам выдавала служба завода, и которые мы должны были сдавать ежедневно для фиксирования и регистрации полученной дозы.

       К сожалению, мы часто этого не делали и оставляли кассеты в шкафчиках пункта переодевания или санпропускника. Почему? Да потому, что если на кассете полученная доза оказывалась выше нормы, надо было писать объяснение. Ну и пиши почти каждый раз! А были случаи, когда мы с Куликовым получали разовые дозы в 7, 8 и даже 13(!) рентген (тогда еще БЭР в ходу не был). Нас тоже просили писать объяснительные. По-моему, мы их не писали, но настойчивость начальника службы завода 45 привела к тому, что Куликов (это был шустрый молодой инженер) через знакомых ребятдозиметристов "по секрету" узнавал полученные дозы. Тогда нам стало понятно, почему требовал объяснений начальник службы "Д". Дозы порой превышали годовые...

       Однако прошли годы, и этих данных в службе ныне не обнаружено. Пропали, исчезли куда-то... Малые дозы сохранились в регистрации, а больших нет. Но это частный случай.

       Трудным в дезактивации и восстановлении оказался один крупный недостроенный подземный объект, всего в 700-800 метрах от злополучной "банки". Его после взрыва залило водой, а зимой все там превратилось в ледяной панцирь. Водой и морозами порвало лотки, трубы, выворотило металлические емкости. Всю эту массу "грязного" льда и оборудования надо было раздолбить, разобрать и как-то вытащить наружу с большой глубины.

       Трудным оказалось положение дел на этом объекте и потому, что он еще не был весь забетонирован. Откосы давали большой фон. Зимой кто то предложил залить земляные откосы водой, сделать защитный ледовый щит, чтобы в котловане можно было посвободнее работать. Конечно, пыли меньше, фон поубавится, но ведь вся вода с откосов пойдет вниз, зальет не только пазухи здания, но и плиту основания, и само здание изнутри.

       От идеи вовремя отказались. Обошлись сначала частичной, а затем и полной засыпкой пазух здания чистым грунтом. Одолели и этот объект и закончили стройку к пуску завода.

       С 1957 года на площадке завода 35 уже была небольшая группа службы эксплуатации (полтора-два десятка человек), которая изучала поступающую документацию, отрабатывала предлагаемые технологические решения, совместно с представителями проектных институтов обсуждала их, после чего дорабатывался окончательный проект. Эта группа осуществляла частично и приемку сложных узлов и технологического оборудования.

       В ее состав входили М.В. Гладышев, много лет проработавший потом директором завода, Е.И. Микерин, ставший после пуска главным технологом (ныне начальник главка), В.П. Балановский, ставший главным инженером, А.Ф. Пащенко, впоследствии много лет проработавший главным инженером комбината, затем - ответственный работник главного управления министерства, Р.Ф. Кулаков, назначенный позже главным инженером завода, а затем главным технологом объединенного завода, Г.И. Чечетин, впоследствии заместитель директора НИИхиммаша в Свердловске, и другие (без документов назвать или вспомнить всех трудно).

       Я, конечно, не знаю объемов проделанной ими работы (это не моя компетенция), но в период 1957-1960 гг. эта группа помогала стройке очень здорово и активно, как в рекомендациях и помощи при ликвидации последствий аварии, так и при продолжении строительно-монтажных работ на объ-ектах. Забегая вперед, хочется напомнить, что уже в ноябре 1958 года были закончены строительно-монтажные работы на "северной нитке" здания 802, а 15 сентября 1959 года состоялся ее пуск.

