В любом деле герой моего повествования достигает вершин, такой, видимо, у Василия Ивановича Шевченко характер. Плюс, конечно, везение, игра случая. Хотя каждому в жизни выпадает свой шанс, однако не все это осознают. Шевченко работал на челябинском опытном заводе 100 под началом танкового гения, конструктора Жозефа Котина. А после Великой Отечественной войны судьба так распорядилась, что Василий Иванович стоял у самых истоков зарождающейся атомной промышленности. Как говорится, в первой шеренге. Вместе с такими титанами, как Ефим Славский, академики Курчатов, Александров...

Здесь, на Урале, поднималось в фантастически сжатые сроки дело неизведанное и сложнейшее. Причем Шевченко участвовал в запуске самого первого в СССР и Европе промышленного атомного реактора "А", или, как его окрестили ядерщики, – "Аннушки". От нее пошли целые поколения реакторов – "Иваны", "Руслан", "Людмила"... "Аннушка" оказалась со строптивым характером, сколько бед и проблем пришлось испытать первопроходцам атомной отрасли! Сколько людей лишилось здоровья и самой жизни, проверив на себе, что такое радиация. Это с позиций сегодняшних знаний иным может показаться, что люди зря так рисковали, безрассудно совались в мощнейшие, убийственные нейтронные и гамма-поля. Время жестко подгоняло. Точнее говоря, его попросту не было для того, чтобы не спеша, рассудительно и постепенно входить в таинства Природы и Материи.

Уже были проведены "генеральные репетиции" атомного апокалипсиса в Хиросиме и Нагасаки. Президент США Трумэн еще в июле 1945 года заявил: "Теперь у нас есть дубина против русских". Уже тогда были приготовлены тридцать атомных бомб для наших городов, в том числе и для Челябинска… Шевченко как раз из той великой когорты, кто сумел шестьдесят лет назад лишить мирового жандарма единоличного лидерства в атомном вооружении… Было сделано для этой цели все возможное и даже невозможное.

"ЦЕХ СМЕРТНИКОВ"

Именно так в Озерске, тогда еще на "Базе-10", называли реакторное производство. Понятно почему. В первые годы около десяти тысяч людей, штурмующих атомную отрасль, переоблучились, заработали здесь лучевую болезнь различной степени тяжести. Под действием сильнейшего облучения не выдерживали даже металлы, графит разбухал, электроизоляция кабелей расползалась клочьями, сальники трубной арматуры начинали течь, рождая лужи радиоактивных жидкостей, стекло лопалось... В тех огромных радиационных полях свойства абсолютно всех материалов изменялись, зачастую самым непредсказуемым образом.

Но даже и это не самое страшное, за спиной ядерщиков всегда стояли вертухаи Берии, готовые в любой момент "стереть физиков в лагерную пыль". А до лагеря было недалеко. Точнее говоря, до четырнадцати (!) лагерей, которые были тут же, в "сороковке". Можно перечислить множество случаев, когда за малейшую провинность, неосторожное слово у людей безо всяких разговоров отбирали пропуск и из цеха переселяли в соседний лагерь... Уму непостижимо, как в таких условиях, в истощенной войной стране, сумели догнать благополучную Америку в самой новейшей и сложнейшей отрасли.

По степени концентрации мысли, высочайших технологий, сложности атомная промышленность не имеет себе равных ни в одной области деятельности человечества за всю его историю. Такие экзотические в то время вещества, как тантал, европий, ниобий, плутоний, калифорний, бериллий, цирконий, тяжелая вода, получали лишь только в лабораторных условиях. В атомной отрасли их нужно получать не миллиграммы в пробирке, а весомые десятки и сотни тонн в промышленных масштабах. Как говорится, почувствуйте разницу!

Да и к привычным материалам вроде графита требования по чистоте предъявлялись фантастические. Для реактора нужен особый, сверхчистый графит, иначе ничего не получится. Достаточно одного атома бора на миллиарды атомов углерода в графите, чтобы никакая цепная реакция не возникла. Как тут не порассуждать на тему: украдена наша атомная бомба или нет? Схему на бумажке, конечно, украсть можно, а вот десятки тысяч тонн сверхчистого графита, тысячи тонн чистейшего, обогащенного изотопом-235 урана тоже, что ли, украли за океаном?! А без всего этого, как говорится, фокус не удастся.

Надо отдать должное меткому юмору первопроходцев. Когда-то мне приходилось несколько раз бывать на "Аннушке", на реакторе "А" цеха № 156 производственного объединения "Маяк". Представьте себе это циклоническое сооружение – пятьдесят метров под землю и еще сорок метров над поверхностью. Внутрь "заряжаются" около тысячи тонн графитовых кубиков, подогнанных друг к другу на доли миллиметра. В две тысячи (!) каналов этого графитового массива вставляются многие тысячи урановых цилиндриков – блочков в алюминиевой оболочке. Сотни километров кабелей и труб. И все вот такое сооружение умудриться окрестить "Аннушкой"? Это же как нужно быть влюбленным в свое нелегкое и смертельно опасное дело!

