Сегодня мы начинаем публикацию отдельных глав книги В.И. ШЕВЧЕНКО "Первый реакторный". Думаем, что читателей заинтересует исторический экскурс нашего земляка.
Закончилась Великая Отечественная война. В стране шло переориентирование оборонных предприятий на производство продукции для народного хозяйства. Развернулась работа по восстановлению городов, сел и предприятий, разрушенных войной. Используя свое преимущество - наличие атомного оружия, империалистические круги начали "холодную войну" против СССР в целях подчинения Советской страны их диктату. Работы по реализации в СССР урановой программы находились в неудовлетворительном состоянии.
Учитывая сложившуюся обстановку, 29 сентября 1944 года И.В. Курчатов направил письмо заместителю Председателя Совета Министров СССР Л.П. Берия, в котором изложил характеристику работ по проблеме урана за рубежом и в стране. Исходя из реальной обстановки, 20 сентября 1945 года постановлением Государственного Комитета Обороны был создан специальный комитет, наделенный особыми чрезвычайными полномочиями для решения любых проблем, связанных с реализацией уранового проекта.
В его состав входили: Л.П. Берия - председатель, М.Г. Первухин - заместитель председателя Совнаркома СССР, Н.А. Вознесенский - председатель Госплана СССР, Г.М. Маленков - секретарь ЦК КПСС, В.Л. Ванников - народный комиссар боеприпасов, В.Л. Махнев - секретарь специального комитета, П.Л. Капица-академик, директор Института физических проблем АН СССР, А.П. Завенягин - заместитель наркома внутренних дел, И.В. Курчатов-начальник лаборатории 2 АН СССР, научный руководитель уранового проекта. Этим же постановлением при специальном комитете был организован технический совет, а 27 августа 1945 года - инженерно-технический совет. Специальный комитет и инженерно-технические советы начали активную работу по созданию атомной промышленности.
В СССР к тому времени работы в этом направлении находились в зачаточном состоянии. Специальному комитету было поручено в 1946 году одновременно с подготовкой к вводу в эксплуатацию первого исследовательского реактора Ф-1 обеспечить строительство первого промышленного ядерного реактора по производству оружейного плутония. 30 августа 1945 года при Совете Народных Комиссаров СССР создается Первое главное управление, которому поручено обеспечить повседневное руководство организацией атомной промышленности, координацией всех ведущихся в стране научно-технических и инженерных разработок. Специальный комитет и Первое главное управление для решения проблем геологической разведки и добычи природного урана, получения плутония и урана-235, создания ядерного оружия привлекли многие коллективы из других отраслей.
Для целевой координации всех ведущихся в стране научных и инженерных работ в состав Первого главного управления вошли: Б.Л. Ванников-начальник ПГУ и заместитель председателя специального комитета, А.П. Завенягин - заместитель наркома внутренних дел, первый заместитель начальника ПГУ, П.Я. Антропов - народный, комиссар по геологии, Н.А. Борисов - заместитель председателя Госплана СССР; А.Г. Касаткин - заместитель наркома химической промышленности, П.Я. Мешик - заместитель наркома внутренних дел. Позднее в состав ПГУ были введены Е.П. Славский - заместитель наркома цветной металлургии, B.C. Емельянов - заместитель наркома черной металлургии, А.Н. Комаровский - начальник Главпромстроя НКВД.
Создание ПГУ и подбор его руководителей, имевших опыт работы в смежных отраслях, позволили подчинить работу строек, предприятий и институтов задачам создания атомной промышленности. Это, по-видимому, был первый отечественный опыт программно-целевого планирования.
Была четко определена финансовая политика. Госплан СССР начал планировать отдельной строкой материально-технические фонды. В Госплане СССР была организована группа из двенадцати человек (она затем вошла в состав ПГУ), ответственная за формирование планов работ, финансирование, комплектование кадров, оборудования и решения других проблем, возникших при создании новой отрасли.
