В. Черников


ТАКОЙ НЕ ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК

       22 декабря - очередной день рождения самого большого завода ПО "Маяк" - радиохимического. Уже шестьдесят восемь лет существует на уральской земле уникальное производство. Возглавляли знаменитый завод многие известные директора, но дольше всех руководил 235-м Михаил Васильевич Гладышев. "Такой не простой человек" - одна из глав книги о выдающихся людях ПО "Маяк". Эту главу известный озерский журналист Валентин Черников посвятил уникальному человеку М.Гладышеву.

       Из личного дела:

Ф.И.О. - Гладышев Михаил Васильевич
Год рождения -1914
Образование - высшее, в 1941 году окончил Горьковский индустриальный институт, инженер-химик; кандидат технических наук.

       Сведения о работе:

1950 - главный инженер объекта "Б" (завод 25).
1951 - заместитель главного инженера объекта "Б".
1954 - заместитель начальника проектной группы, и.о. заместителя главного инженера по приборам "СК" заводоуправления.
1955 - утвержден в должности заместителя главного инженера по приборам "СК".
1957 - начальник объекта 35.
1971 -директор завода 235.
1987 - освобожден от занимаемой должности по собственному желанию в связи с уходом на пенсию по старости.

       Награды и другие отличия:

       Орден Красной Звезды (1944), орден Ленина (1949), орден Трудового Красного Знамени (1962), орден Октябрьской революции (1971), орден Отечественной войны (1995); медали: "За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина" (1970), "Ветеран труда" (1975); лауреат Ленинской премии (1961), лауреат премии Совета Министров СССР (1985).

       Михаил Васильевич является одним из самых маститых и титулованных директоров заводов за всю историю комбината. Находился на директорской должности без малого 30 лет. Сколько фамилий ни перебирали со знатоками истории "Маяка", другого такого директора вспомнить не могли. Посему задача автора, казалось бы, совсем проста: распиши как можно красочнее заслуги, перечисли награды и звания - и достойный божницы портрет готов. Тем более что у Гладышева есть что перечислять: и орденов достаточно, и высоких званий тоже. Человек, действительно, заслуженный. Однако простого разговора, если вести его честно и не обходить молчанием неудобные факты и высказывания, не получится. Это не Ермолаев и не Никифоров: с кем ни заговори - услышишь одни дифирамбы. О Гладышеве мнения не столь единодушные, хотя и достоинств никто не отрицает.

       Начну с факта, который описан в воспоминаниях самого Михаила Васильевича "Плутоний для атомной бомбы". "Как-то поздно вечером я стоял на щите управления отделения № 8 на объекте "Б", который находился в состоянии пуска, а я был тогда членом пусковой комиссии от института.

       Вижу - идет Е.П.Славский, подходит ко мне и молча смотрит на приборы. Я тоже молчу, не знаю, что сказать. ("А дела на объекте шли очень плохо", - замечает Михаил Васильевич чуть позже). Вдруг мелькнула у меня мысль обратиться к нему с просьбой разрешить поменять лантан на кальций для обеспечения растворения пульпы. Он посмотрел, подумал и ответил: "Нет, не надо, мы целый завод построили для добычи и извлечения лантана, затратили большие средства, только его пустили, а ты хочешь его остановить".

       Тогда я высказал еще одну просьбу: дать мне право вести процесс без регламентных норм.

       Что касается первого предложения (заменить лантан кальцием), то большинству из нас в нем мало что понятно, мы не химики. А вот что касается второго (вести процесс без регламентных норм), то оно способно насторожить даже дилетантов. Тем более удивятся знатоки. "Как это можно? - скажут они. - Ведь это не кондитерская фабрика, а плутониевый завод - "самое опасное, по его же собственному определению, самое сложное, самое капризное и тогда еще совсем не изученное производство". Даже сейчас, когда поведение плутониевых растворов изучено досконально, и то никакого "свободного творчества" не допускается. Все подчинено строжайше расписанным инструкциям. А в период освоения - и вовсе: какие могут быть эксперименты? Осторожность и еще раз осторожность. Понимал ли он, что говорил?"

       Сказать, что не понимал, нельзя. Ведь он приехал на Базу-10 не откуда-нибудь, а из знаменитой "девятки" (НИИ-9), где работал под руководством самого Виктора Борисовича Шевченко - профессора, одного из создателей "атомных" технологий (кстати, свой путь в науку Виктор Борисович начинал на Карабашском медеплавильном заводе с должности мастера) и был в числе тех, кто принимал непосредственное участие в строительстве достопамятной опытной установки У-5, на которой отрабатывались способы выделения плутония из облученного в реакторе Ф-1 урана).

       Правда, в НИИ он пришел не из аспирантуры, а с фронта, с полевыми погонами подполковника, опыта исследовательской работы - никакого, знаний об уране и плутонии - тоже никаких (начинал свою спецподготовку с книги Юнга "Ярче тысячи солнц" - издания скорее для десятиклассников, чем для сотрудников научных институтов), но по образованию инженер-химик и Виктор Борисович сразу назначает его руководителем группы. Где взять специалистов более подготовленных? Ковали научные кадры из того "материала", которым располагали, и чаще всего почему-то не ошибались. "Офицер А.Н.Ефимов, - вспоминает Михаил Васильевич, - впоследствии стал кандидатом наук, а рядовой Э.М. Центер - доктором..."

       "Трудно переоценить, - пишет он далее, - значение опытной установки У-5 в отработке технологий первого завода промышленной радиохимии. Результаты каждой стадии проверки обсуждались учеными институтов Москвы и Ленинграда, среди которых были академики Г.В.Акимов, А.П.Виноградов и Б.П.Никольский, член-корреспондент АН Б.А.Никитин, доктора химических наук К.А.Большаков, З.В.Ершова, В.Д.Никольский, С.М.Корпачева, Н.Е.Брежнева, Б.А.Зайцев, специалист проектного института ГСПИ-П Я.И.Зильберман. Они не только интересовались данными проверки, но и давали советы, определяли технологические уточнения. Работая в сменах, мы сами искали решения многих вопросов.

       Доктор химических наук Всеволод Дмитриевич Никольский был пожилой, старенький, но химию знал неплохо. Они с Зинаидой Васильевной Ершовой, которая когда-то училась у М.Кюри, перевели с французского ее книгу "Радиоактивность". Это была моя первая настольная книга по новой специальности...

       Однажды мне поручили растворить уран, и сделать это срочно. Я был в рабочей комнате института трое суток, отрывался от дел только на завтрак, обед и ужин в столовой института. На третий день заставили писать отчет - и тут я уронил голову и заснул у стола".

       Вот в каком окружении Гладышев осваивал атомную науку и вот как он работал. Поэтому говорить, что "не понимал", нельзя. Недаром "девятка" направила его на объект 25 (тогда "хозяйство Точеного") в качестве ведущего технолога (по сути - научного руководителя) отделения аффинажа - последнего и самого ответственного передела во всей технологической цепочке. И он с этой задачей прекрасно справился. Подтверждение тому - орден Ленина. В то же время нельзя сказать, что понимал в полной мере, поскольку продолжал мыслить лабораторными масштабами и совсем не имел опыта работы на действующем производстве. А на производстве многое получалось совсем не так, как в лаборатории. Загрузили, например, в аппарат первую партию облученных в реакторах урановых блоков (это было 22.12.1948), растворили (для надежности растворяли 24 часа), провели ацетатное осаждение, а потом фторидное переосаждение (при этом Гладышев, в отличие от других, никакого беспокойства не проявлял: был уверен - все пройдет точно так же, как на У-5), однако на выходе ожидаемого плутониевого осадка не получили. Плутоний исчез.