       ...Запомнился на строительстве цеха № 1 будущего радиоизотопного завода прораб А.Н. Прокопчук, крепкого, можно сказать, могучего телосложения, хотя и невысокого роста, обычно сдержанный, спокойный. Он удивлял нас своим пристрастием к припискам объемов выполненных работ. Предупреждали его не раз, но ничего не менялось. Как-то в очередной раз "закрывали" работы, считали объемы, а то, что Прокопчук представлял к оплате, резали. Прокопчук напротив сидел, ерзал на стуле - негодовал. И вдруг начал громко возмущаться и бить огромным кулачищем по фанерному столу. Телефон запрыгал, как мячик. Я ему подчеркнуто официально: "Прораб Прокопчук! Делаю последнее предупреждение и... вычеркиваю все".

       Затих прораб и молчал все время, пока подписывали форму. Потом, когда после работы ехали домой, мне рассказали, что случайными свидетелями этого эпизода стали главный инженер района и начальник производственного отдела. Они все слышали через стену и чуть со смеху не попадали. Еще бы! Молодой специалист, отнюдь не геркулесовского сложения, делает "последнее предупреждение" прошедшему огонь и воду старому волку-строителю. Самое интересное, что Прокопчук больше объемы работ не завышал.

       Цех № 1, о котором веду речь (он потом стал частью завода 45), ближе всех находился к взорвавшейся "банке", прямо по следу взрыва. Цех частично уже давал продукцию, но до полной проектной мощности было еще далеко. Поскольку здание было уже под крышей, то радиологическая обстановка позволяла вести внутри монтажные и отделочные работы. По ходу монтажа возникало множество вопросов, ведь создавалось совершенно новое производство, да и условия строительства оставляли желать много лучшего. Помнится, после взрыва одно из окно в кабинете начальника цеха А.С. Никифорова долгое время оставалось закрытым листом свинца, видимо, с улицы еще "фонило".

       Несколько, слов о самом Никифорове. Тогда еще молодой инженер, он прошел хорошую школу на заводах 10 и 156, прекрасно знал производство. Возглавив цех № 1, прилагал много сил для решения эксплуатационных вопросов. Позже он вырос до главного инженера комбината, стал лауреатом Ленинской премии, Героем Социалистического Труда, защитил докторскую диссертацию, в Москве возглавил крупный научно-исследовательский институт, был избран членом-корреспондентом АН СССР, а затем и академиком.

       Последний раз (он приезжал на какой-то юбилей или конференцию) мы встретились с ним случайно... в бане, в парной. Разговорились и вспомнили другую "баню" - на объекте после событий 1957 года. В тот приезд я подарил ему одну из своих книг, чем он остался очень доволен.

       ...В 1958 году, в самый напряженный год ликвидации последствий аварии - зима, лето, снова зима - площадку строительства мы часто обходили с начальником производственного отдела А.С. Мухиным. Честно скажу, часто переодевались просто во времянках у строителей, снимали только верхнюю одежду, надевали обычно белый комбинезон, ботинки, легкую шапочку, "лепесток" - и в путь. А "пути" были тогда на этом участке сложные по радиационной обстановке: тоннель (здание 829), банки (здание 826), труба (здание 884), непроходной канал спецсети к комплексу растворов взорвавшейся банки. Да мало ли было начатых, но недостроенных объектов! На обратном пути (через полтора-два часа) посещение прорабских и конторок мастеров на более-менее "облагороженных" территориях, решение возникших вопросов строителей и монтажников, потом переодевание, мытье только рук (времянка - не санпропускник!), а уж затем - к автобусу или на попутке в город.

       С Мухиным мы проработали в капитальном строительстве в общей сложности более 25 лет - до его ухода на заслуженный отдых. Многие годы он проработал главным инженером, получил почет-ное звание "Заслуженный строитель РСФСР".

       ...Где-то с 1958-1959 гг. на участках ликвидации последствий аварии начали менять ИТР строителей (из состава санитарных отрядов). Не только потому, что работа у них была сложной и трудной из-за напряженности обстановки, но и потому, что пора было менять персонал, выводить на более "чистые" объекты. К тому же часть мастеров и прорабов по разным причинам увольнялась, часть была переведена на другие важные объекты промплощадки. Короче, ИТР стало явно не хватать. И тут вскоре мы увидели нечто новое. Иногда вместе с нами на работу ехали молодые лейтенанты в новенькой летной форме. "Военные летчики? - недоумевали мы. - Что им тут делать?"