9 апреля 1946 года Совет Министров (15 марта 1946 года Совнарком был преобразован в Совмин СССР) утвердил структуру ПГУ с соответствующими управлениями, отделами и центральным аппаратом. Так началась комплексная программа, четко скоординировавшая деятельность многих министерств, научно-исследовательских институтов и лабораторий. 9 апреля 1945 года, вместо существовавших при Специальном комитете технического и инженерно-технического советов, при Первом главном управлении образован научно-технический совет (НТО). Председателем НТС стал начальник ПГУ В.Л. Ванников. При НТО было создано пять секций по различным направлениям. 29 ноября 1947 года Советом Министров СССР был утвержден расширенный состав НТС, в который вошли некоторые министры и ученые. И.В. Курчатов был заместителем председателя НТС, ученым секретарем - Б.С. Поздняков, ранее работавший начальником технического управления Наркомтяжпрома.
Реорганизация структуры уранового проекта укрепила роль и повысила ответственность лаборатории 2 АН СССР и научного руководителя всей проблемы И.В. Курчатова.
Постановлением СМ СССР от 16 декабря 1946 года 2697-1113 при президенте Академии наук CCCР для руководства работами в областях изучения атомного ядра и других направлений науки, проводимых в интересах ПГУ, был учрежден ученый совет. Совет не только выдавал задания институтам различных ведомств, но и совместно с руководителями министерств контролировал выполнение тематических планов участниками работ урановой программы. Кроме ученых к программе были привлечены конструкторы, технологи и производственники. В конце декабря 194б года правительством было принято решение об организации и немедленном развертывании работ по всему комплексу предприятия атомной промышленности.
Организация и обеспечение радиационной безопасности были поручены Министерству здравоохранения СССР. Заместитель министра здравоохранения А.И. Бурназян возглавил специальные подразделений в самом Минздраве и организовал их в ряде институтов и на предприятиях. Была создана система санитарного надзора и медицинского наблюдения. В 1946 году была образована радиационная лаборатория (впоследствии преобразованная в Институт биофизики Минздрава СССР), руководителем которой был назначен профессор Г.М. Франк. В задачу лаборатории входила разработка основ радиационной безопасности и дозиметрического контроля.
В том же году в Тимирязевской сельскохозяйственной академии в соответствии с постановлением правительства о развитии работ по исследованию воздействия радиации на растительный мир была создана биофизическая лаборатория во главе с профессором В.М. Клечковским.
ГРАФИТ. ПРОБЛЕМЫ ПРОИЗВОДСТВА
Для создания реактора необходим чистый графит. Заводы страны не имели технологии его производства, требовались поиск, исследования. Вернемся в июль 1943 года, в Москву, в Пыжевский переулок, в лабораторию, возглавляемую И.В. Курчатовым. И.С. Панасюк вспоминает, что уже тогда И.В. Курчатов четко определил ему задачу: работать над уран-графитовой системой. Он показал свой расчет. Из расчета следовало: цепная реакция пойдет при сечении захвата нейтронов ядрами графита около 4 10-27 кв.см. Курчатов тогда добавил, что считает такое сечение реальным. Но это сечение захвата будет только у самого чистого графита, любая же примесь ухудшает характеристики. Через несколько дней Курчатов и Панасюк были на московском заводе, делающем графитовые электроды для электрометаллургических производств. Познакомились с производством и его технологией, захватили с собой несколько образцов. В подвале дома в Пыжевском переулке соорудили установку для измерения сечения захвата нейтронов графитом. По заданию И.В. Курчатова видные ученые Ю.Я. Померанчук и И.М. Гуревич разработали метод наиболее точного измерения сечения захвата.
Первые же замеры показали, что сечение захвата нейтронов в десять раз больше допустимого. Расстроенный И.С. Панасюк повторил измерения. Но приборы подтвердили прежний результат. "Эти образцы графита относятся к нейтронам, как голодные волки к ягнятам", - резюмировал он свой доклад Курчатову. Но Игорь Васильевич не был удивлен: он ждал такого результата, ведь никакой специальной обработки этот графит не проходил. На одном из заводов обнаружили довольно чистый графит. Но и новая порция графита для реактора не подходила. Слишком "жадно" захватываются нейтроны. Присутствовавшие в графите примеси действовали губительно.