       "Долго искали причину, волновались, разводили руками и не могли ничего ответить высоким начальникам с генеральскими лампасами". Как потом выяснилось, раствор ушел в сдувку, которая была врезана в вентиляционный короб. Вот чем отличается новое производство от лаборатории - обилием неожиданностей. Неудивительно, что обе идеи Гладышева оказались несостоятельными. Это он сам признал: "На что я надеялся, чем мог наладить технологию, уж и не припомню. Хорошо, что Славский запретил мне самовольничать. Мудрое решение. Мог я не добиться ничего и получил бы взыскание, а еще хуже - посадили бы. Тогда это было просто". Тот же эпилог и у предложения по кальцию: "Уже потом я понял, что кальций мало помог бы, потому что в осадке много еще железа, хрома, никеля и других примесей". Но, когда обращался к Славскому, "был уверен в успехе". Это его слова. Отчего такое? Ведь Гладышев к тому времени уже не мальчик был - 34 года стукнуло. К тому же фронт прошел. Вполне зрелый мужчина. Понятно, что сыграла большую роль сложность и неизведанность процессов. Многих хитростей поведения плутония не знали даже академики. Но, думается, главное - не в загадках физики и химии, а в характере Гладышева, который всегда отличался большим своеобразием. Азарт исследователя и постоянная тяга к эксперименту у него сочетались с редкой смелостью и упорством в принятии решений. Судя по всему, Славскому это понравилось (сразу видно: стоящий специалист), и, когда началось формирование руководства объекта "Б", он предложил ему должность главного инженера.

       "У меня не было желания бросать работу в институте, - рассказывает Михаил Васильевич, - тем более я начал заниматься экстракцией и сам изобретал конструкцию колонны. Но отказаться не удалось. Дело в том, что накануне на общем партийном собрании института мы исключили из партии одного специалиста, который отказался ехать в Сибирь на завод. Его потом все равно послали туда приказом. Я пошел к парторгу ЦК (тогда не было в институте избираемого секретаря парткома, а присылались парторги ЦК КПСС), рассказал ему о своей озабоченности, и он ответил мне вопросом: "Ты был на собрании, голосовал?" Пришлось смириться и покинуть Москву и институт навсегда".

       В "сороковке", по словам Петра Ивановича Трякина, Гладышевым выделили большой двухэтажный коттедж, который вскоре превратился в один из центров общения заводской интеллигенции. У них любил бывать директор объекта "Б", один из самых образованных специалистов предприятия, Борис Вениаминович Громов, к ним охотно заходил начальник смены, будущий главный инженер комбината Анатолий Федорович Пащенко. Открытый, как говорят дипломаты, прием: беседы, чай, иногда легкая выпивка и фирменное блюдо - пельмени. Пельмени не переводились, из-за чего к Гладышевым частенько наведывались и московские научные работники. На возникавший после заседания традиционный вопрос: "Ну, что будем делать дальше?" - как правило, следовал ответ: "А пойдем к Гладышевым. У них всегда есть пельмени". Иногда гости заявлялись часов в 12 ночи, но хозяев это не смущало. "По стилю жизни, - замечает Петр Иванович,- их семья была самая современная".

       Для инженера-химика, да тем более с опытом научных исследований, перспективы на Базе-10 открывались широчайшие.

       Вспомним профмаршрут Н.А.Семенова: 1948 - дежурный инженер-электрик; 1952 - директор завода; 1958 - главный инженер комбината; 1960 - директор комбината.

       То же самое у А.С.Никифорова: 1948 - инженер; 1952 - начальник цеха; 1960 - главный инженер комбината.

       У Гладышева стартовая позиция была еще более выгодная: его сразу назначили главным инженером одного из ведущих заводов. До вершин, достигнутых Никифоровым и Семеновым, намного ближе. Однако дальше события стали развиваться по совсем неожиданному сценарию: кривая успеха Гладышева пошла не вверх, а вниз.

       В 1951-м его понижают до заместителя главного инженера, а в 1954-м - до заместителя начальника проектной группы. За четыре года понижен дважды, особенно резко во второй раз. В чем дело? В интервью корреспонденту городского радио Михаил Васильевич объяснил это так: "В 1953 году меня сняли с работы главного инженера и послали лечиться. Тогда Институт биофизики в Москве еще только создавался, и я там лежал три месяца. После этого мне не разрешили работать на моей должности и поставили в УКС (управление капитального строительства), чтобы заниматься проектированием дублера "Б". Нас, группу специалистов, которые поработали на заводе и хорошо разбирались в технологии, командировали в Ленинград, и мы там вместе с сотрудниками ГСПИ проектировали новый завод. Жили в Ленинграде месяцами".

       Историй, подобных изложенной, тогда были тысячи, и причина состояла в том, что объект 25 во всех отношениях оказался крайне неудачным, особенно в части размещения внутрицехового оборудования. Даже за щитом управления, буквально в 1,5-2 метрах от работавших на нем операторов, проходили технологические трубы, с протекавшими по ним активнейшими растворами. Люди всюду получали недопустимо высокие дозы облучения. Но больше всего страдали ремонтники. Инженеры-механики, прибористы, коррозионисты, все без исключения, сотрудники аналитической лаборатории работали в аварийном режиме. Когда стали заменять материалы в арматуре и аппаратах, а также совершенствовать оборудование, "облучаемость" возросла еще более. В 1951 году каждый работник 25-го в среднем получил дозу 113,3 бэр. Завод нес огромные потери в кадрах, в том числе руководящих и научных. Вскоре после пуска объекта пал жертвой незнания всех особенностей радиохимии член-корреспондент Академии наук, руководитель всей пусковой бригады Борис Александрович Никитин, через три года, в возрасте 50 лет, умер ученик Хлопина, доктор химических наук Александр Петрович Ратнер. Объект 25 дал основную массу зарегистрированных на комбинате профессиональных заболеваний, среди которых наиболее распространенной была ХЛБ (хроническая лучевая болезнь). Не избежал общей участи и Михаил Васильевич. Официально на его карточке записано 332,5 бэр (из них 125в 1952 году), но если приплюсовать к ним начальный период, когда учета облучаемости не велось, получится доза в два-три раза больше.

       Чтобы прекратить массовое переоблучение персонала, было принято решение построить другой, более совершенный, радиохимический завод (вскоре он получил название "дублер"), а 25-й остановить. Проектирование "дублера" велось в Ленинграде при активном и даже ведущем участии тех, кто успел хлебнуть лиха на первом и, следовательно, хорошо знал его слабые места. Это были В.П.Балановский, А.Ф.Пащенко, А.В.Кузьмичев, В.А.Гребениченко, Г.И.Чечетин, А.А.Свищев и другие "списанные" с 25-го специалисты, а вместе с ними и Гладышев. Они действительно выезжали в ГСПк целой бригадой и жили там месяцами. Но, как показывают хранящиеся в личном деле Михаила Васильевича документы, последовательность событий была не совсем такая, какой она представлевлена в интервью. Причиной освобождения от должности главного инженера была не болезнь. Читаем.