       Скоро узнали: это были выпускники инженерно-строительных факультетов высших военно-воздушных училищ и академий. Им бы строить военные аэродромы, ангары и другие сооружения для авиации. Но судьба послала их на нашу площадку. Переодевались, как и все, в спецодежду и шли работать прорабами и мастерами на закрепленные участки.

       Это были все здоровые ребята, веселые, а главное - деловые. Они, как офицеры, честно и добросовестно исполняли свой воинский долг. Мы с ними быстро подружились, тем более что часто встречались на вечерах отдыха, в парке, на различных молодежных мероприятиях. Все мы были тогда молоды!

       Но пробыли "летчики" на площадке недолго. Спустя некоторое время их число заметно поубавилось, и... появились молодые ребята в офицерской морской форме. История повторилась; но теперь это были выпускники инженерно-строительных отделений высших военно-морских училищ. Им, конечно, предстояла тоже другая служба: строительство для военного флота баз, причалов, различ-ных фортовых сооружений... Да мало ли каких задач по строительству требуется решать военно-мор-скому флоту! Ну, а пока - сюда, на прорыв, на помощь важной государственной стройке оборонного значения.

       Военные моряки-строители не подвели. С хорошим настроением трудились они в напряженной еще радиологической обстановке.

       Кстати, многих мы помнили после их отъезда еще долго, а вот один из этих морских офицеров - симпатичный такой, веселый и очень общительный парень нас потом поразил. Вроде и был как все, а лет через 25 узнаем: назначен заместителем командующего Средне-Азиатского военного округа! Вот так морячок-лейтенантик! Сожалею, что фамилия стерлась в памяти...

       Конечно, работа у санитарных отрядов шла трудно. Ведь по мере очистки и дезактивации территории, зданий и сооружений на них сразу начинались строительно-монтажные работы. Все шло одно за другим. Но не надо думать, что строительные участки, районы, батальоны солдат и офицеров "копошились" сами по себе. Нет и нет!

       Все принципиальные решения по ходу работ на площадке в период 1957-1961 гг. принимались и утверждались в Москве: в правительстве или министерстве, в главках или у местных руководителей предприятия, стройки и области. Все это не обходилось без участия проектных институтов и различ-ных контролирующих органов. На местах все работы находились под постоянным контролем организованного штаба стройки.

       Помню постоянные обходы объектов, оперативные совещания, где участвовали В.Н. Латий, главный инженер строительства, затем M.С. Зарин, Н.К. Смазнов, начальник монтажного треста, В.Н. Панин, главный инженер УКСа, В.П. Балановский, главный инженер завода, А.В. Гололобов, главный инженер проекта, или его заместитель В.А. Курносов (последние часто приезжали из Ленинграда и подолгу жили в командировках).

       Были на этих встречах и другие представители предприятия, стройки и прочих организаций, но необходимость их присутствия часто решала указанная выше "команда" и приглашала только тех, кто был нужен. Всё понимали, что большой коллектив мешает оперативной работе штаба, да и персонал при этом отрывался от своих непосредственных дел.

       Члены штаба посещали часто объекты, коммуникации с повышенной радиационной обстановкой. Как-то остановились все на одной из спецсетей между заводами 25 и 35. Решали, что с ней делать: засыпать и делать в обход новую или попытаться отмыть лотки и домонтировать построенное.

       Чувствую, чья-то рука ложится мне на плечо. Оглядываюсь - В.Н. Панин, мой начальник, главный инженер.

       - Не стой, не стой тут долго. Нельзя... Отойди от канала, мы уж, старики, тут сами.