Игорь Васильевич собрал специалистов. Было принято решение больше не полагаться на удачу в поисках готового графита, а заказать его в промышленность. Дать чистый графит с ходу заводы, конечно, не могли. Надо было прежде технически и технологически перестроить производство. Нужны были опытные в этом деле люди. И такие люди нашлись: В.В. Гончаров и Н.Ф. Правдюк. Владимир Владимирович в институте работал с первых дней его основания. Николая Федоровича (ученика академика Байкова) Игорь Васильевич знал хорошо по Крымскому университету и работе в Баку. Разыскал же Правдюка он с помощью радиовещания. Как-то по радио передавался указ о награждении орденами работников танковой промышленности. В числе награжденных был Правдюк Николай Федорович.
Срочно был найден адрес, и ему полетела приветственная телеграмма от друга юности. А потом Курчатов явился к Правдюку домой. Правда, хозяина не застал, но попросил передать, чтобы он непременно приехал к нему. При встрече Игорь Васильевич спросил Николая Федоровича, не помог бы тот ему в трудном деле, близком к его специальности. "Я бы рад, - ответил Правдюк. - Но меня не отпустят, ведь война не кончилась", - "И у нас фронт. И у нас битва". Договорились, что Игорь Васильевич начнет хлопотать.
Под непосредственным руководством Курчатова были разработаны требования к реакторному графиту, который должна дать промышленность.
На заводе старались удовлетворить требования лаборатории за счет выбора самого чистого сырья. И.В. Курчатов и В.В. Гончаров часто ездили на завод, помогали произ-водственникам. Вскоре подключился к этой работе и Н.Ф. Правдюк. Почти каждый день он докладывал о ходе дел Игорю Васильевичу. Тот выслушивал, уточнял, советовал, записывал в свою книгу то, что он решил предпринять. В одну из таких бесед Николай Федорович рассказал об обсуждении в дирекции завода требования лаборатории к чистоте графита. Директор жаловался: "Ваши требования многие встречают в штыки. А мы им ничего возразить не можем, сами не понимаем, для чего вам такая дьявольская чистота графита". - "Ну что я мог ответить?" - улыбнулся Правдюк. Курчатов, поглаживая бороду, согласился: "Безусловно, звонить в колокола мы не можем". На этой почве произошла даже курьезная история. К Правдюку на заводе подошел инженер. "Я, - говорит, - понимаю важность жестких требований. Но скажите, каким методом вы делаете алмазы? Я всю литературу перечитал. Как вы создаете дав-ление и каков выход продукции?"
Игорь Васильевич от души посмеялся: действительно, неожиданный вывод - алмазы... И все же, когда стали испытывать графит, то обнаружился брак. Была введена новая технология. Она хоть и усложнила производство, но от нее ждали чистого графита. На заводе создали специальную лабораторию. Один из лучших советских специалистов по графиту возглавил заводские испытания. Графит пошел лучшего качества. И наконец физические испытания в лаборатории АН СССР тоже подтвердили, что партия графита, полученная с завода, имеет сечение захвата, не выходящее за пределы контрольной цифры, данной Игорем Васильевичем. Курчатов вздохнул облегченно. Но темпов, предупредил он, не ослаблять, наоборот, повышать их - ведь графита понадобится сотни тонн. Да и физические испытания в лаборатории надо вести более широким фронтом, чтобы ни один графитовый кирпич не миновал их.
Истекали последние подготовительные месяцы. По инициативе Игоря Васильевича было решено сложить весь полученный для реактора "Ф-1" графит и померить его сечение захвата нейтронов, так сказать, в полностью собранном виде. А вдруг оно превысит контрольную цифру, горевшую, как огонек, в памяти у всех? Не подставит ли графит ножку на последней финишной прямой?