       "Характеристика на тов. М.В.Гладышева:

       На госхимзаводе им. Менделеева работает с 1950 года, первоначально гл. инженером хозяйства, а в настоящее время заместителем гл. инженер: по реконструкции. В начальный период своей деятельности в должности гл. инженера у тов. Гладышева были элементы зазнайства и высокомерия, отсутствовал такт в обращении с людьми, слабо участвовал в общественной жизни. Будучи выдвинут в список для тайного голосования в члены партбюро хозяйства в 1951 году, оказался забаллотированным, что свидетельствует об отсутствии должного авторитета и поддержки его кандидатуры со стороны рядовых членов партии.

       Как гл. инженер, тов. Гладышев не сумел обеспечить руководство большим коллективом хозяства, переоценивал свои знания и способности, имел значительное количество упущений в работе, вследствие чего 16 апреля 1951 года от должности гл. инженера был освобожден".

       Вот такой документ хранится в личном деле Михаила Васильевича. Разумеется, мне не составило бы никакого труда обойти его молчанием. "Врачи не разрешили" - и все тут. Но, во-первых, у меня принцип: рисовать не парадные портреты, а реальных людей, со всеми их плюсами и минусами. Это намного труднее. Иногда факты подворачиваются такие, что лучше бы их не знать (по выражению одного литератора, "как муха в молоке"), но убери их - и пойдет не правдивый рассказ, а густо напудренная ложь, которая читателю, естественно, не нужна. А, во-вторых, из того, что сказано в характеристике, не нужно делать чрезмерно широких выводов, поскольку она относится к самому начальному периоду работы комбината, когда понижение в должности событием не являлось. В 1947 году как не справившегося с поставленной задачей понижали самого Славского, будущего министра и трижды Героя Социалистического Труда. Так что это не столько характеристика человека, сколько характеристика времени, которое отличалось чрезвычайной решительностью: людей и жаловали и низвергали одним росчерком пера.

       В этом плане личное дело Михаила Васильевича особенно показательно:

1951 - как не обеспечившего руководство, освободить от должности;
1952 - за успешное выполнение монтажных работ премировать 1000 руб.;
февраль 1970 - за ослабление технологической дисциплины и отсутствие надлежащей требовательности к подчиненным объявить выговор;
апрель 1970 - за хорошую организацию производства занести в Книгу почета комбината;
февраль 1978 - за низкую производственную дисциплину персонала завода снизить размер премии;
декабрь 1978 - за большой вклад в развитие и становление завода наградить Почетной грамотой горкома КПСС и т.д.

       Высокие награды постоянно чередуются с жесткими взысканиями. В апреле - выговор, в октябре - орден. Директорский пост не только назывался ответственным, он был таковым по существу: с директора спрашивали буквально за все (не то что сейчас: ответственных работников тьма, а понесших ответственность нет). Но даже к самому серьезному наказанию тогда не относились как к пожизненному клейму: каждый имел возможность вновь проявить себя в деле, что с Михаилом Васильевичем и произошло. "В результате острой критики, - говорится в его дальнейших характеристиках, - Гладышев глубоко осознал свои ошибки, резко изменил в лучшую сторону отношение к коллективу, стал более общительным и вежливым. К порученной работе относится добросовестно. Как заместитель главного инженера осуществил большие монтажные работы по реконструкции хозяйства". А раз "осознал", 3 мая 1957 года Гладышева назначают начальником объекта 35, и с этого дня начинается новый, самый важный и самый значительный во всех отношениях период его жизни. На посту директора Михаил Васильевич как личность проявил себя во всей полноте.

       Объект 35 - это тот самый новый завод ("дублер"), в проектировании которого Гладышев принимал участие и который должен был представлять собой средоточие самых последних достижений в области радиохимии: управление - с элементами автоматики, для заварки свищей в трубных коридорах - самоходный сварочный агрегат, для замены вентилей в грязных нишах и гнездах - велокран, для отбора проб - манипуляторы. По тем временам - техника невиданная, передний край науки и техники. И самое главное - применена принципиально новая компоновка оборудования, которая позволила кардинально улучшить условия труда.

       Казалось бы, место Гладышеву досталось замечательное. Новый завод, новое оборудование - лет десять можно жить совершенно спокойно, только следи за порядком. Правда, после остановки 25-го он должен был целиком взять на себя все возраставшие задания правительства по плутонию, но под эти задания создавались соответствующие производственные мощности: котлованы вырыли под четыре огромных цеха. Одна цепочка - из зданий 801 и 806, другая - из зданий 802 (северная нитка) и 807 (южная нитка). Строить начали со второй, поскольку она располагалась ближе к вспомогательным сооружениям.

       Однако спокойной жизни не получилось. Во-первых, произошла известная авария на находившемся совсем рядом комплексе "С". В мае 57-го Гладышева назначили директором, а в сентябре 57-го взорвалась эта злополучная банка. И почти готовую к пуску первую очередь завода накрыло плотным одеялом радиоактивных солей, пыли и осколков.

       "Я услышал этот взрыв, - рассказывает в своих воспоминаниях Михаил Васильевич, - будучи на стадионе, во время футбольного матча. Прибежал в ЦЗЛ по вызову тов. Н.А. Семенова, переоделся в защитную одежду и с прибором выехал на свой завод... Вечер и всю ночь я замерял загрязненность территории и зданий и определил границу загрязнения выше 5 микрорентген/сек. На другой день вместе с инженером-дозиметристом А.Ф. Лызловым определили силу радиоактивного излучения не только на территории, но и на крышах зданий и сооружений. Результаты занесли на картограмму, на которой были величины более 10 тысяч микрорентген в секунду...

       Вскоре на объект приехал главный инженер строительства подполковник А.К.Грешнов, а затем сам Ефим Павлович Славский. Он стал спрашивать, что делать, не лучше ли строить завод заново на другом месте. Строители молчали, и мне пришлось отвечать на этот вопрос. Это была трудная минута. Что выбрать, что надежней, что быстрее и проще? Загрязнение объекта большое, продукты деления разные, но в своем большинстве стронций-90, цирконий-ниобий (мало) и цезий-137. Оба долгоживущие, около 30 лет, защита от цезия не простая: гамма-излучатель. Опыта отмывки поверхности, особенно стен, перекрытий и крыш, не было. Техники практически никакой, кроме пожарных машин, бульдозеров, лопат и отбойных молотков.

       И все же я предложил вести работы по отмывке и подчеркнул, что все надо начинать с организации пункта переодевания, то есть надо срочно строить санпропускник. Ефим Павлович был в большом возбуждении, сильно нервничал и начал с того, что обругал нас самыми крепкими словами. Затем, выслушав еще и строителей, принял решение и приказал полковнику Яковлеву - начальнику строительного участка - стать командиром отряда, а меня - его заместителем по дезактивации. Кое-как организовали убогий уголок для переодевания и вывели людей на работу.