       Кстати, так случалось неоднократно. Если я со своим штабом лез "куда не положено", Виктор Николаевич находил причину отправить меня или в контору, или на какой-нибудь более "чистый" объект, посмотреть состояние работ и доложить обстановку ему.

       Вскоре начальником строительства был назначен подполковник А.К. Грешнов, до этого работавший главным инженером. Он запомнился мне высоким, сутуловатым, худым, с длинными руками, но главное - очень энергичным в движениях, в действиях, в обращении с окружающими. Он часто посещал площадку, был всегда на виду, в окружении своих коллег-руководителей, больших и малых, давал указания по ходу работ, требовал не только срочности исполнения, но и аккуратности в деле. Все встречи он проводил энергично, эмоционально, руки все время были в движении, как бы дополняли этим то, о чем он говорил.

       Заходя неоднократно в его кабинет в управлении стройки, я удивлялся, что он не признает рукописных черновиков указаний, распоряжений или каких-то писем. Он обычно ходил по кабинету (секретарь в углу за машинкой) и прямо на ходу выразительно диктовал текст, а потом тут же подписывал документ. Я читал потом такие письма и указания, они напоминали диалог начальника стройки с тем, к кому он обращался. Это были очень своеобразные, по своему интересные и необычные тексты, краткие и очень доходчивые, потому что они представляли попросту разговорную речь: с вопросами, восклицаниями, просьбами, требованиями... "Расшифровывать" такие тексты уже не требовалось, такие документы немедленно исполнялись.

       Конечно, появление Грешкова на стройке, в условиях повышенной радиационной обстановки, поднимало дух рядовых бойцов санитарных отрядов, да и всего персонала ИТР, офицерского состава.

       Годы спустя мне приходилось опять встречаться с Грешновым.

       После многолетней работы на стройках Сибири, где Александр Константинович Грешнов получил звание генерала, он перебрался в Москву, стал работать заместителем главного инженера од-ного из управлений министерства. Помню его приезд в наш город как председателя государственной комиссии по выбору участка под строительство Южно-Уральской АЭС. Я ему тогда помогал, готовил и оформлял текст акта. Запомнился он мне в тот приезд своим спокойным достоинством, выдержанностью, не было прежней нервозности. "Вот что значит министерство, - подумал я тогда, - это вам не сибирская или уральская стройка, бойцы да заключенные..."

       А еще одна встреча, позже, запомнилась по-другому. Стоял я в очереди в министерской столовой, в Москве. Вижу: налево у кассы - высокий седой человек. В этот момент он рассчитался, взял поднос, повернулся... Бог ты мой! Генерал Грешнов?! Я был поражен. Это был уже не тот Грешнов, совсем не тот, которого я знал по ликвидации аварии 1957 года, да и по самой стройке тех лет. На ссутулившемся человеке - мешковатый серенький пиджак, помятые узкие брюки. Длинными руками он держал чуть выше колен поднос, тарелки и стакан на котором слегка подрагивали. Слабой походкой мой давний знакомый прошел мимо, и мне показалось, что он едва справляется со своей ношей. А ведь боевой был полковник и генерал, какими стройками командовал! Да, время неумолимо...

       ...Между тем закончился первый условный этап ликвидации последствий аварии. В связи с этим приказом директора предприятия Г.В. Мишенкова в июне 1959 г. автор этих строк и ряд коллег по работе были премированы в размере месячного оклада. Поскольку основание для поощрения (из-за секретности) называть запрещалось, то в документе кратко было указано: "Премировать за выполнение специального задания".

       Прошло четыре года после взрыва. Работы на объекте стабилизировались. В памяти четко отложились многие подробности происшедших событий. И вот в голову пришла мысль: а не написать ли обо всем этом повесть или роман? Я тогда начал немного заниматься на досуге литературной работой.

       Знал, будет трудно добиться публикации, но ведь в литературном произведении можно изме-нить фамилии героев, места событий, названия населенных пунктов, сдвинуть время действия. Мысль не давала покоя. И название пришло: "Красное зарево". Почему такое название?

