«Поэт предельной правды чувства»

«Мои стихи – дневник, моя поэзия – поэзия собственных имен... Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох... Нет ничего неважного! Говорите о своей комнате: высока она или низка, и сколько в ней окон, и какие на ней занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы –

всё это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души».

М. Цветаева

«Отбрасывание лишнего, само по себе,

есть первый крик поэзии – начало преобладания звука над действительностью, сущности над существованием: источник трагедийного сознания.

По этой стезе Цветаева прошла дальше всех в русской

и, похоже, в мировой литературе».

И. Бродский

8 октября (26 сентября по ст. с.) 1892 г. в тихом Трёхпрудном переулке Москвы появилась на свет девочка, которую назвали редким по тем временам именем Марина.

Отец Иван Владимирович – известный учёный, профессор трёх университетов, основатель и создатель знаменитого на весь мир Музея изящных искусств (ныне Государственный музей им. С.А. Пушкина). Мать, Мария Александровна, урождённая Мейн, вдвое моложе его, была прекрасной пианисткой. Поэтому музыкальное начало оказалось исключительно сильным в цветаевском творчестве. Следом за Мариной в семье появилась Анастасия – Ася.

Девочек Цветаевых воспитывали строго, особенно Марину. В крупной, полноватой, близорукой дочери мать видела несостоявшуюся себя – пианистку, тем более что музыкальная одарённость ребёнка была очевидна. Но, когда ей было года четыре, мать записала: «Муся всё время рифмует. Может быть, будет поэт?» Стихи «пошли» у неё с 6 лет – на русском, немецком, французском. Первый сборник Марины 1910 г. «Вечерний альбом» она издала на скопленные «карманные» деньги.

С первых книжек, «Вечерний альбом» (1910) и «Волшебный фонарь» (1912), составленных из почти полудетских стихов, в ее творчестве привлекает полнейшая, непринужденная, никем не «зажатая» искренность. Уже тогда она была полностью самой собою. Ни у кого ничего не заимствовать, не подражать – такой Цветаева вышла из детства и такой осталась навсегда.

В 1911 г. Марина, уже занявшая место в московском литературном мире, отмеченная и Максом Волошиным, и Валерием Брюсовым, приехала к Волошину в Коктебель. И там встретила свою судьбу на всю жизнь – 17-летнего Сергея Эфрона.

«Если бы вы знали, какой это пламенный, великодушный юноша! Наша встреча – чудо. Мы никогда не расстанемся», – писала она.

Марина загадала, что выйдет замуж только за того, кто угадает её любимый камень – сердолик. При знакомстве Сергей протянул ей именно его. В январе 1912 г. Марина и Сергей обвенчались, купили дом на Полянке, съездили в Италию, Германию, Францию. А в сентябре у Эфронов родилась дочь Ариадна – Аля.

В 1914-м началась война. Сергей ушёл добровольцем, в санитарный поезд. Вернее, бежал в трагическом смятении: любимая и любящая жена успела за 2 года брака пережить страсть к его брату Петру, умершему вскоре от чахотки, а потом страстно влюбилась в поэтессу Софию Парнок. Сергей ту любовь ей простил, как прощал жене всё и всегда: «Мою жену нельзя судить по обычным меркам. Она – Поэт».  В 1917-м у них родится вторая дочь Ирина, странный, несчастный ребёнок.

Годы революции и гражданской войны были в жизни Цветаевой трудными и драматическими. Идеи  революции не могли оставить её равнодушной. «Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос – нет», – написала Цветаева десять лет спустя.

Сергей встретил революцию в боях с большевиками. А потом ушёл с Добровольческой армией, и исчез на 4 года. Марина осталась с двумя детьми в холодном доме в Борисоглебском переулке – без электричества, воды и отопления. Без средств. Как-то в дом зашёл вор и, ужаснувшись нищете, предложил ей денег.

Умерла маленькая Ирина, из-за голода отданная в приют. Со старшей, Алей, они испытывали не только жесточайшую нужду и холод, но и трагедию одиночества – от Эфрона по-прежнему не было никаких известий. Положение Цветаевой, жены белого офицера, оказалось в революционной Москве двусмысленным и тревожным, а ее характер, резкий и прямой, делал такое положение еще и опасным.

Стихи из цикла «Лебединый стан», посвященного именно белой армии, она демонстративно читала на публичных вечерах. Белому движению посвящена и поэма «Перекоп» (1929). Лирика Цветаевой в то время пронизана иступленным ожиданием вести от мужа.

«Я вся закутана в печаль, – писала она. – Я живу печалью…» Стихов, посвященных разлуке с любимым, было написано немало (впоследствии они составили отдельный цикл). Но их никто не знал: она писала в пространство, словно бросала весть в бушующее море во время кораблекрушения.