       Но тут натолкнулись на то, что и должно было произойти: рабочие-солдаты не идут к месту уборки и очистки, они стоят и молчат, команду не выполняют, тем более их командиры и не стараются командовать, как положено, сами боятся. Видя эту ситуацию, мы с А.Ф. Лызловым, проходя мимо группы рабочих-солдат, небрежно сказали: "Пошли, ребята". Но и это не помогло. Тогда мы вышли на опасную площадку возле одного из зданий, встали, закурили и начали разговаривать спокойным, голосом, не обращая внимания на солдат-строителей. Это помогло. Начали подходить к нам и начали работать... Загрязненные стены зданий после смыва водой очищали щетками, а штукатурку просто сбивали. Грязный мусор складывали в самосвал и увозили в яму-могильник... Всю зиму чистили стены, крыши, перекрытия снаружи и внутри зданий и через год приступили к нормальным монтажным работам".

       Конечно, не совсем нормальным - повышенный радиационный фон сохранялся, но это никак не сказывалось на темпах монтажа. Работы продвигались быстро, и в 1959 году северная нитка была подготовлена к пуску.

       Это первое, из-за чего у директора нового завода спокойной жизни не получилось, даже на начальном этапе. Второе - субъективный фактор, или, проще говоря, натура самого Гладышева, которому требовалось постоянно что-то совершенствовать и пробовать. "Трудно работать с таким неугомонными людьми", - сказал он про своего главного инженера Балановского, но сам был почти таким же - начал проводить всякого рода эксперименты едва ли не со второго дня после приема объекта в эксплуатацию. Строго по регламенту, говорится в его же воспоминаниях, технологи 35-го практически не работали. Придерживались инструкций лишь в самом начале, но вскоре после первых успехов начали повышать нагрузку. "Какое-то время получалось нормально, но потом пришлось изменять нормы и температуру растворения, изменять длительность отстоя, внедрять пероксиды, заменять бихромат калия на натрий использовать накладки при осаждениях и вносить много уточнений режимов".

       Еще раз повторю глаголы: повышать, изменять внедрять, вносить уточнения - шла ежедневная активная работа, направленная на максимальное использование возможностей, заложенных в заводские технологии. Коллектив (вместе с директором) жил в режиме интенсивного инженерного поиска. Только в отличие от горячего и вспыльчивого Балановского, Гладышев держался исключительно хладнокровно. "Он бегал, суетился, много кричал, постоянно вытирал платком свою потную бритую голову и проявлял такую энергию и готовность делать все сразу, что это порой мешало самой работе" - такую характеристику дал Гладышев первому начальнику объекта "Б" Петру Ивановичу Точеному. Сам Михаил Васильевич никогда не суетился. Это не его стиль. Он приезжал, спокойно садился в кресло директора и спокойно начинал работать, но сделать успевал удивительно много как по административной части, так и по научно-исследовательской. "Внутренние резервы", которые были отысканы на заводе, просто поражают. "Комплекс произведенных технологических усовершенствований, - говорится по этому поводу у Михаила Васильевича, - позволил уже через два года повысить производительность нитки в 1,7 раза. Этот рывок повлиял на строительство второй очереди, то есть цепочки зданий 801 и 806. Их просто законсервировали". Вот какого результата добился руководимый Гладышевым 35-й. Сэкономлены огромные средства.

       В.И. Основин: "Они создали великолепный завод, начиная от технического задания и проекта и кончая строительством. Я думаю, ничего подобного в радиохимии больше создано не будет. И в этом большая заслуга Гладышева. Он принимал самое прямое участие и в проектировании, и в освоении".

       В апреле 1961-го Михаилу Васильевичу присуждается Ленинская премия, в декабре того же года он защищает кандидатскую диссертацию, а в марте 1962-го его награждают орденом Трудового Красного Знамени. Вместе с "рывком", благодаря которому завод увеличил выпуск продукции почти в два раза, это все звенья одной цепи. Вполне естественно, что после объединения заводов N№ 25 и 35, в результате чего в 1971 году образовался завод 235, директором нового, намного более крупного подразделения был назначен Гладышев.

       Как после этого относиться к данной ему характеристике? Правильная она или не очень? Уверен, что по мере углубления в материал, мнение многих читателей изменилось. Однако с окончательными выводами торопиться не стоит. Гладышев - фигура не настолько простая, чтобы его можно было понять по одному-двум эпизодам. Давайте наблюдать и размышлять дальше.

       Прежде всего, нужно отметить, что, добившись столь крупного и яркого успеха, Гладышев не только не успокоился, и не отправился почивать на лаврах, а, напротив, стал действовать еще более напористо. Только вместо проблемы повышения производительности занялся проблемой повышения качества. "Ацетатная схема, - говорит он, - исчерпала все свои возможности, и дальнейшие ее улучшения были уже малоэффективны. Мы пришли к пределу по качеству продукта и по его извлечению. Большего не позволял достигнуть сам химизм процесса". А раз так, долой ацетатные переосаждения, даешь сорбцию и экстракцию. Не буду выяснять, что такое сорбция и что такое экстракция, не в них суть, а в том, как Гладышев их внедрял. По его собственному признанию, многое они "делали без согласования с Главком и даже вопреки его мнению. И только очень хорошие результаты внедрения избавили меня от очередного наказания за самовольство. Не все новшества мы внедряли с одобрения "сверху", и даже были конфликты. Так, например, внедрение сорбционной технологии взамен второго ацетатного осаждения на плутониевой ветке главный инженер комбината А.Ф.Пащенко в своем выступлении на партактиве назвал техническим авантюризмом. Надо отдать должное А.Ф.Пащенко - несмотря на возражения, он не мешал нам внедрять новое, прогрессивное. Мы как-то чувствовали себя свободней, уверенней... и нам удавалось обходить бесчисленные согласования, которые сейчас стали законом под названием "стандарт". То, что теперь упаковано в рамки стандартов, по существу стало мощной тормозной системой для всякого технического прогресса, и прикрывается эта тяжелая обстановка названием "порядок".

       По сути, в этом коротком монологе изложены принципиальные подходы Гладышева к практической реализации технологических нововведений. Как видим, эти подходы очень смелые. Не всякий решится что-то внедрять вопреки мнению Главка и без поддержки главного инженера комбината. Гладышев внедрял. "Боишься - не делай, а начал делать - не бойся" - скорее всего, он действовал так. Многое брал на себя, оттого и получал наказания за самовольство. Слово "самовольство" частенько возникало рядом с фамилией Гладышева. В то же время со стороны своих подчиненных он никакого самовольства не допускал. Об этом свидетельствуют две докладные Михаила Васильевича на имя директора комбината Семенова. Процитирую одну из них:

       "Довожу до вашего сведения, что все мои попытки наладить деловые взаимоотношения с главным инженером объекта тов.В.П. Балановским оказались неудачными.

       В поисках путей улучшения взаимоотношений я пошел на уступки даже в принципиальных вопросах - структуре управления, руководстве отделами, в использовании скоб для крепления вентилей, в увеличении штата конструкторов и т.д. Во многих мелких вопросах делал все, чтобы поддержать авторитет главного инженера.

       Все мои попытки были поняты главным инженером Балановским как подтверждение его правоты, и он продолжает пользоваться любым случаем обострения наших взаимоотношений.