Сложили графит в огромный куб, по виду - готовый реактор, только без урана внутри. Каким оно будет, суммарное эффективное сечение захвата нейтронов графитом? Игорь Васильевич был тут же: хотел сам подвести итог многочисленным измерениям по партиям (всего было проведено сто измерений порциями по пять тонн каждая). Мерили несколько дней и ночей. Настала минута подсчета. Игорь Васильевич орудует логарифмической линейкой. И все видят, как он поднимает руку и говорит: "Есть!" Понятно без слов: сечение захвата в норме. Весь графит, полученный с предприятий страны, был годен для реактора "Ф-1" и других, ему подобных. "Годен!" Это слово звучало как музыка. Половина дела сделана!
УРАН
Если по теоретическим расчетам графита требовалось сотни тонн, то урана - десятки тонн. Однако проблема обеспечения реакторов ураном была ничуть не легче. Тут цепь предприятий, от которых зависело получение продукта высокой чистоты, была еще длиннее. Она начиналась с рудника, где добывалась урановая руда, проходила через обогатительные фабрики и заводы металлического урана. Процесс производства урана осложнялся тем, что требовалось оборудование, изготовленное из специальных материалов. При этом должна была соблюдаться очень точная дозировка реагентов и строжайше поддерживаться необходимая температура.
Получение металлического урана невозможно без большого количества исключительно чистых реактивов. Еще одна сложность: после переработки сотен тонн урановых концентратов, поступающих с обогатительных фабрик, надо получить исключительно чистый уран, содержание отдельных примесей в котором не должно превышать миллионных долей. Особенно нетерпимы здесь бор, кадмий, редкие земли. Как только был получен уран в виде порошка, окиси и металлических слитков, начались интенсивные измерения его физических характеристик. Теоретически было ясно, что осуществить цепную ядерную реакцию вполне возможно. Но практически нейтроны могут захватываться ядрами без деления или просто вылетать за пределы реактора. Надо было получить как можно больше сведений о механизме возникновения вторичных нейтронов. Данные нужны были в широком диапазоне энергии, начиная от той, которую нейтроны имеют в момент деления ядер, и кончая энергией обычного теплового движения частиц.
Еще никогда в распоряжении Игоря Васильевича, так близко в идеях подходившего к получению атомной энергии, не было металлического урана - прямого источника этой энергии. Когда была получена первая партия, он вызвал сотрудников, ответственных за этот участок работы, и показал на запакованное богатство: "Знакомьтесь - уран". Знакомиться с ураном действительно нужно было основательно. Ведь малейшее незнание грозило опасностью. Это подтвердил такой случай. Один из лаборантов, Б. К. Лосев, измеряя в палатке вторичные нейтроны, вдруг увидел оранжевое пламя. Огонь моментально перекинулся на палатку, она загорелась. Все присутствовавшие боролись с пламенем.
Одним из первых прибежал к палатке Курчатов: "Водой не заливать, - властно командовал он, - засыпать песком... Палатку спасти не удалось, сгорела дотла. Все остальное, а оно-то и представляло ценность, удалось отстоять. Комиссия из виднейших специалистов стала разбираться: кто же виноват? Оказалось, незнание. Это теперь в каждом учебнике можно прочесть: "Порошкообразный металлический уран легко возгорается и при распылении в воздухе горит ярким пламенем". А тогда ведь никто этого предвидеть не мог.
Уран проверяли в условиях, все более близких к его реальному назначению в реакторе. С самого начала ученые во главе с И.В. Курчатовым четко определили, что уран и графит не надо перемешивать. Было предложено применить решетку, состоящую из замедлителя с периодически вкрапленными в него кусками (блоками) урана.