Василий Иванович Шевченко как раз из этой породы, он участвовал в запуске реактора "А", ликвидировал тяжелейшие аварии на этом аппарате, которые в первое время после запуска реактора следовали одна за другой. Причина совсем не в том, что русский мужик что-то плохо сделал – опыта не было никакого, во многом пришлось модернизировать конструкции, отрабатывать неведомые дотоле технологии, постигать физику материалов, находящихся в жесточайших радиационных полях. А радиация вещь хитрая – ни запаха, ни цвета, ни вкуса не имеет, рукой не пощупаешь, аршином не измеришь.

Василий Шевченко как раз был из тех людей, которые основали промышленную дозиметрию, разрабатывали невиданные дотоле приборы. Начинали-то с чего? С одного-единственного прибора, который уместен в лаборатории, а не на реакторном заводе, – счетчика Гейгера. Это все равно, что расстояния между звезд измерять локтями или шагами. Американский ученый Ральф Лэпп, которого в симпатиях к нашей стране заметить невозможно, в своей книге "Атомы и люди" написал: "Атомные секреты, фанатически оберегаемые США открыли тот факт, что в СССР были свои прекрасные ученые, которые сами нашли ответы на все вопросы". Трудно себе представить, но Василий Иванович более полувека проработал в атомной отрасли с момента ее зарождения и становления. Сейчас ему 83, всегда в бодром здравии. Радиация не подействовала?

СУДЬБЫ КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ

Вырос Шевченко в глухой, глубинной деревеньке в Белгородской области, отлично окончил сельскую восьмилетку. Родители с пониманием отнеслись к тяге паренька к наукам. Из всего семейного бюджета сумели наскрести пять рублей, с этой суммой и котомкой за плечами отправился парнишка покорять город и дальше штурмовать науки. Заехал невообразимо далеко для сельского понимания, за двести километров в Харьков. А здесь ни родни, ни жилья, ни одного знакомого. По-разному можно относиться к комсомолу, но нельзя зачеркивать очевидные плюсы такой организации. Выручил Шевченко секретарь райкома комсомола, куда Василек пришел первым делом в незнакомом городе. Поначалу ночевал на диване в кабинете секретаря, а днем вместе искали работу и угол. Но вот какая незадача – Васе было пятнадцать лет, а на работу принимали только с шестнадцати. Но всеми правдами и неправдами устроил комсомольский секретарь Васю на завод, помог койку в общежитии получить и с вечерней школой договорился.

А через год Василий был уже среди лучших станочников, обрабатывали громадные детали с невероятной точностью на швейцарских станках. До начала войны станочник Шевченко уже и в начальство выбился, стал старшим на участке цеха. А участок громадный - пятьсот рабочих. Понятно, когда драгоценные станки в сентябре 1941 года эвакуировали на Урал, старшим в эшелоне назначили энергичного молодого Шевченко. Дальше – Челябинск Танкоград, работа у легендарного Котина. После войны было засобирался в ставший родным Харьков, но номер не прошел. Вызвали молодого начальника цеха завода номер сто в оборонный отдел обкома. Часа два пришлось заполнять самые немыслимые анкеты. Через какое-то время снова вызов в оборонный отдел. Какие-то военные в кабинете. Полковник шепотом на ухо сказал Василию Ивановичу: доедешь поездом до Кыштыма, у вокзала будет стоять грузовик с таким-то номером. Назовешься и сядешь.

– А куда ехать-то?

– Там узнаешь.

Поздним вечером прибыл Шевченко в Кыштым, сел в грузовик, и повезли его неизвестно куда. Таинственность жуткая, а тут еще ночь, глухой лес и дорога-лежневка. "Неужто в лагерь везут, посадить хотят?" – думалось Василию Ивановичу. Никто ничего не говорит, таинственность сплошная. А тут еще и к посту подъехали, под грибком солдат с автоматом. Дальше больше - колючая проволока, прожектора, часовые на вышках. "Точно в лагерь везут! Хотя и в Челябинске такого добра хватает. В чем же я провинился?" – такие тревожные мысли охватили его. Приехали – три каких-то барака. Но вот койки застелены белоснежными простынями, в лагере таких быть не может. Утром разбудила его стуком в дверь какая-то пятнадцатилетняя девчонка: "Пойдемте, вас Ефим Павлович ждет". Какой-такой Ефим Павлович? Уже потом прекрасно узнал Шевченко Ефима Славского, буденовца, будущего легендарного министра Cредмаша (атомной промышленности) и трижды Героя Соцтруда. Полистал тот толстую папку "Личное дело В.И. Шевченко" и сказал: "Такие специалисты нам нужны. Но придется поучиться, вот тебе письмо Курчатову. Срочно поезжай в Москву!" Кто такой Курчатов, почему столько подписок о неразглашении отобрали? А база-10 всего-то три барака в глухой тайге.