       Чтобы заслужить уважение коллектива, тов. Балановский пользуется такими приемами, как обещание квартир отдельным товарищам без согласования с цехкомом, обещание повысить в должности или оклад без согласования с начальником объекта, а потом, если этого не получается, кивает на "виноватых"... Даже когда наступила явная угроза выполнению плана, он отказался выполнять распоряжение начальника объекта...

       В дальнейшем с таким главным инженером работать не могу и прошу перевести его на другой объект или уволить.29.11.1960".

       Немало резких слов в адрес Балановского скажет Михаил Васильевич и в своих воспоминаниях. "После пуска северной нитки мы внедрили на объекте безцеховую структуру управления. На тот период она нам подходила и управление было нормальным. Но Балановский, движимый своей неуемной энергией, стал настаивать на немедленном возврате к цеховой структуре. Эта торопливость мной не поддерживалась, и начался конфликт с выходом в горком партии, на партийное собрание... В пылу этих споров В.П.Балановский решил уехать в другой город на аналогичный комбинат и вскоре уехал. Там он сохранил свой характер возмутителя, в результате чего покинул, и этот город и пepeбрался в Москву, в НИИ-10... С такими неугомонными людьми трудно работать".

       "В самом деле Балановский был нехорошим руководителем?" - спрашиваю я В.И. Основина, В.К. Сажнова, Н.А. Секретова и других работников завода.

       - Нет, что вы, - в один голос ответили они, - Владимир Петрович был прекрасным главным инженером, он очень много сделал для завода. Но с Гладышевым они не сработались, нашла коса на камень. И Балановский, который не мог терпеть диктата, вынужден был уехать. И это не единственный случай такого рода. Из-за тяжелых отношений с Михаилом Васильевичем перевелся на 20-й прекрасный специалист В.М. Константинов, уходил на 25-й, до 1971 года являвшийся самостоятельным подразделением, Владимир Дмитриевич Мельников. Умница, аналитик, инженер, обладавший огромным потенциалом, но работать под руководством Михаила Васильевича устал.

       - Чаще всего бывает так, - говорю я, - директор держит под своим контролем финансы, экономику, кадры, а главный инженер - производство и технологию. Четкое разделение. В технологические вопросы директор, как правило, не вмешивается. Помимо всего прочего, это считается неэтичным. А Гладышев, значит, во все вникал?

       - Да, Михаил Васильевич в этом плане был совсем другой, - согласился Владимир Кузьмич Сажнов. - Он такого четкого разделения не придерживался. Бывало, что Балановский издавал распоряжение, а Гладышев его отменял. Доходило и до этого. Главный инженер у него большой свободы не имел.

       - Второй Славский, что ли?

       - Нет, - возразил на это Валентин Иванович Основин. - Гладышев - человек большой культуры, и внутренней и внешней. Он не повышал голоса ни при каких обстоятельствах, тем более не ругался матом. Входишь к нему в кабинет - он тут же встает, встречает тебя у двери, усаживает и спокойно начинает разговор. Не было случая, чтобы он кого-то унизил. Ни себе этого не позволял, ни другим. Помню, на заключительном этапе строительства РТ у нас проводилось совещание с участием руководителей трестов и Главков. Очень "высокое" начальство съехалось. И я, когда мне предоставили слово, рассказал обо всем откровенно. Считал, что мне, как начальнику цеха, умалчивать о недостатках нельзя. Однако один из представителей нашего Главка считал по-другому. Ему мое выступление не понравилось, и он набросился на меня с бранью. Что делать? Я всего-навсего начальник цеха - сижу, молчу, казалось, защиты ждать неоткуда. Но я ошибся. За меня вступился Гладышев. Выждав окончания выступлений, он спокойно встал и сказал следующее: "Давайте договоримся так: мои помощники выдают вам правдивую информацию о состоянии дел с монтажом очень сложного производства, и будьте добры воспринимать эту информацию, как положено техническим руководителям. Прошу моих работников не обрывать и не оскорблять. Это недопустимо". Чтобы сказать такие слова, надо иметь характер. Не всякий решится делать замечания московскому начальству. Для меня его поддержка в тот момент была исключительно важна.

       - То есть своих людей он в обиду не давал?

       - Конечно. В отличие от Броховича, он в этом плане занимал позицию твердую. Борис Васильевич и сам мог грубо поговорить, и другим позволял, а Михаил Васильевич - нет, он считался с достоинством подчиненных. Даже когда человек провинился, высказывал претензии без крика.

       В дополнение к рассказу Валентина Ивановича приведу еще свидетельство Евгения Георгиевича Рыжкова. "Это мне довелось наблюдать на одном из совещаний в заводоуправлении, где обсуждалась какая-то важная проблема. Дело было так. Уравновешенный, никогда не повышающий голоса Гладышев встает и начинает докладывать, а порывистый, эмоциональный Брохович по своей привычке вскоре начинает весьма резко выговаривать. Тогда Михаил Васильевич прекращает доклад, выжидает, когда Брохович замолчит, и тихим-тихим голосом (чтобы его услышать, все вынуждены были замереть, в кабинете наступила гробовая тишина) говорит: "Вы на меня не кричите. На меня министр никогда не кричал". Брохович тут же осекся, сверкнул недовольным взглядом из-под взъерошенных бровей, буркнул "извините" и больше Гладышева не прерывал".

       "Культура в нем была - этого не отнять, - резюмировал эту часть разговора Основин. - В то же время, - сказал он далее, - у него явно прослеживались диктаторские замашки. Он давил. Как конкретно? Вот пример. В 1969 году у них началось увлечение сорбционными технологиями, в том числе он предложил перевести на цельносорбционную схему и мой цех. У нас с ним был разговор на эту тему, но я не согласился. "Михаил Васильевич, - сказал я ему, - мы работаем стабильно, у нас высокие показатели по качеству, зачем же нам отходить от своей технологии, еще не зная, чем это может кончиться?

       - А разве предварительные исследования не проводились? - спрашиваю я Валентина Ивановича.

       - Проводились. В 802-м здании цельносорбционную схему смонтировали и даже запустили, но ожидания, которые на нее возлагали, не оправдались. Схема оказалась неработоспособной, цех пришлось остановить. Поэтому мое мнение было однозначным: "Я "против". "Ах, так", - сразу сменился Михаил Васильевич и с тех пор, когда я входил к нему в кабинет, навстречу мне уже не поднимался. Встречал сидя. Кроме того, не согласовывая со мной, создал группу из работников моего цеха, и те начали готовить техническое задание на внедрение цельносорбционной схемы. Он не терпел возражений и любил подминать под себя. Пока ты послушен - отношения великолепные, как только начал сопротивляться - отношения сразу нарушались".

       Н.А. Секретов: "У него был железный принцип: "Кто не с нами, тот против нас". Работать следовало только прямо под него".