Почему было принято такое решение? Дело в том, что в однородной смеси больше вероятности резонансного захвата нейтронов ураном-238 без деления. В случае же решетки нейтроны, проходя большой путь в графите, замедляются ниже резонансной области энергии, и вероятность захвата без деления их в уране-238 существенно уменьшается. Ученые установили это еще до постройки реактора "Ф-1". Чтобы проверить получаемый уран в условиях, наиболее близких к реальным, делали в графитовых кирпичах отверстия для блоков урана и из кирпичей с блоками складывали призмы.
Под руководством И.В. Курчатова группа И.С. Панасюка меняла сотни вариантов решеток, собирала призмы с поглотителем нейтронов, И каждый раз измерялись нейтронные потоки, делались расчеты. После многодневной утомительной работы Панасюк убедился, что чистого урана недостаточна. Надо же было случиться такому! Казалось, уже все отлажено. Ученые забили тревогу. Виднейшие химики во главе с А.П. Виноградовым определили характер вредных примесей-редкие земли. Работники урановых предприятий сделали все от них зависящее, чтобы дать более чистый уран. И дали. Есть графит, получена последняя партия кондиционного урана. Здание под реактор готово, можно начинать кладку активной зоны реактора. Дела пока шли, как любил выражаться Игорь Васильевич, на большой палец!
Во втором полугодии 1946 года в Москве, в лаборатории № 2 АН СССР, было закончено строительство и введен в эксплуатацию первый на Европейском континенте исследовательский реактор "Ф-1".
В ходе экспериментов на реакторе 25 декабря 1946 года в 18.00 часов была достигнута самоподдерживающая цепная ядерная реакция. Анализ различных пусков реактора позволил определить значения температурных коэффициентов отдельно для урана и графита. Реактор оказался саморегулирующейся системой, что делало его эксплуатацию безопасной. Были проведены необходимые исследования для определения размеров и физических параметров, а также подтверждена работоспособность промышленного уран-графитового реактора.
В экспериментах использовались урановые блоки с оболочкой из алюминия и его сплавов. Из алюминия были выполнены и технологические каналы, в которые загружались урановые блоки.
В зазоре блок-канала должна находиться вода для отвода выделяемого тепла. Надо было уточнить шаг решетки активной зоны будущего промышленного реактора, определить оптимальные зазоры для прохождения теплоносителя (обычной воды) через каналы.
Вода и конструкции из алюминия являются дополнительными поглотителями нейтронов. Поэтому важнейшей задачей было преследование критических значений параметров реактора. Для этого изучались различные компоновки решетки с различным шагом (от 15 до 25 см) и диаметром урановых блоков от 30 до 40 мм. На экспериментальном реакторе "Ф-1" были изучены оптимальные характеристики промышленного реактора для наработки оружейного плутония. Была доказана реальность создания ядерного оружия с использованием плутония.
...В начале июля 1947 года меня вызвал помощник директора завода по кадрам - капитан госбезопасности Аваков А. А. - и представил уполномоченному обкома КПСС. После короткого знакомства мне было предложено немедленно получить, расчет, с партийного и профсоюзного учета не сниматься, а на следующий день к 10 утра явиться в оборонный отдел обкома. Видимо, директор завода дал соответствующее распоряжение, потому что рассчитали меня очень оперативно. В заводской столовой дирекция с участием руководителей цехов устроила очень теплый прощальный ужин...