Порою Марине казалось, что, одетая в броню поэзии, она неистребима, как птица Феникс, что голод, холод и огонь бессильны сломить крылья ее стиха. И в самом деле, годы бедствий были едва ли не самыми творчески насыщенными и плодотворными. За короткое время она создала немало лирических произведений, которые мы сейчас относим к шедеврам русской поэзии, а также несколько «фольклорных» поэм. Ее талант был парадоксально родственным дару Маяковского. Но беда заключалась в том, что «выкрикнуть» свой стих Марина – за редчайшими исключениями – не могла.

Неизвестно, как повернулась бы дальше судьба Цветаевой, но летом 1921 года она, наконец, получила долгожданную весть – письмо из Праги от Сергея Эфрона. И тотчас, по ее выражению, «рванулась» к нему. Цветаева эмигрировала не по политическим мотивам, которые впоследствии ей приписывали и по этой причине не издавали, – ее позвала любовь.

В 1922-м Марина с Алей уедут к нашедшемуся Эфрону в Берлин.

Эмиграция обернулась нищетой, бесконечными мытарствами и жгучей тоской по родине. Первые три года (до конца 1925) Цветаева жила в Праге. И из всех эмигрантских лет именно пражские, несмотря на нужду, оказались самыми светлыми.

Славянскую Чехию она полюбила всей душой и навсегда. Там у нее родился вымечтанный, наколдованный, долгожданный сын Георгий.

С младенчества и до юности все звали его Мур. Он стал для Марины кумиром, божеством. Она любила его слепо, страстно, ревниво. И баловала: «Мальчиков надо баловать – им, быть может, на войну придётся».

В Чехии Цветаевой впервые удалось издать сразу несколько книг: «Царь-Девицу», «Стихи к Блоку», «Разлуку», «Психею», «Ремесло». Это был своего рода пик, единственный в ее жизни, после которого наступил резкий спад – не в творчестве, а в публикациях. Рок безвестности дал ей передышку, но вскоре после переезда в Париж судьба снова закрыла выход к читателю. В 1928 году вышел последний прижизненный сборник Цветаевой «После России», включивший стихи 1922 - 1925 гг.

Конец 20-х и 30-е годы в жизни Цветаевой были омрачены не только тягостным ощущением приближающейся мировой войны, но и личными драмами. Страстно стремившийся на родину Сергей Эфрон, герой Белой гвардии,  вступил в Союз возвращения на Родину – организацию, работавшую под покровительством НКВД.

Ему помогала и Ариадна, страстно влюблённую во всё советское и мечтавшую вернуться в Россию. А в 1937-м, после провала одной из акций, Сергей вынужден был бежать в СССР, за ним последовала и дочь.

Марина оказалась в изоляции. Она боялась России. На допросе во французской полиции после исчезновения мужа ответила: «Его доверие к кому-то могло быть обмануто. Моё к нему – неизменно. Это самый честный и благородный человек». Добившись паспорта, в 1939-м Марина с Муром отплывают на Родину: «Я погибла», – произнесла она, взойдя на борт парохода.

Поселили их всех на бывшей  даче НКВД в Болшеве под Москвой. Но вскоре арестовали Алю, пытали, били, «выбили» показания на отца и через месяц с небольшим та же участь постигла Сергея. За месяцы допросов и пыток он не выдал никого. Марина с Муром зимой остались на холодной даче совсем одни. Сестра Анастасия  уже получила 10 лет лагерей. Начался ужас – ночные страхи, бессонница, поездки затемно в мёрзлых поездах с передачами. Цветаева пишет письма в НКВД и лично Л.П. Берии с просьбами разобраться, но безрезультатно – Сергея Эфрона расстреляют в августе 1941 года.

Когда Марина с сыном съехали из Болшева, затем из Голицына (в писательском Доме творчества им милостиво выделили один обед в день на двоих, и то без права есть со всеми в столовой), им стало негде жить. Ночевали порой вдвоём на сундуке в комнатке у сестры Сергея. В стихах Цветаевой 1940- 1941 гг. возникает мотив близкого конца:

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный…

С началом Великой Отечественной войны Цветаева вынуждена была эвакуироваться из Москвы, чтобы  спасти жизнь обожаемого ею сына. Сначала – в Чистополь, где не нашлось ни работы, ни жилья, а потом – в последнее короткое пристанище, Елабугу, где тоже не оказалось никакого заработка, из жилья –   отгороженный ситцевой занавеской угол в покосившейся избе.

К тому же стремление сделать всё возможное для счастья и благополучия сына воспринимались взрослевшим Муром отчужденно и эгоистично. «Ты похожа на страшную деревенскую старуху», –  бросил ей как-то сын, бурные ссоры с ним были постоянными. А она… «Никто не знает – вот уже почти год, как я ищу глазами крюк».