       В.И. Основин: "Его личная неприязнь к кому-либо порою мешала делу. В этом отношении особенно показательна история с комплектованием кадров РТ. К1975 году РТ, по сути дела построили. Надо набирать и обучать кадры. А он мне заявляет: "Запускай тем персоналом, который у тебя есть". "Это невозможно, - возражаю я, - потому что у меня народу, максимум, сотни полторы. А для освоения РТ надо человек 400". "Ничего, управишься", - отвечает он. Так и не договорились. Кончилось тем, что я вынужден был обратиться лично к заместителю министра Николаю Анатольевичу Семенову, который, приехав на комбинат, посетил нашу площадку и провел совещание у меня в кабинете. На этом совещании я и выступил с заявлением, что РТ не комплектуется штатами, не ведется подготовка кадров, ставится под yгрозу освоение нового производства. А что мне оставалось делать? Гладышев прямо отказал, Брохович занял выжидательную позицию, между тем время шло. С кого потом спросят за срыв задания? Борис Васильевич и тут тоже на меня цыкнул "что ты, дескать, мелешь", но Николай Анатольевич (удивительный все-таки человек и удивительный администратор) отреагировал на его реплику чисто по-семеновски "Дорогой директор, - сказал он, - если вы эти вопросы не решаете, то будьте добры - не мешайте начальнику цеха говорить. Я буду находиться в городе еще неделю. За это время поручаю вам составить штатное расписание. Заложите такой численный состав 2-го цеха, который будет в состоянии освоить сложное производство РТ. Вот когда освоите, тогда можете сокращать, а сейчас дайте начальнику цеха то, что он просит". В течение недели штаты, действительно, были составлены, Семенов их утвердил, и мы начали набирать специалистов.

       Как видим, история реконструкции может быть не менее драматичной и захватывающей, чем история человеческих отношений. Столкнулись честолюбия очень крупных людей.

       Д.М. Фесик: "Его способности, а может, и талант, проявились прежде всего в том, что он на всех уровнях - и на административном, и на экономическом, и на научном - сумел отстоять свою точку зрения, хотя среди его противников были такие корифеи, как директор НИИ-9 Шевченко. Во-вторых, Гладышев так организовал работу, что нам удалось выполнить проект собственными силами. Отраслевой НИИ только экспертизу проекта провел да печать на нем поставил, а все остальное сделали наши инженеры. И заслуга в этом прежде всего Михаила Васильевича. Это он пробил реконструкцию".

       А теперь я приведу свой разговор с человеком, который знает историю внедрения экстракции на заводе 35, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой. Это Евгений Григорьевич Дзекун. В составе группы исследователей он принимал участие в реконструкции с самого ее начала и имел возможность наблюдать Гладышева не со стороны, а в совместном деле. Мнение о директоре - самое высокое, причем с первого дня знакомства. Кстати, обстоятельства их знакомства, на мой взгляд, тоже представляют интерес, поэтому вернемся ненадолго в прошлое. Дело было в 1960 году, когда, окончив Московский химико-технологический институт, Дзекун приехал в "сороковку". По совету своих приятелей (Ю.Ф. Носача и В.П. Сазонова), которые уже работали на комбинате, намерен был идти исключительно по научной стезе. "Зачем тебе завод? - крепко держал он в памяти слова "старших товарищей". - Учился хорошо, знания есть - просись сразу в ЦЗЛ". Только в отделе кадров на его счет планы строили совсем другие, и ему одну за другой стали организовывать встречи с представителем завода. Представитель был лет 45 (Дзекуну же из-за разницы в возрасте он показался едва ли не стариком), очень рассудительный, очень корректный, однако уломать молодого химика ему долго не удавалось. Раза четыре встречались (обычно это происходило вечером, часов после шести), и каждый раз разговор заканчивался одним и тем же. Представитель говорил: "Я приглашаю вас на завод 35, на южную нитку", а Дзекун говорил: "Не хочу на завод, хочу в науку". Однажды инспектор отдела кадров не выдержал и заявил: "Да не можешь ты работать в науке, потому что у тебя в дипломе написано "инженер-технолог". Вот тебе технолога и предлагают".

       - Не надо так говорить, - спокойно, но твердо возразил представитель. - Со своим дипломом он может работать где угодно. Но я советую (и эти слова нашли отзвук в душе строптивого новичка) сначала пойти на завод. Поработаете у нас, узнаете производство - отпустим в ЦЗЛ. Побудете в научной среде, защититесь - я думаю, снова вернетесь на завод".

       "Тут для меня важны два момента, - говорит Евгений Григорьевич, вспоминая те годы, - первый - директор завода (как потом выяснилось, вежливым представителем был не кто иной, а сам Михаил Васильевич) несколько дней подряд находил время, чтобы вести переговоры со мной, с совсем еще зеленым выпускником вуза. Второй - все получилось именно так, как он предсказал: поработав на заводе, я ушел в ЦЗЛ, а после 12 лет научно-исследовательской деятельности и защиты диссертации - снова вернулся на завод.

       Мне довелось принимать участие и в переводе аффинажа плутония на сорбционную технологию, и в осуществлении задуманной Гладышевым реконструкции. Должен отметить, что этот проект дался ему особенно трудно. Не было твердой поддержки не только среди ученых, но и в руководстве комбината. В частности, не относился к числу сторонников Михаила Васильевича Семенов. Но Николай Анатольевич, как очень умный руководитель, не стал полагаться лишь на свое мнение. Когда дело дошло до рубежа, на котором уже надо принимать решение, проводить реконструкцию или нет, он провел основательное обсуждение всех сторон проблемы на заводе, но не с руководством (Гладышева и других начальников на этой встрече не было), а только с нами, молодыми инженерами, которые вели исследовательские работы по экстракционной технологии. Вот какой интересный ход он придумал. Разговор получился довольно серьезный, Николай Анатольевич в основном делал упор на экономику. "Ребята, ну чего вам не хватает, - говорил он, - технико-экономические показатели у завода хорошие. Плутоний, который вы производите, самый дешевый в стране. Даже по сравнению со своими аналогами в Томске и Красноярске, пущенными позже 35-го, завод работает заметно лучше. А вы предлагаете новые, очень большие затраты. Давайте лучше займемся совершенствованием ацетатной технологии. Она еще не исчерпала своих возможностей".

       Аргументы, что и говорить, Семенов привел веские. Но и мы, несмотря на молодость, уже знали свое дело довольно туго. У нас тоже были доводы. Первый из них - ацетатная технология давала недостаточно высокий коэффициент извлечения плутония. Экстракция его повышала. Второй - при ацетатной технологии получалось огромное количество отходов: на тонну урана шесть тонн солей. При экстракции количество солей уменьшалось почти на порядок: тонна урана - тонна солей. И третий - в связи с сокращением количества солей упрощается проблема Карачая: появляется возможность организовать контролируемое поддержание его объема. И Николай Анатольевич - можете себе представить, мы этим были просто ошарашены! - согласился с нашими доводами. Вот какие тогда были времена! Мало того, что директор комбината счел нужным поговорить с молодыми инженерами, так он еще признал их правоту.

       После этого Михаил Васильевич свой шанс не упустил. Это такой человек, что если он ставит перед собой какую-то задачу, он почти во всех случаях добивается успеха, несмотря на какие оппозиции. Ему удалось привлечь к решению задачи практически все институты, которыми располагала наша отрасль, он собрал вокруг себя всех умных людей, которые владели проблемой, и создал такую рабочую атмосферу, что можно было свободно обсуждать любые идеи. Дискуссии и споры шли самые горячие.

       Разумеется, нами была проведена огромная серия исследований, в ходе которых тщательно изучался каждый вариант. В конечном счете, три направления превратились в одно, на него, взяв от остальных все лучшее, и стали работать.