И в Москве такая же конспирация, только покруче. Словом, помотавшись денек из конца в конец в столице, вошел Шевченко в загадочную лабораторию № 2 Академии наук СССР. В кабинете его радушно встретил какой-то улыбчивый бородач, руку пожал. "Как там на Урале мой Ефим поживает?" – спросил.

Много месяцев шла московская учеба у Курчатова. За это время установились у них отношения вполне приятельские. Курчатов был мастером шутливо подначить. Однажды, например, прибил к полу гвоздями калоши своего друга академика Александрова. Тот под общий смех не смог, естественно, шагу ступить. И на базе-10, потом заводе 817, Госхимзаводе имени Менделеева, затем ПО "Маяк" Шевченко много лет работал вместе и под началом Курчатова.

Однажды дозиметристы пожаловались Курчатову на начальство - директора завода генерала Бориса Музрукова и начальника Первого Главного управления при СМ СССР Бориса Ванникова. Те во время очередной аварии – при разгрузке уранового "козла" из технологического канала реактора – восседали на стульях на реакторе не в спецодежде, а в своих кителях и сапогах. А от просьб дозиметристов переодеться в ядерную спецодежду отмахивались. "Ты, Василий Иванович, завтра, когда Музруков будет на работе, съезди к нему домой с дозиметром. И померь все его ковровые дорожки, и особенно в раздевалке у дверей, где он переобувается", – попросил Курчатов. Что говорить, уровень радиации, конечно же, в сотни раз оказался выше допустимой нормы. Жена Музрукова, конечно, все ковры-дорожки выбросила на помойку, а сам Музруков хотел тут же поговорить с Шевченко. Курчатов вмешался: "Это я, Борис, к тебе Василия Ивановича с дозиметром отправил". С тех пор и поныне вне зависимости от ранга переодеваться в спецодежду на комбинате нужно всем.

УРАНОВЫЕ "КОЗЛЫ"

Как в первые годы ядерщики мучались с урановыми "козлами"! Это когда урановые блочки от перегрева и под мощным излучением разбухали в глубине гигантского графитового массива в технологическом канале. Попробуй его вытащи из тридцатиметровой узкой дырки, особенно когда уран расплавился и намертво спекся с графитом... А таких каналов в тридцати тысячах графитовых блоках больше тысячи только в активной зоне! Кстати, за все тридцать девять лет работы "Аннушки" графитовую кладку "закозлившегося" реактора с полной выгрузкой ста тонн урана уральские ядерщики не допускали ни разу. Конечно, это говорит о настоящем их мастерстве, о высшем пилотаже.

Еще несколько примеров из истории тех героических лет. В июле 1949 года (замечу, первый взрыв в СССР был произведен 29 августа 1949 года) впервые извлекали через верх трубу с облученными урановыми блочками. В них накопился нужный для первого боезаряда оружейный плутоний-239. Смотреть на эту процедуру можно было только через перископ, напрямую свинцовое стекло мощную радиацию не сдерживало. И вдруг из тридцатиметровой трубы урановые цилиндры – их тысячи – вылетают и рассыпаются по всему реактору. Что делать? Войти в зал нельзя, а как-то собрать блочки надо... Пришлось по очереди вбегать в центральный зал с... совковой лопатой. Зацеплять, сколько получится, блочков и швырять их в бассейн-отстойник. Для второго замаха уже не было времени, настолько мощное излучение пронизывало весь зал. Конечно, все переоблучились. Достаточно сказать, что каждый пятый, работавший тогда на "Маяке", получил по 150 рентген за год столько же – больше. Максимальная разовая доза 537 рентген...

Однажды бак-кюбель, заполненный блочками, застрял на глубине под реактором. Ни туда ни сюда! Пришлось каждому, всем по очереди лезть вниз по железной лестнице под реактор на глубину сорок метров. Опять с лопатой. Сверху еще и вода хлестала. Разрешено было только один раз спускаться в смертельную экспедицию. Лазили все: от рядовых рабочих до директора комбината. Только Ефим Славский дважды. "Как директор, я себе разрешаю. Вам – нет!" Вот как раньше люди пользовались своим служебным положением! Делалось это, конечно, не из-за денег, как считают некоторые. Ради одной цели – как можно быстрее лишить США ядерной монополии. Единственный гонорар – сто грамм спирта.

...Как богата событиями жизнь моего героя! Героя атомной эпохи. Чтобы более-менее описать все те великие дела, в которых принимал участие Василий Иванович Шевченко, наверное, толстой книги не хватит.

Источник: Чуносов, А. Атомщик / А. Чуносов // Южноуральская панорама. – 2006. – 16 ноября. – С. 9.