На следующий день, как было велено, я прибыл в оборонный отдел. Встретил меня уже знакомый заведующий отделом Малиненко, представил находившимся там полковнику и капитану. Полковник назвался начальником базы. Какой базы, оставалось загадкой. После короткого обмена вопросами и ответами полковник буквально на ухо мне сказал: "Завтра поездом из Челябинска вам следует выехать до станции Кыштым. На привокзальной площади вас будет встречать на автомобиле ГАЗ-АА представитель, который определит вашу даль-нейшую деятельность...". (Позже стало известно, что в обкоме я был принят директором Базы 10 П.Т. Быстровым и капитаном П.А. Лямзиным). В заключение беседы я был предупрежден, что факт встречи с этими людьми и место, куда я должен был прибыть, являются государственной тайной, разглашение которой подлежит уголовной ответственности. Я не получил ответа на вопросы о том, где я буду работать, жить и чем заниматься. Услышал лишь лаконичное: "На месте узнаете". Дома жене сказал, что по заданию обкома командируюсь на несколько дней в один из районов Челябинской области. На следующий день, вечером, поездом "Челябинск - Верхний Уфалей" прибыл на станцию Кыштым. При выходе в город на привокзальной площади увидел автомобиль ГАЗ-АА с государственным номером, названным директором при встрече в обкоме. Подойдя к автомобилю, я представился человеку, сидевшему рядом с водителем. Тревожное чувство, подогреваемое неизвестностью происходящего, не покидало меня. Иногда появлялась дурная мысль: "Работая на оборонном предприятии, наверное, допустил какую-то ошибку, за это и арестовали. Но причем здесь обком?" Зная промышленность Кыштыма, я и предположить не мог, что здесь создается совершенно новое предприятие, окруженное такой тайной.
Проследовав до центра города, машина свернула на улицу, ведущую в сторону церкви. Я знал, что в этой части Кыштыма других предприятий, кроме мясоперерабатывающего завода, нет. Новая загадка, новые тревожные мысли!
Наступили сумерки. Пересекли железнодорожный перешеек, оказались за пределами города. Грунтовая дорога, идущая по кромке наступающего леса, перешла а "лежневку). Проехали некоторое расстояние. В свете фар автомобиля вдруг показался перешеек, окруженный с двух сторон водой. Перед въездом на него, с правой стороны, стоял "грибок", у которого находился вооруженный солдат, слева - небольшой деревянный домик. При виде военного поста снова мелькнула упрямая мысль: "Везут меня в какой-то лагерь!" Автомобиль остановился, не доехав пяти метров до часового. Из домика вышел офицер в чине капитана и подошел к сидящему в кузове А.М. Ершову (впоследствии я узнал, что он был начальником отдела кадров базы 10). Ершов что-то ему сказал. Офицер в очень вежливой форме попросил меня предьявить паспорт. Сверив его с каким-то документом и внимательно посмотрев на меня, он пропустил нас: "Можете следовать дальше".
Стояла темная июльская ночь. Дорога вывела на возвышенность, откуда открылся освещенный периметр с часовыми на вышках. Теперь не было никакого сомнения: это лагерь заключенных, и везут меня именно туда. Но тут же возник вопрос: "Почему мне не объявили об аресте? И почему меня везут именно сюда, когда в Челябинске полно таких "учреждений"?"
Снова размышления, снова тревожные мысли. Автомобиль, минуя лагерь, въехал в густой темный лес, по обеим сторонам мелькали стройные сосны и кудрявые березы. Сквозь верхушки проглядывала луна. Вечер был тихий, только иногда тишина нарушалась криками совы или филина. Изредка в свете фар автомобиля мелькали летучие мыши, мотыльки. Вскоре показалась площадка, застроенная одноэтажными бараками. У одного из бараков наш автомобиль остановился. Ершов пригласил пройти в барак. В коридоре нас встретила миловидная женщина лет 30-35 (впоследствии я узнал, что это была хозяйка гостиницы Базы 10). Открыв одну из комнат, предложила мне пройти.
В комнате гостиницы - скромная мебель производства местной фабрики. Две кровати с варшавской сеткой заправлены белоснежным бельем, рядом -две тумбочки. Между тумбочками - обеденный стол, два стула. В углу вешалка для верхней одежды. Все свежее, новое. Приведя себя в порядок после путешествия, поужинав, я прилег и в ту же минуту уснул. Проснулся от стука. Часы показывали 9 утра! Открыв дверь, я увидел стоящую у двери девочку лет пят-надцати. Она представилась рассыльной канцелярии и передала просьбу секретаря прибыть в уп-равление. В сопровождении рассыльной вошел в барак, подобный гостинице. Здесь размещалось заводоуправление. Открыв одну из дверей, попал в помещение, напоминавшее приемную. За столом сидела секретарь. Встав и выйдя из-за стола, поздоровалась и сказала: "Вас пригласил к себе Ефим Павлович Славский". Для меня фамилия Славского ничего не говорила.