       - А если чье-то мнение не совпадало с мнением Михаила Васильевича?

       - Он был всегда готов к диалогу. Но когда принимал решение, после этого требовал. Решения надо выполнять, а не вести дебаты. Результат работы, выполненной в ходе реконструкции, получил высокую оценку правительства - большая часть исследователей получила Государственные премии. Считаю, что это совершенно справедливо.

       - Вы оцениваете время пребывания Гладышева на посту директора большим знаком "плюс"?

       - Да, я оцениваю тот период, как времена, когда можно было работать, и интересно было работать. К нам приезжали великие ученые, к нам приезжала талантливая молодежь, мы все передружились, переженились и сохранили о тех годах самые лучшие воспоминания. Мне импонировал сам стиль инженерного поведения Михаила Васильевича. Считаю его образцовым.

       - А Пащенко однажды обвинил его в техническом авантюризме.

       - У меня нет оснований спорить с Пащенко. Я не знаю деталей. Но мое личное мнение такого: Михаил Васильевич имел не меньший технологический опыт, чем Пащенко. Он знал всю науку, которая имела отношение к нашему производству, и к тому же обладал хорошей инженерной интуицией. То, что Анатолий Федорович назвал авантюризмом, это на самом деле интуиция. Да, Гладышев и Громов втихаря, вопреки всем, внедрили схему Б.Б. Тут они пошли, на достаточно серьезные отступления от установленных норм, но проблему-то они решили. Потом их технология стала штатной технологией на всех заводах комбината. К тому же они полагались не только на интуицию - предварительно по их настоянию в ЦЗЛ была проведено большая подготовка".

       - Гладышева на заводе любили? - спрашиваю я Владимира Кузьмича Сажнова.

       - Я бы не сказал, что любили, но как специалиста уважали. Он был сильным директором.

       - Можно сказать, что вы приняли от него хорошо налаженное предприятие?

       - Бесспорно. Не было ни одного участка, который можно бы назвать слабым. И организация, и кадры - все на высоком уровне. "Смотри, какой я тебе коллектив передаю,- говорил он, уходя, и перечислял: Н.А. Лелюк, В.Д. Мельников, Герой Социалистического Труда Г.Н. Лутовинин, всезнающий А.Н. Сапогов и т.д." Коллектив действительно он подобрал прекрасный, но многие ценнейшие для завода специалисты находились на невысоких должностях.

       - Почему?

       - Сам не пойму. Тот же Лелюк, когда я стал директором, ходил в простых инженерах с маленьким окладом. А человек умнейший, мог бы и заводом руководить. Я тут же назначил его начальником лаборатории и до сих пор тревожусь только об одном: не дай бог Геннадий Андреевич надумает уйти на пенсию. Почему-то Михаил Васильевич передерживал хороших инженеров на невысоких должностях".

       - Говорят, при нем на заводе был идеальный порядок? - проверяю я полученные ранее сведения.

       - Да, что было, то было, дружно подтвердили и Основин, и Секретов, и Фесик. - Порядок во всем: и в цехах, и в санпропускнике, и на базе отдыха. Кстати, что касается строительства баз отдыха: Михаил Васильевич - пионер. Это с него началось. Он также первый на комбинате создал для своих работников великолепные парные. О людях он заботился.

       Т.П. Борисова: "На базе отдыха "Огонек", построенной на берегу Иртяша, Михаил Васильевич бывал довольно часто - почти каждый выходной. И мне очень нравилось, что он всякий раз делал основательный, хозяйский обход территории. Все осмотрит, все проверит, и если увидит какой-то непорядок, тут же сделает замечание. Боже избавь обнаружить где-то мусор. На это он обращал внимание, старался, чтобы люди отдыхали в должных условиях.

       - А домик, закрепленный за директором, на базе был? - спрашиваю я Татьяну Петровну.

       - Был, но не апартаменты, а точно такой же, как и все остальные". В.И. Основин: "Но самое главное - он держал на должном уровне производственную дисциплину. Даже с нас, начальников цехов, он требовал неукоснительного соблюдения всех правил внутреннего распорядка: пошел куда-то, тем более поехал - сначала позвони директорскому секретарю и доложи: "с двенадцати до часу буду там-то". Ни один руководитель не мог покинуть свое рабочее место, не поставив в известность секретаря".

       Н.А. Секретов: "Спрашивал за каждое нарушение жестко, но и сам был человеком высокодисциплинированным. Я его Виктору Ильичу даже в пример ставил. Уж если Михаил Васильевич сказал: "Приходи за ответом через день", значит, можешь быть абсолютно уверенным - через день твой вопрос будет решен обязательно. Пустых обещаний он не давал и приблизительности не любил. Когда ему звонишь и просишь аудиенцию, он ни за что не скажет: "Сейчас занят, давай попозже". Что значит "попозже". Через час, через два, через три? Непонятно. Поэтому Михаил Васильевич отвечал точно: "Заходи через 35 минут" или "Завтра в 12.10". Бывало и так, что назначал на завтра, но зато приходишь к нему в 12.10 - у него никого нет, он свободен и готов с тобой разговаривать. Четкость в работе у Михаила Васильевича была. И был обычай - без всякого сопровождения регулярно обходить цеха. Поэтому он всегда знал, кто как содержит свое хозяйство.

       - Его боялись?

       - В какой-то степени побаивались, потому что он любого умел ставить на место и делал это очень культурно. К примеру, возвращается Михаил Васильевич из отпуска. Естественно, собирает оперативку и спрашивает, как тут без него шли дела. "Все хорошо, - отвечают ему, - план выполнили, по итогам работы за июнь заняли первое место.

       - А как с дисциплиной?

       - Тоже хорошо. За все время не отмечено ни одного серьезного нарушения". Вроде того, директор и не нужен, и без него обходимся. Ладно.

       Михаил Васильевич виду не подает, но через некоторое время начинает нас по одному вызывать: "Ты доложи, как выполняется приказ министра номер такой-то", Ты дай справку о сверхнормативных запасах", "А ты подготовь отчет о ходе реализации мероприятий по достойной встрече съезда партии".

       Кроме того, пройдется по заводу, и уже через несколько дней готова разгромная речь: "Мероприятия не выполняются, о приказе министра забыли, а сверхнормативные запасы возросли на 10 процентов. Кроме того, посмотрите, что у вас делается на территории. Мусор не убирали как минимум недели три". И т.д. и т.д. И всем сразу становится понятно, что работа в течение последних полутора месяцев была явно запущена. Статус-кво восстановлен. И в тоже время никакой ругани, никаких разносов, только вопросы задал: "А как тут у нас? Да как тут?". Умел руководить, ничего не скажешь".

       - Да, Михаил Васильевич громких разборок не устраивал, - отмечает и Дмитрий Михайлович Фесик, - предпочитал обходиться другими методами. Даже докладных и объяснительных не требовал.

       - Не требовал докладных? - усомнился я.