       Дело в том, что вечером 29 сентября 1957 года (в день взрыва) я отдыхал с другом в скверике за общежитием. Начало уже темнеть, я случайно взглянул вверх меж сосен и ахнул. Все небо было красным и светилось маленькими блестящими точками. Это было удивительное зрелище. Солнце уже зашло, а в небе полыхал какой-то необыкновенный свет, как отблеск огромного пожарища.

       - Смотри, смотри, северное сияние, - не выдержал я и схватил за руку своего товарища. - Вот здорово! В сентябре, на Урале...

       На другой день я начал рассказывать о виденном своим коллегам по работе, но из них лишь некоторые что-то видели. Многие просто говорили: "На Урале северного сияния не может быть". А когда узнал об аварии, то почему-то сразу связал взрыв с виденным в тот же вечер заревом.

       Итак, четыре года спустя я написал первые строки своего литературного детища "Красное зарево".

       Прошло еще года три-четыре. Работа шла трудно. Многих вещей я не знал, опыта было мало, да и условия секретности требовали жесткого контроля за текстом. Я попытался рассказать не только о том, что происходило на промплощадке, но и о том, что делалось в городе, как велось переселение жителей сел и деревень. В романе события развивались на опытной атомной электростанции. Все это развязывало руки в работе.

       Я заканчивал первый приблизительный вариант книги, было написано около двухсот страниц, но концовки (трех-четырех глав) пока не существовало. К тому времени спецорганы уже знали: я "что-то пишу", и в один из дней капитан госбезопасности попросил дать почитать ему текст.

       Придя домой, я, конечно, здорово забеспокоился, но подумал и написал к незаконченной рукописи предисловие, всего на полстранички, и на другой день передал рукопись капитану.

       Он заперся с ней в одном из кабинетов нашей организации и читал три дня. А я три ночи не спал. Потом вызвал, протянул мне рукопись и сказал: "Политически выдержано, но..." Я схватил папку, поблагодарил и выскочил из кабинета. Дело в том, что в предисловии романа (перед передачей рукописи) я написал такие слова: "Для чего я пишу эту книгу? Для того, чтобы люди знали, что и как нужно делать, если это повторится". Может, это предисловие и сыграло свою положительную роль? Как бы то ни было, и замечаний по тексту нет, и содержание" политически выдержано"... Но... По тому, как он сказал свое "но", посмотрев при этом на меня, я понял, что цензура книгу не пропустит. Стоит ли убивать время, работать "в корзину", когда столько других интересных и открытых тем. Работа остановилась - и надолго.

       Но вернемся к аварии 1957 года. Обо всех участниках ликвидации последствий взрыва рассказать в кратких воспоминаниях невозможно: участников сотни, может, и тысячи. К тому же я не преследовал цель дать полную информацию, ибо это не документальный отчет о событиях и не исторический очерк. Это личные воспоминания, включающие отдельные эпизоды, отдельные встречи и личности.

       В заключение хочу отметить, что особый вклад во все мероприятия по ликвидации последствий аварии внесли наши ответственные руководители министерства, главков, предприятий, Ведь любое, даже маленькое дело обсуждалось и начиналось с них, и они принимали окончательные решения: что нужно делать, а что не делать... И будет справедливым назвать имена тех, кто запомнился: Е.П. Славский, А.И. Чурин, А.Н. Комаровский, А.Д. Зверев, Н.А. Семенов, Г.В. Мишенков, Ф.Н. Смоляр и многие другие.

       Для освещения событий во всей полноте и всех участников нужен отдельный, специальный труд. И я уверен, что наши историки его напишут. И чем быстрее, тем лучше.

Источник: Елфимов, Ю. После взрыва (из воспоминаний) / Ю. Елфимов // Озерский вестник. - 1994. - 9, 16, 23, 30 апреля, 14 мая.