Пройдя тамбур, я попал в затемненный, небольшой, довольно уютный, как мне показалось, кабинет. На письменном столе стояла настольная лампа с зеленым абажуром из стекла, за столом сидел одетый в защитного цвета "сталинку" (так в то время назывался китель, который носили партийные руководители и руководители предприятий) крупный мужчина лет пятидесяти. Выйдя из-за стола, он шагнул навстречу, подал руку, пригласил присесть к столу-приставке. А сам вернулся за свой стол. Я мельком увидел лежащую на столе папку, на которой было написано: "Личное дело В.И. Шевченко". Ефим Павлович, листая личное дело, задал несколько отвлеченных вопросов и в заключение беседы сказал: "Да, ваша специальность нам кстати... (Я занимался радиопередающими устройствами - Б.Ш.). Мы начинаем совершенно новое дело, весьма важное и нужное для нашей страны. Вам необходимо будет пройти в Москве специальную переподготовку..." На мой вопрос о жилплощади (у меня к тому времени была семья - жена и двухлетний сын) Ефим Павлович ответил: "По возвращении с учебы вам будет предоставлена квартира, а сейчас три дня на оформление - и в Москву".
Взяв с письменного стола лист чистой бумаги, он что-то написал. Лист вложил в конверт, запечатал и, вручая мне, сказал: "Это письмо при встрече в Москве вручите лично И.В. Курчатову". Затем добавил: "В Москве у Казанского вокзала есть Рязанский тупик. В этом тупике, за новым деревянным забором, расположено здание. Из проходной позвоните моему секретарю. Она будет в курсе вашего приезда и дальнейшей деятельности". Таинственность продолжала меня преследовать...
На следующий день я явился в отдел кадров для оформления. Находился он на первом этаже строящегося здания управления завода (ныне проспект Ленина, 40). На втором этаже, где предполагалось разместить другие отделы и кабинеты дирекции, велись отделочные работы. Пространство между действующим и будущим зданием управления разделяла более чем километровая полоса девственного леса, преимущественно из вековых сосен и берез, истоптанная многочисленными тропинками. Тут можно было заблудиться. О том, какая была здесь глухомань, вспоминала первый повар, она же и заведующая столовой, располагавшейся в одном из домиков в Парковом переулке пионерского лагеря, Варвара Васильевна Эрнева: "Пошла оформлять накладные в управление комбината, которое находилось в бараке молодежного города (теперь район магазина "Спутник"), и на обратном пути заблудилась. Густой сосновый лес и кустарник не давали мне сориентироваться. Чуть не плачу, а выбраться из тайги не могу. Кое-как часа через два удалось выйти к управлению завода".
Пока оформлял документы, появилось свободное время, которое я использовал для знакомства с окружающей местностью. Гостиница, где я остановился, находилась в небольшом городке, застроенном бараками и юртами. Городок называли "Молодежный". За "Молодежным" (теперь это ул. Блюхера до Набережной) был другой городок, с бараками квартирного типа, и назывался он "ИТР - городок". Жили здесь руководители стройки с семьями. В городке был единственный магазин продовольственных и промышленных товаров первой необходимости. Дальше простирался прекрасный дремучий лес, окруженный, как подковой, голубой гладью озера Иртяш...
Ни Ефим Павлович, ни работники отдела кадров не дали ответа на мои вопросы. Все продолжало оставаться тайной.
Что ожидало меня впереди, я не знал и представить не мог. Получив командировочные и проездные документы, отбыл в Москву с разрешением на сутки заехать к семье в Челябинск. Перед отъездом, в "кадрах", с меня взяли подписку о неразглашении места дислокации Базы и прилегающих к ней населенных пунктов - это в то время составляло государственную тайну, разглашение которой преследовалось уголовной ответственностью.