       - Никогда. Такого, чтобы мы друг на друга бумаги писали, у нас не было. Все решалось по-другому - через начальника цеха, который регулярно обходил свои владения. Идет он, например, по ремзоне, видит - детали вентиля валяются. Не убрал кто-то после ремонта. Непорядок. Тут же, не расспрашивая, кто конкретно виноват, пишет в своем блокноте: "С механика такого-то снять 5 процентов премии". Идет дальше, видит - разлив продукта. Это уже серьезнее, пишет: "С начальника смены такого-то снять 25 процентов" и так далее. Фиксируется каждое нарушение и каждый случай бесхозяйственности, вплоть до мелочей. Ежедневно. А потом в конце месяца подводились итоги и издавался приказ о депремировании. У кого-то набирались все 100 процентов, у кого-то 15, у кого-то 5, но без внимания не оставалось ни одно упущение. Каждый получал "по заслугам". Вот такая на заводе существовала система: повседневный контроль и в конце месяца приказ. По идее это нарушение трудового законодательства - прежде чем наказать работника, с него надо взять объяснительную, но тогда никто эти приказы не оспаривал и Михаил Васильевич не запрещал начальникам цехов действовать таким образом".

       Как видим, и здесь Гладышев допускал отступление от "регламентных норм", но зато, - говорит Дмитрий Михайлович, - на заводе поддерживался очень высокий уровень ответственности. Люди знали, что за ними постоянный контроль".

       Однако наш рассказ подходит к концу, а мы все о производстве, да о производстве. А что было в его жизни, помимо радиохимии? К сожалению, на эту тему мне удалось услышать совсем мало. Сажнов отметил, что Михаил Васильевич вел очень правильный образ жизни - много читал, смотрел только познавательные телепередачи и регулярно занимался спортом (благодаря чему, по мнению самого Гладышева, и сумел сохранить здоровье до девяноста лет, несмотря на сотни рентген облучения), а Фесик вспомнил, как они по выходным дням ездили на рыбалку. "Иногда целыми автобусами выезжали, - особо подчеркнул этот момент Дмитрий Михайлович, - ИТР, рабочие, и вместе с нами Михаил Васильевич".

       - И как он держался в неформальной обстановке?

       - Очень просто. Глядя на него со стороны, ни за что не подумаешь, что он наш директор. Своего положения не подчеркивал".

       Вот и все существенное, что мне поведали на этот счет. Отчасти это потому, что Михаил Васильевич, по замечанию П.И. Трякина, человек не открытый, а довольно замкнутый, в свою душу посторонних глаз не допускал, даже близких людей держал на определенной дистанции. Но главное, как мне кажется, не в замкнутости натуры, а в отсутствии иных, кроме производственных, интересов. Гладышев жил исключительно проблемами завода. Такие тогда были люди. Они даже за праздничным столом преимущественно говорили не о "светских новостях", а о работе.

       Признаюсь, писать о Гладышеве мне было интересно, но трудно: то и дело натыкался на факты, с которыми не знаешь, как поступить. Рассказать - вроде бы нежелательно, разговор об одном из самых известных на комбинате руководителей. Умолчать - получится совсем не тот Гладышев, которого люди знали. А знали они человека талантливого, но очень своеобразного. Не зря же он сам, рассказывая о своих технологических реформах, неоднократно употребил слово "самовольство". Да и в характеристике, судя по всему, кое-что схвачено верно. Даже друг Михаила Васильевича Петр Иванович Трякин и тот отмечает, что иногда Гладышев бывал необъективен и недооценивал успехи других. А другие тоже работали. Взять, например, реакторщиков, которые в пять раз повысили мощность аппаратов и в восемь раз продлили срок их службы. Вместо проектных 5 лет реакторы отработали 39. И, когда их останавливали, были еще вполне исправны. Разве это не достижение? Но Михаилу Васильевичу всегда казалось, что больше сделано у него, и при подведении итогов соревнования, когда принималось решение не в пользу 235-го, он нередко вступал в дискуссии".

       В.И. ОСНОВИН: "Он очень много брал на себя и везде подчеркивал превосходство своего коллектива. Захочу создать цельносорбционную схему и создам. Захочу сделать центробежные экстракторы и сделаю. Взялся и потерпел фиаско".

       Словом, очень непростой человек. Есть много слов и дел Гладышева, которые возбуждают противоречивые оценки. Но умаляются ли от этого его заслуги? По-моему, нисколько. Он ошибался не потому, что был плохо подготовленным специалистом, а потому, что и будучи главным инженером, и будучи директором, никогда не работал спокойно, с раз и навсегда отлаженным процессом. Он всю жизнь что-то внедрял. И каждая последующая проблема, за которую он брался, была сложнее предыдущей. Могли ли проекты, подобные гладышевским, осуществляться без промахов?

       А что касается характера, так у Славского и Царевского характеры были куда круче. Порой доходило и до самодурства. Но мы же не рисуем их портреты темными красками. Как раз напротив, считаем их выдающимися руководителями. И правильно, потому что человека следует оценивать не по особенностям характера, а по тому, что он сумел сделать. Гладышев был мотором всех преобразований на заводе, он создал производство с самыми современными технологиями.

       Е.Г. ДЗЕКУН: "То, что сделано под идейным руководством Гладышева, больше нигде в мире нет и, скорее всего не будет. Реконструированный завод 235 - это достояние всей нашей отраслевой науки".

       Д.М. ФЕСИК: "Сначала мы на двух нитках превысили суммарную производительность четырех. А потом, когда внедрили экстракционную технологию, стали управляться со своей задачей на одной. Вот насколько повысили производительность оборудования. И все это, в основном, благодаря Михаилу Васильевичу".

       В.И. ОСНОВИН: "Гладышев очень сильный руководитель. Руководитель от Бога. Грамотный, требовательный, культурный. Тому, как надо работать, у него можно учиться бесконечно".

1. Основин Валентин Иванович - на химкомбинате с 1957 года, должности: дежурный инженер завода 235, начальник смены цеха, начальник цеха, заместитель главного инженера химкомбината, ведущий инженер-технолог ПТО управления комбината.
2. Сажнов Владимир Кузьмич - на химкомбинате с 1955 года, должности: начальник смены отделения завода 235, начальник смены цеха, заместитель начальника цеха, начальник цеха, директор завода 235.
3. Секретов Николай Алексеевич - на химкомбинате с 1958 года, должности: инженер-технолог, начальник смены отделения, заместитель начальника смены объекта, начальник смены цеха, начальник бюро планирования и спецучета завода 235, заместитель начальника техотдела ПО "Маяк", инженер-технолог ПТО управления комбината.
4. Фесик Дмитрий Михайлович - на химкомбинате с 1955 года, должности: начальник смены цеха завода 25, старший инженер-технолог завода 35, начальник смены объекта, заместитель начальника цеха, начальник цеха.
5. Дзекун Евгений Григорьевич - на химкомбинате с 1960 года, должности: инженер-технолог, начальник смены цеха, руководитель группы ЦЗЛ, заместитель начальника лаборатории ЦЗЛ, заместитель главного инженера завода 235, главный инженер завода 235, директор по производству ПО "Маяк", заместитель технического директора по производству ПО "Маяк".
6. Борисова Татьяна Петровна - на химкомбинате с 1966 года, должности: лаборант-радиохимик ЦЗЛ, инженер БриЗ, инженер по информационно-справочной документации.

Источник: Черников, В. Такой не простой человек / В. Черников // Озерский вестник. – 2004. – 17 декабря; 2005. – 8, 22, 29 января, 5, 12, 26 февраля, 17 марта, 16, 21 апреля.