Встречи в обкоме, Базе, подписка в "кадрах" зародили во мне замкнутость и скрытность, которые сохранились до сего времени. Каждый необдуманный шаг мог привести в лагерь заключенных.
Прибыв в Москву, на Казанский вокзал, сдал чемодан в камеру хранения и пошел искать Рязанский тупик. Но не так-то просто было его найти. Пришлось обратиться за помощью к милиционеру. Попав наконец в Рязанский тупик, я действительно увидел новый деревянный забор, выкрашенный в зеленый цвет, и в нем проходную. Из проходной по телефону связался с секретарем Славского. Тут же вынесли пропуск. В одном из кабинетов, куда проводила меня женщина-секретарь, был представлен полковнику, которому уже было известно о моем приезде. После короткой беседы он сказал: "Учеба будет организована в лаборатории № 2 Академии Наук СССР, куда вам следует сейчас отправиться..." Объяснив маршрут, он предупредил, чтобы при выходе из станции метро "Сокол", с левой стороны, нашел шестнадцатиместный автобус, на ветровом стекле которого нанесена цифра 17. Этот автобус доставит меня до проходной лаборатории. В проходной надо позвонить по телефону, номер которого он мне назвал. Меня встретят и представят руководству.
Довольно быстро добравшись до лаборатории, я позвонил по телефону из проходной. Вышел сотрудник в чине морского офицера, и мы прошли в его кабинет. После проверки моих "верительных грамот" он доложил кому-то по телефону, что с Урала прибыл Шевченко. Положив телефонную трубку, сказал: "Пройдите за мной, вас там ждут..." Поднявшись на второй этаж, мы попали в приемную.
"Входите, вас ждет Игорь Васильевич", - сказал сопровождающий меня офицер, открыв входную дверь кабинета. Я оказался в просторном, светлом, уютно обставленном кабинете. За письменным столом сидел, читая какие-то бумаги, мужчина лет 40-45 с редкой бородой. Это и был Игорь Васильевич Курчатов. Встав из-за стола и подойдя ко мне, Игорь Васильевич, улыбаясь, подал мне руку и сказал: "Рад приветствовать уральца на московской земле". Пригласил присесть, а сам, пройдя за свой рабочий стол, спросил: "Как т ам поживает Ефим?" Сначала я не понял, о ком идет речь, но затем быстро сообразил: Игорь Васильевич спрашивает о Славском. После минутного замешательства ответил, что несколько дней тому назад он выглядел прекрасно, а живет, как мне показалось, нормально. Затем добавил, что Славский просил лично ему, Игорю Васильевичу, передать письмо, и вручил конверт. Он его вскрыл и, ознакомившись с содержанием письма, сказал: "Ну что же, будем вместе организовывать и осваивать новое дело на Южном Урале. Но для этого вы у нас в течение трех месяцев по специальной программе прослушаете курс лекций, сочетая их с практической работой на эк-спериментальном реакторе и в лаборатории. По окончании курса Вам придется отчитаться перед экзаменационной комиссией. По результату экзамена она определит дальнейшую вашу судьбу".
Сняв телефонную трубку, он попросил кого-то зайти к нему. Через несколько минут в кабинете появился энергичного вида мужчина. Представив меня, Курчатов сказал: "Прошу тебя, Игорь Семенович, из этого уральца подготовить специалиста нашего дела!"
Позже я узнал, что этот молодой, интересный мужчина - Игорь Семенович Панасюк, кандидат физико-математических наук, руководитель одного из ведущих секторов лаборатории № 2, занимавшегося созданием первого экспериментального, а затем промышленного реакторов.
Панасюк был любимцем у Игоря Васильевича, и для этого были основания!
Источник: Шевченко, В.И. Первые шаги: Гл. из кн. "Первый реакторный" / В. И. Шевченко // Озёрский вестник. - 1996. - 8, 15, 22 октября, 6, 12 ноября.